Я ждал, что он скажет что-нибудь, но он без слов повалился на мой топчан.

Представьте, я не обиделся, что он сделал это, даже не спросив моего разрешения. Еще удивительнее было то, что, как бы ни вел себя этот странный человек — такой отважный и наивный одновременно, — мне все казалось не только естественным и непосредственным, но даже нравилось!

Да-да, я ловил себя на том, что после боя в Колоскове мне нравилось все, и не только нравилось, — я считал, что именно так и следует себя вести.

Я присел к наспех сколоченному деревянному столу, чтобы незаметно наблюдать за капитаном: он казался обессиленным и лежал, устремив глаза в потолок. А я вспоминал только что отгремевший бой: в ушах звучали его команды, и перед моим внутренним взором стояла незабываемая картина, как Колосков в надвинутой на глаза пилотке, безошибочно определяя расстояние до вражеского самолета, выкрикивал индексы дистанционного взрывателя и сильным взмахом пилотки сопровождал команду. Я терялся в догадках, где он так наловчился, откуда у такого молодого человека такой опыт в ведении боя…

— Капитан! — внезапно окликнул меня Колосков. — А водка у вас найдется?

— Поллитровка имеется. — Я решил, что он хочет выпить.

— Да нет, — поморщился он и сразу стал похож на надутого подростка. — На складе есть водка, чтобы раздать бойцам?

— Что полагалось, они уже получили.

В ту пору каждому солдату выдавали по сто граммов водки в день.

— Что было — было, я спрашиваю: можем ли мы дать им еще?

— Думаю, что двухдневная норма у нас еще осталась.

— Тогда прикажите старшине раздать бойцам все, до последней капли!..

— Товарищ капитан, если мы выдадим людям сразу по двести граммов, то все опьянеют. А вдруг в это время враг как раз перейдет в наступление — что тогда?..

— Капитан, — прищурил глаза Колосков, — вы случайно не забыли, что я командир дивизиона, а вы — всего-навсего — батареи?

— Нет, товарищ капитан, я этого не забыл, но считаю лучшим для дела…

— Капитан! Прикажите старшине сейчас же выдать бойцам двойную норму!

Что мне было делать? Скрепя сердце вызвал старшину и передал ему распоряжение Колоскова.

Не прошло и получаса, как до нас донеслись оживленные голоса и смех бойцов. Было ясно, что водка возымела свое действие.

Среди веселого шума и гама я прекрасно различил тонкий высокий голос командира орудия Щерабуко, который кричал примерно следующее:

— Нашему командиру дивизиона капитану Колоскову — ура! ура! ура!

Несколько десятков голосов дружно подхватили: «Ура-а-а!» Колосков испуганно подскочил и впился в меня сердитым взглядом:

— Да что они — сдурели, что ли! Скажи им, чтобы они не делали глупостей, — тоже мне, героя нашли!

— Нет уж, этого я им сказать не могу — решат, что я вашей славе завидую, — с улыбкой возразил я, и капитан неохотно опять растянулся на моей кровати. Шум тем временем не только не затихал, но становился все громче. Бойцы затянули песню. В нашу землянку ввалился старшина, неся в алюминиевой фляжке водку.

— Это ваша доля, — как можно почтительнее доложил он и поспешил удалиться.

Я открыл банку рыбных консервов, достал из вещмешка горбушку хлеба, наполнил доверху алюминиевую кружку и протянул ее капитану. Он осушил ее молча, но, судя по гримасе, исказившей его лицо, к поклонникам Бахуса он не принадлежал. Вскоре мы выпили всю флягу и, захмелев, стали поглядывать друг на друга с улыбкой.

— Хочешь, я расскажу тебе историю своей несчастной любви, — с какой-то детской непосредственностью предложил Колосков, в ожидании ответа вытянув свою долгую шею.

Я чуть было не рассмеялся вслух.

— Очень хочу, — признался я, сдерживая улыбку.

— Правду говоришь или из вежливости?

— Правду.

— Тогда ладно, так уж и быть, расскажу, только, чур, не корить меня и не насмехаться. Обещаешь?

Только я раскрыл рот, чтобы сказать: «Обещаю», как дверь нашей землянки с шумом распахнулась и на пороге возник перепуганный старшина.

