Я стараюсь не заснуть. В 11 часов пойду встречать Гогиту. Он так радуется, когда видит меня у выхода. Нам достаточно трех часов, чтобы соскучиться друг без друга. Гогита обязательно скажет: зачем ты пришла, спала бы себе спокойно, ведь я не один, а с Гургеном (а в душе подумает, что мог бы и один добраться до дому — не маленький).
…Рядом с ходиками — фотография в металлической рамке — я и Бакар. 11 лет назад. Гогита как раз болел корью. Бакар — в морской форме, он тогда работал старшим в ремонтном депо Батумского порта. Я в белом шелковом платье и в пушистом берете. Как я любила фотографироваться! Бывало, снимет меня кто-нибудь из знакомых, а карточку не пришлет. Я годами помню и все мечтаю эту карточку получить. Интересно бы сейчас поглядеть на такую фотографию! Волшебной силой обладают старые снимки. Так и кажется, что хотят они что-то сказать, сообщить тебе о том, чего ты не замечала на протяжении многих лет, хотя оно находилось рядом с тобой и имело большое значение для твоей судьбы. Но фотографии молчат, не хотят говорить всего, или не могут, и только смотрят на тебя. Удивительно — собственное лицо иногда кажется таким странным. Наверное, любому из знакомых выражение твоего лица известно, лучше чем тебе самой…
Я гляжу на фотографию и горько усмехаюсь в душе. Могла ли я тогда думать…
Глупо сниматься вместе, пройдет время и безжалостно надсмеется над тобой. Та самая улыбка, которая навечно запечатлена на фотографии, превратится в насмешку над тобой, многозначительно глянет на тебя: легко быть вместе на картоне!
Я оглядываю комнату — найти бы какое-нибудь дело, чтобы убежать от мыслей. Я знаю, что все равно никуда мне от них не скрыться, что в конце концов они одолеют меня, но каждый вечер я все-таки начинаю борьбу с ними, не желая сдаваться заранее. Но заняться мне решительно нечем. Со стола давно убрано, посуда вымыта, белье выглажено еще с утра… Ах, да! Ведь у меня порвался чулок!
Я поднимаю подол своего домашнего халата и, нагнувшись, гляжу на ногу. До самой щиколотки потянулась длинная петля, и кожа белым лучом просвечивает сквозь нее.
Починка чулка не спасла меня. Рукоделье, должно быть, создано для длинных, бесконечных мыслей, а я взялась за него, чтобы, наоборот, от этих мыслей избавиться.
Из кухни доносится звон посуды. Я радуюсь — это, наверное, тетя Пело готовит ужин. Пойду помогу ей. Тетя Пело — наша хозяйка, муж ее — пенсионер, старый железнодорожник, умер четыре года назад, и она осталась совсем одна. Поэтому, должно быть, приняла нас к себе охотно и денег запросила очень мало.
— Нет, Элико, детка, не беспокойся, у тебя своих дел достаточно! — говорит тетя Пело и отнимает у меня сковородку, сбивалку и бутылку, побелевшую от муки, которой она раскатывает тесто. Ступай отдохни, я сама управлюсь…
Внезапно она замолкает, а потом спрашивает меня:
— Гогита уже ушел?
Она старается не глядеть мне в лицо, хотя я знаю: ей интересно, плакала я сегодня или нет, но она сдерживается, чувствуя, что мне неприятен любопытный, испытующий взгляд.
Я опять возвращаюсь в комнату, распускаю перед зеркалом косы и причесываюсь, запускаю в волосы все десять пальцев — ищу седые волосы. Один волосок есть и у Гогиты, ему было пять лет, когда я его обнаружила.
«Элико, срезала бы ты волосы, — говорил мне Бакар, — куда такие длинные!»
И эту его просьбу я не выполнила.
Это он сам мне сказал: такую незначительную просьбу — и ту не смогла выполнить. Сказал — и стал прядь моих волос на палец накручивать. Раньше он не обратил бы внимания и не запомнил бы, выполнила я или нет его просьбу…
…Нет! И расчесывание волос придумано для тяжелых бесконечных мыслей… Не хочу, не могу… Мое лицо в зеркале еще раз убеждает меня, что я обманываю себя, что никуда мне от мыслей не деться.
