Я повторил последнюю фразу по-русски и подумал: разве можно жить, не веря в себя? Вопрос показался мне глупым. Очевидно, что так жить нельзя – это как тело без ног. Если их нет, то от безысходности садишься в инвалидное кресло, а если нет веры в себя – то в алкогольное или наркотическое. Так и случилось. Лёнька плюхнулся в него и помчался, крутя поначалу «колёса». В прямом и переносном смысле. И всё это произошло как-то буднично, никто ничего не заметил: ни бабушка, ни учителя, ни тем более я, потому что после общаги мы почти перестали видеться, хотя Лёнька продолжал жить подо мной, а я – над ним. Просто мы изменились и не хотели больше встречаться, но однажды Лёнька позвонил мне и сказал, что зайдёт.

– Помнишь, ты давал мне паяльник твоего отца? – спросил он с порога, не поздоровавшись.

– Да, – ответил я и добавил: – Привет.

Но Лёнька проигнорировал моё приветствие.

– Я видел у него в ящике из-под паяльника всякие конденсаторы типа «КМ». Они всё ещё у вас?

– Ты о чём? – не понял я.

– Ну конденсаторы, – всплеснул руками Лёнька, – такие маленькие разноцветные штучки с двумя металлическими выводами. Нужны для работы в цепях постоянного и переменного тока. Это если вкратце.

Я стоял с непонимающим видом.

– Помнишь коробку, где паяльник лежал? – терпеливо спросил он. – Я брал у твоего отца, когда мы паяли цветомузыку.

– Да, конечно, помню, – ответил я, – но папа давно забросил это дело. К тому же он съехал от нас. Ты разве не знаешь?

– Да знаю я всё, поэтому и зашёл.

– Так, а в чём, собственно, дело?

– У меня есть идея.

– Какая идея?

– Заработать денег. – Лёнька сделал жест «молчать». – Ты только послушай! Эти детальки твоего отца стоят кучу бабок. – Он перешёл на шёпот: – В них серебро и платина. Давай продадим их.

– Продадим? – Моё лицо вытянулось. – То есть как это – продадим? Украдём их у отца?

– Не украдём! – крикнул Лёнька, но опомнился и опять перешёл на шёпот: – Зачем они ему? Подумай сам. Просто так лежат и пылятся. Твой отец и не заметит их пропажи, когда вернётся.

– Может, и не вернётся… – вздохнул я. – Здорово они с мамой поругались тогда. Чуть до драки не дошло.

– Ну вот, сам же говоришь, – обрадовался Лёнька. – Тем более что все эти конденсаторы – прошлый век. Советское ретро. С технической точки зрения все эти детальки ничего не стоят. Зато внутренности у них дорогие. Как жемчуг.

– И что теперь? – спросил я, чтобы заполнить паузу.

Лёнька матюгнулся.

– Нужно продавать их быстрей, пока покупают. И покупают за хорошие бабки. Что тут непонятного?

– Не знаю даже… – Я был не против, но опять накатила трусость.

Я начал взвешивать все «за» и «против». Решил, что отцу конденсаторы и правда не нужны. Месяц назад он уехал в деревню, оставив в квартире все свои вещи: виниловые пластинки, футбольные значки, книги и паяльник. Видимо, с концами, если мама его не простит – что вполне возможно, но точно необязательно. Да и то через год-два, вряд ли раньше. Папа так и сказал мне, когда прощался: «Серый, сынок, не знаю, когда увидимся, но, если заскучаешь, приезжай в деревню. Пойдём на Оку. Будем рыбу ловить. Яблоки есть. У дяди Саши Заливина немецкая овчарка Линда, которая чёрные корки ест. Помнишь её?» Я крепился, прикусив губу, а он погладил меня по голове и уехал. Иногда звонил, но вообще жил далеко и совсем другими заботами, поэтому пропажу конденсаторов никто бы не заметил.

– А сколько они стоят? – спросил я.

– Две тысячи за сто грамм. Плюс-минус. Цены разные. Зависит от типа конденсатора. Покажи, что есть, и я сразу скажу, что можно сдать.

Я почесал затылок.

– Не волнуйся, я всё один проверну, – добавил Лёнька. – У меня всё на мази. Знакомые есть.

– Заманчиво… – сказал я и подумал, что заработок лёгкий, ведь я ничем не рискую.

– Ну что, – нетерпеливо спросил Лёнька, – поищешь паяльник?

– Поищу, – ответил я.

– Эпик!