— На батарею прибыли товарищи генералы, — гаркнул он, — скорее идите встречать, иначе… — Не договорив, он, пятясь назад, захлопнул за собой дверь.

Я стал поспешно облачаться в шинель, схватил ремень и портупею и тут с удивлением заметил, что Колосков даже не пошевелился. Он хмуро глядел на дверь, словно пытаясь вникнуть в сбивчивое сообщение старшины.

— И чего их черт принес? — проговорил наконец он, медленно поднимаясь.

Поведение его ошеломило меня.

«Захмелел», — решил я про себя.

Колосков, еще чуток помешкав, накинул на плечи шинель и неторопливым шагом вышел из землянки, Я последовал за ним.

— Капитан, не забудьте ремень, — напомнил я, вообразив, что он забыл, но Колосков с не свойственной ему прыткостью уже одолел несколько ступенек, вырытых в земле, и поспешил туда, где нас должны были ждать генералы.

Я в полном замешательстве поспевал за ним, дивясь его странному поведению. Чтобы так встречали командование — мне не приходилось ни видеть, ни слышать.

Возле орудийного окопа Кирилина мы буквально столкнулись с группой генералов: с одной стороны, значит, мы с Колосковым, с другой — четыре генерала и один полковник. Командира кавалерийского корпуса генерал-майора Гусева я узнал сразу. Я его и прежде видел, но среди прибывших на сей раз, судя по всему, главным был не он, а высокий генерал с лихо закрученными светлыми усами.

— Товарищ генерал-лейтенант, третья батарея 49-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона только что отразила воздушный налет противника. Сбила два и повредила два самолета. Батарея находится в полной боевой готовности, — браво отрапортовал Колосков.

Судя по лицам генералов, они были довольны. Они с явным интересом разглядывали Колоскова и одобрительно улыбались.

Как только Колосков кончил свой рапорт, тот, кого я принял за главного, подошел к нему, снял перчатку и, когда Колосков протянул ему руку, энергично стиснул ее в своих. Все это было знаком особого расположения генералитета к капитану.

— Вы отлично поступили, товарищ Колосков, — пробасил «главный». — Командир дивизиона не в штабе должен клевать носом, а находиться рядом с бойцами!

И второй генерал долго тряс руку Колоскова, согласно кивая головой и уважительно на него глядя. А Гусев расправил свои холеные усы, обнял Колоскова и трижды расцеловал его, потом прижал к груди и зычно воскликнул:

— Молодчага, капитан! Мы уже слышали о героизме твоей батареи. — Он дружески похлопал Колоскова по плечу.

— Я здесь гость, товарищ генерал, и все, что здесь произошло — результат оперативных действий капитана Хведурели, — твердо проговорил Колосков, глядя прямо в лицо генералу.

Я от смущения не знал, куда деваться.

Судя по изумленным лицам генералов, они тоже были сбиты с толку и не знали, как быть. Гусев исподлобья кинул на меня короткий взгляд и как-то растерянно переступил с ноги на ногу.

Стоявший ко мне боком генерал (которого я про себя окрестил «главным») протянул руку, даже не повернувшись ко мне лицом. Остальные тоже приветствовали меня, но куда более сдержанно, чем Колоскова.

Гнетущую тишину нарушил «главный»:

— Нам доложили, что батарея вела огонь под вашим командованием, — с ноткой сожаления сказал он Колоскову.

— Так оно и было, — вмешался я, — капитан Колосков лично командовал огнем.

Генералы переглянулись.

— Капитан, — обратился Гусев к Колоскову, — может, вы объясните наконец, к чему эта игра в прятки?

— Командир батареи — Хведурели, значит, и победа за ним! — упрямо повторил Колосков.

— Значит, вы были всего-навсего свидетелем? — Чувствовалось, что терпение «главного» истощалось. Тон его становился все более раздраженным.

Губы Колоскова кривила насмешливая улыбка. В глазах сверкали злые искорки. Таким я его еще не видел.

Старший из генералов вышел из себя, он огляделся по сторонам и загремел во весь голос:

— В укрытие!..

Все кинулись выполнять команду, и на позиции мы остались всемером: четыре генерала, полковник, Колосков и я.