Подхожу к шкафу с книгами: знакомые корешки, знакомые названия. Вот эту книгу я начала, да так и не кончила…
Мне вспомнились герои романа — два брата, оба инженеры… работают над изобретением телевизора, волнуются, появится или нет на экране изображение — в этом месте я как раз остановилась… Младший брат у телевизора один, увидит он или нет на экране брата и любимую девушку, находящихся в соседней комнате. Если увидит, — значит, они победили…
Я, помню, читала вслух, а Бакар ужинал. Вдруг он прервал меня. «Вот теперь заработает их изобретение, — засмеялся он, — и младший увидит на экране, как старший брат целует его любимую. Вот увидишь, если не так!»
Но было не так.
«А чего же тогда автор уверял нас, что девушка нравится и старшему», — с упреком бросил Бакар.
…Нет, ничего не получается. И читать не могу, и делать ничего не могу, со всех сторон наступают воспоминания, наплывает лицо Бакара… Что он наделал, господи, что он наделал! Глаза у меня наполняются слезами, сердце сжимается, дрожит подбородок, я без сил опускаюсь на стул и, чувствуя себя разбитой и опустошенной, покоряюсь мыслям, словно рабыня. Так было вчера, позавчера…
И так же, как вчера и позавчера, как месяц назад, вспоминаю тот день…
Это было в прошлом году, вечером девятнадцатого октября…
После обеда Бакар и Гогита пошли в цирк. Я осталась дома варить айвовое варенье. И вообще я не люблю цирк. Тетя Пело помогала мне чистить айву, мы сидели в кухне и мирно беседовали.
Вдруг зазвонил телефон.
— Кому это я понадобилась! — проворчала тетя Пело, отбросила нож, отряхнула передник и пошла в свою комнату. Скоро она вернулась.
— Тебя, дочка! — сказала она, берясь за нож.
«Наверное, Бакар, — подумала я, — взял все-таки и мне билет, хочет, чтобы я тоже пошла… Придется пойти, за вареньем тетя Пело присмотрит».
— Эленэ? — раздался в трубке мелодичный мужской голос. Тут же у меня промелькнули лица нескольких знакомых, я даже успела подумать, кто, откуда звонит и по какому делу. Но все мои предположения оказались ошибочными.
— Да, это я!
— Простите, что я вас беспокою, но… — мужчина говорил по-русски, очень чисто, без обычного для всех нас акцента.
— Кто это говорит?
— Вы меня не знаете… — Мне показалось, что голос задрожал. — В данный момент это не имеет значения… я хотел… я считаю своим долгом предупредить вас, сообщить весьма неприятную вещь…
Я представила себе всякие ужасы… Гогита… Бакар… Этот человек, наверное, звонит из милиции…
— Что случилось, говорите, прошу вас! — закричала я.
— Все еще можно поправить. Это зависит от вас…
«Зависит от меня?»
Что может от меня зависеть!
Наверняка он меня с кем-то путает!
— Простите, вы куда звоните? — спросила я невольно по-грузински. Человек, видимо, не понял, и я повторила свой вопрос по-русски.
— Я звоню к вам, именно к вам… Я долго сдерживался… Но больше не могу… Я ничего не смог сделать. Я чувствую, что поступаю не очень красиво, мужчина не должен так унижаться, но другого выхода у меня нет…
Я почему-то подумала, что какой-то мальчишка решил развлечься, взялся за телефон, чтобы в шутку объясниться мне в любви. Сейчас он заявит, что другого выхода у него нет и он кончает с собой и только я могу его спасти…
— Знаете, что я вам скажу, — проговорила я сердито, — вы найдите для подобных шуток кого-нибудь другого. А если осмелитесь позвонить еще раз, я сообщу в милицию!
Я повесила трубку и направилась к кухне. На полпути меня остановил звонок.
— Оставьте, тетя Пело! Какой-то бездельник развлекается!
Но телефон упорно продолжал звонить, действуя на нервы нам обеим.
Решив как следует отругать нахала, я подняла трубку.
— Молодой человек…
— Я не молодой человек. Мне давно за пятьдесят… — Теперь я явственно услышала, что голос дрожит. — Я не хотел вам говорить прямо, но, видно, придется сказать. Если вы дорожите своей семьей — следите за вашим мужем…
— Как вы сказали? Следить за мужем… — Теперь и у меня задрожал голос.
— Бакар ежедневно встречается с некой особой, они все время вместе… Ездят за город… Я предупреждаю вас, чтобы вы вмешались вовремя… Если вы любите вашего мужа… — Мужчина повесил трубку.