Мы прошли в комнату и осмотрелись. Вариантов, где мог находиться паяльник, было три: чешская стенка, отсек под кроватью и стеллаж на балконе. Я предложил начать с балкона, но там в пакетах лежали только валенки, калоши и всякое тряпьё. Под кроватью мы тоже ничего не нашли. Оставалась огромная чешская стенка, занимающая всю длинную сторону комнаты и состоящая из пяти секций. Куча шкафов, полок и выдвижных ящиков. Мы начали по очереди их открывать.

– Чёрт его знает, где эта коробка! – психанул я, чихнув от пыли. – Может, папа её с собой увёз?

– Вряд ли. Ищи лучше. – Лёнька сидел на коленях и аккуратно вытаскивал из ящика подборку журналов «Крокодил».

Так прошло минут десять. Мы уже отчаялись найти, как вдруг Лёнька вскрикнул с антресоли:

– Эпик! Нашёл!

Паяльник лежал за свёрнутым ковром, между виниловыми пластинками и собранием сочинений Дюма-отца. Это был чёрный пластмассовый ящик с ручкой, весь в пыли и в проплавленных ямках. Я вытащил крючок из петли и поднял крышку. На её обратной стороне были приклеены три фотографии: группа Bee Gees, Микки Рурк на мотоцикле и женщина в трусах. Внутри ящика по отсекам лежали кусочки канифоли, прутки припоя, синие бокорезы, сам паяльник, обёрнутый в красную шершавую ткань, и пять картонных коробочек с разноцветными деталями разной длины и пузатости. Лёнька высыпал их на пол и быстро раскидал на две кучи – ценное и дешёвка, примерно пятьдесят на пятьдесят.

– Объясни, как ты их различаешь? – спросил я.

– Всё равно ведь не поймёшь, – ответил он безразлично.

– Детали мои, так что рассказывай.

Пауза. Лёнька смирился.

– Эти зелёные – конденсаторы «КМ5», – начал он ликбез. – Эти толстенькие рыжие – «КМ6». Мои любимые. Забавно выглядят. – Лёнька чуть улыбнулся и повертел «КМ6» в руке. – Говорят, если расплавить тысячу таких, то получишь три грамма серебра и пятнадцать граммов платины. Цветмет!

Лёнька взглянул на меня исподлобья. Я отвёл глаза.

– Это транзистор, – продолжил он и взял детальку с золотым пузом. – Не очень дорогой, но нормально. А эта многоножка – микросхема. Рублей за десять-пятнадцать возьмут. В общем, тут эпик у тебя. На пару тысяч можно сдать. Я ещё поторгуюсь.

– На барахолке?

– Ага.

Лёнька сгрёб ценную кучу в пакет и сказал, что вернётся через сорок минут.

– Как тебе в голову пришла эта идея? – спросил я, когда он уже стоял у входной двери. – Из-за бабок?

– Да. Мне нужно отдать долг, – ответил Лёнька.

Я не поверил, но спросил другое:

– Деньги пополам?

Лёнька замялся.

– Если ты не против…

– Не против, конечно! Мы же всегда всё делили пополам. Как со смесителями тогда… – я осёкся.

Лёнька ничего не ответил. Тут же вышел и вернулся через час.

– Ну как? – спросил я.

– Более или менее, – ответил он и вернул похудевший пакет. Внутри лежали детальки, похожие на летающие тарелки. – Это пятьдесят вторые. За них копейки давали. Не стал продавать. Жалко.

Я прошёл в комнату и бросил «пятьдесят вторые» в ящик. Лёнька продолжал стоять в коридоре.

– Заходи. Чего там застрял? – крикнул я, но он ответил, что спешит и надо бы рассчитаться.

Я вернулся в коридор. Лёнька вытащил из кармана две пятисотки и одну протянул мне.

– Получилось не так много, как я думал, – сказал он. – Вот половина.

– Спасибо! – ответил я, хотя рассчитывал как минимум на косарь.

Лёнька быстро попрощался и вышел, а на следующий день я встретил его около подъезда в невменяемом состоянии. Он стоял, прислонившись к тополю, и тёрся о него затылком. Весь грязный и без одной кроссовки. Рот был приоткрыт, а через губу тянулась слюна. Я подошёл к нему и спросил, что случилось. Он разлепил глаза и уставился на меня. Вдруг побежал, но споткнулся о поребрик и растянулся на асфальте. Я тут же подскочил и перевернул его лицом вверх. Он что-то мычал. Я подхватил его и подтащил к лавке. Усадил. Лёнька был как в коматозе. Схватившись за голову, он начал стонать. Из окна первого этажа выглянула соседка.