— О, Гоча! Как хорошо, что ты пришел! — захлопала в ладоши белокурая девушка, она отошла от раскрытой двери и указала рукой в комнату. — Погляди, какие у меня замечательные гости! Ну, входи же!
Вокруг стола, уставленного сластями, сидели девушки и юноши, некоторые из них были Гоче знакомы. Подняв руку, кто-то приветствовал его из глубины комнаты, жестом приглашая войти.
— Не могу, Манана, спешу!
Гоча подался назад и уперся спиной в балконные перила. Манана сделала большой шаг вперед и схватила его за плечо.
— Как тебе не стыдно! Приходишь раз в год — и то не хочешь побыть с нами…
— Я не могу… понимаешь, я ищу Гуранду! — прошептал Гоча. — Мы должны были пойти в кино, но она куда-то пропала. Я думал, может, у тебя…
Манана состроила печальную мину, будто страшно огорчилась.
— Днем я ее видела, а после — нет. — И многозначительно добавила: — Интересно, куда она могла пойти?
Гоче вдруг стало неловко, он не хотел, чтобы Манана заметила его волнение.
— Тем хуже для Гуранды… Я этот фильм видел.
— Чудный фильм, — вставила Манана.
— Мне не хотелось, чтобы билеты пропадали — я и зашел к тебе, думаю, может, она у тебя…
— А может, она у Мзии или Талико? Хочешь позвони от нас?
— Нет, я пойду домой, у меня масса работы. Пока!
— Всего хорошего, Гоча, не забывай нас!
Когда он вышел на проспект, вдруг загорелись лампионы и стало светло, как днем. Гоче показалось, что произошло что-то значительное, что он должен был до сих пор отыскать Гуранду, пока не включили освещение, в сумерках, на границе между ночью и днем. Это был строгий срок поисков… А теперь все кончено. Стало светло — и это означало, что ему все равно не найти Гуранды…
Хорошо еще, Манана напомнила. Он сейчас позвонит Мзии, Талико и всем-всем. Где-то ведь должна быть Гуранда!
У табачного ларька Гоча разменял десятикопеечную монету и поднялся по широким спокойным лестницам Дома связи.
Набрал номер.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Нет, Гоча, Гуранда не заходила…
Снова закрутился диск.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Кто это? Ах, Гоча! Нет-нет, я ее целую неделю не видела… Как вы поживаете? Что у вас нового?
Еще один номер…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Гуранду? Вы куда звоните? Здесь пока что такая не проживает.
И еще раз, последний.
«Глупо, конечно, но если ее нет дома — я сойду с ума…»
Набрав номер, он вздрогнул, а вдруг ее в самом деле нет. Тетя Кето наверняка решит, что случилось несчастье. Только-только собирался Гоча повесить трубку, как в телефоне раздалось:
— Я слушаю!
Голос совсем как у Гуранды. У Гочи радостно сжалось сердце.
— Я слушаю вас! Кто говорит? — Теперь он узнал взволнованный голос тети Кето. И неожиданно для самого себя, не тратя время на размышления, по чьей-то неведомой диктовке заговорил солидным басом.
— Будьте любезны, Гуранду к телефону…
— Ее нет. А кто ее спрашивает?
— Товарищ… Простите… Если можно, я позвоню позже, — Гоча дал отбой.
«А вдруг «незнакомый» голос еще больше взволновал тетю Кето. С чего это мне взбрело в голову! А если она догадалась, что это я?!»
И вдруг, на счастье, Гоча вспомнил, что нынче вечером педагог Гуранды едет в Москву.
«Ну, конечно, Гуранда провожает его… И не успела меня предупредить», — мелькнула мысль.
— Такси, такси! — крикнул Гоча и, подняв руку, бросился наперерез машине.
Через десять минут он уже был на вокзале, полном народу, растерянно оглядывался по сторонам и вглядывался в провожающих, суетящихся у вагонов. Увидит его Гуранда и сразу поймет, что весь вечер Гоча ищет ее, она извинится, огорчится, а потом только упрекнет Гочу за опоздание…
Но где же Гуранда?.. Должно быть, там!.. Наверное ее закрывает тот долговязый дядька… Нет, это не она… Может, она в новом платье, и он ее не узнает? Может, она вошла в вагон? Может, уже ушла? А может, и не приходила вовсе.
Гуранды нигде не было!
Московский поезд так лениво отошел от станции, словно ему вовсе не обязательно было уезжать. Гоча стоял у выхода в город и внимательно всматривался в густую толпу. Перрон опустел. Худой и высокий мужчина в железнодорожной форме закрыл низкие решетчатые ворота.
В половине десятого Гоча вышел из машины и заглянул в женскую парикмахерскую на улице Ленина.
— Добро пожаловать! Чем могу служить? — иронически улыбнулась молодая женщина в белом халате, отодвигая кресло, будто приглашая Гочу сесть. Она лукаво поглядела на своих подруг, видимо, гордясь своей нехитрой шуткой.
Гоча не обратил на нее внимания, ему своих забот хватало. Целый вечер рыщет он по городу, кого только не останавливал, куда не звонил, кого не спрашивал — но никто не видел Гуранду. Гуранды нигде не было.
Но где-то ведь она есть в эту минуту?! Или разговаривает с кем-нибудь, или просто идет по улице, или пьет воду, или смеется, или думает о чем-нибудь, думает о Гоче…
Гоча внезапно остановился, улыбнулся, словно насмехаясь над собой: как это он раньше не сообразил! Он резко повернулся и уже спокойным, неторопливым шагом пошел по подъему Джавахишвили. Гоча шел к своему дому. Его никто не мог бы сейчас разубедить, что Гуранда не ждет его в подъезде. Наверное, она тоже искала Гочу, обошла весь город, у кого только ни спрашивала, куда ни заглядывала. А потом подумала: где бы он ни был, в конце концов — вернется домой. И вот теперь она наверняка ждет его в подъезде. Гоча был так в этом убежден, что, не увидев Гуранду, решил, что она спряталась за входной дверью. Не найдя ее там, он, не переводя дыхания, взбежал на второй этаж, заглянул к соседям, узнать, спрашивали его или нет, внимательно осмотрел свою дверь — нет ли случайно записки, опять спустился и выглянул на улицу.
Его прошиб пот. Он так сильно потер лоб, что на коже остались красные следы от пальцев. Страшное подозрение кольнуло мозг.
«Может, Гуранда вообще не хотела сегодня меня видеть?»
Гоча вновь услыхал волшебные звуки разбушевавшейся музыки, которые преследовали его с утра, когда он шел через мост к дому Гуранды. Теперь музыка была далеко… Гоча вспомнил следы женских каблучков на асфальте, но никак не мог представить себе Гуранду. Как ни старался — не мог. Потом он вспомнил капельмейстера и военный оркестр. Вспомнил и как-то странно улыбнулся. Гоча думал: «Стоило вспомнить, только вспомнить о войне, как я потерял Гуранду…»
Он закурил папиросу, глубоко вдохнул дым и, задержав его в легких, почувствовал легкое головокружение. Снова затянулся…
«Может, она и не собиралась проводить со мной этот вечер…» Эта мысль не давала ему покоя. Она вызывала фантастические картины, быстро сменяющие друг друга: Гуранда то мчалась в поезде, то сидела в каком-то тихом саду, то шла по незнакомой улице незнакомого города. И глаза у нее были совсем другие, другие волосы и другой взгляд. Она не узнавала Гочу, и всюду, в поезде, в саду и на незнакомой улице незнакомого города проходила мимо, не обращая на него внимания, как всякая красивая женщина, которая знает, что ты видишь ее впервые и восхищаешься ею.
Во всем, во всем виноват Гоча… Почему он опоздал в кино! А еще собирался забирать ее к себе, навсегда… Что случилось, почему он так взволновался? Зашел бы вовремя к Гуранде, и все было бы в порядке. Во всем виноват он один. Он умеет все преувеличивать… В конце концов к этому капельмейстеру он мог пойти в другой раз…
Гоча, понурясь, шел по проспекту. Бессознательно повинуясь какому-то чутью, он, как почтовый голубь, возвращался к тому месту, откуда направился на поиски Гуранды.
Необычная густота встречной толпы и оживленный громкий говор отвлекли его от мыслей. Он поднял голову и увидел, что приближается к кинотеатру. Окончился восьмичасовой сеанс, и зрители широким потоком вылились на тротуар.
