— Ваше сиятельство, что с вами? — как сквозь вату донесся чей-то голос. Ах, да, это голос Устина Арсения Павловича.

Так, надо собраться. Я уже почти забыл, что художник, и всякая чушь просто обязана лезть в голову. Это называется вдохновение, а тараканы в башке музами. Прими, Женёк, всё это за аксиому и прекращай нервировать суровых жандармов. А то они вон как побледнели. Наверняка представили бедняги ту гору бумаг, которую придётся исписать, оправдываясь и доказывая, что ничего графскому внуку не сделали, пальцем не тронули и даже ещё ни одного вопроса не задали, когда он конкретно поплыл, подчиняясь своим музам.

— Всё нормально, господин Устин, голова резко заболела, — я потёр виски и коснулся затылка, который действительно начал слегка пульсировать, когда эти странные мысли в голову полезли. — Аристарх Григорьевич предупреждал, что такое может случаться, и посоветовал поберечься, хотя бы временно. Давайте уже начнём.

— Вчера вы прогуливались по вашим охотничьим угодьям, и на вас напали неизвестные, — начал Шубин, сверяясь с написанным в блокноте. Он запнулся на слове «прогуливались», но быстро выправился и вопросительно посмотрел на меня.

— Вероятно, так оно и было, — ответил я неопределенно.

— Вы видели, кто на вас напал?

— Я не помню, — я опять кротко улыбнулся.

— Сколько их было, они убили рысь — тотем вашего рода перед тем, как на вас напали, или вы пытались их остановить, поэтому вас начали бить? — я выслушал все эти вопросы, которые они начали задавать по очереди и ответил сразу на все скопом.

— Я не помню. — Они замолчали, злобно глядя на меня. Внезапно мне расхотелось над ними прикалываться. Всё-таки парни не виноваты, что работа у них в большинстве своём скотская. — Слушайте, я, правда, не помню. — Сказал я совершенно нормальным голосом. — Меня по затылку огрели, я действительно только чудом выжил. Но у меня амнезия. Я своего имени не помнил, когда очнулся. Да и сейчас просто убедил себя, что меня зовут Евгений Фёдорович Рысев, но не вспомнил. Так что, я ничего не смогу вам сказать по поводу нападения. Только то, что блевать — это больно, а снег в тех местах невкусный.

— Почему, ваше сиятельство, вы не сказали нам об этом сразу? — Устин даже не злился. Он захлопнул блокнот и посмотрел на меня немного брезгливо.

— Не знаю, правда, не могу сказать. — Я поднялся из кресла. — Наверное, мне не понравилось ваше настойчивое желание попробовать на меня давить. Так что, парни, без обид, — я поднял руки ладонями вверх.

— Ну что же, ваше сиятельство, это нам урок на будущее, — Шубин ухмыльнулся, но не зло. Да и вообще, оба смотрели сейчас без презрения. Просто как на избалованного мальчишку, но не как на вошь, которая каким-то образом сюда заползла. — Разрешите откланяться, ваше сиятельство.

— Разрешаю, — я тоже усмехнулся. — У меня к вам просьба. Вы могли бы мне передать с оказией сведенья, если что-нибудь сумеете выяснить? Может быть, это подтолкнёт воспоминания и заставит память вернуться?

— Ну, почему бы и нет. Всё-таки это дело наполовину частное и оплачивается его сиятельством вашим дедом, — вздохнул Устин. — Всё равно мы будем для него отчёт готовить.

Так, ещё одна зарубка на память, которая, тварь такая, совсем не хочет мне помогать. Частные лица вполне могут заплатить управе, чтобы та работала в частном порядке для проведения расследований, которые не закреплены в Уголовном Кодексе. Или здесь не Уголовный Кодекс и это мои… хм, музы мне названия подкидывают? Да неважно, какой-то свод законов всё равно должен присутствовать. И, да, я сомневаюсь, что все подряд могут прийти к детективам и заявить, что хотят заказать расследование, но вот граф вполне может себе это позволить.

Пока я пытался систематизировать новые знания, которые на меня сыпались как из рога изобилия, и которые я, по идее, должен был знать, жандармы ушли, оставив меня в одиночестве.

— Женя, ты как себя чувствуешь? — я вздрогнул.

Надо же, так сильно погрузился в свои мысли, что даже не понял, как в гостиную вошёл граф. Как и вечером, когда он встречал нас на крыльце, одет дед был в деловой костюм-тройку. В гостиной было тепло и мне почему-то показалось, что в костюме ему было не слишком комфортно. Наверное, впервые я порадовался тому, что являюсь художником, и могу носить, что хочу. Скорее всего, на официальные мероприятия мне предстоит одеваться как предписывает дресс код, и то возможны послабления.

— Женя, ты меня слышишь? — дед подошёл ближе.

— Да, я тебя слышу, — я сфокусировался на его лице. — Нормально я себя чувствую, обезболивающее больше не пил, если ты об этом.

— Это хорошо, — кивнул граф. — Это очень хорошо.

— Я не понял одного момента. Зачем я встречался с жандармами? Всё равно ничем не могу им помочь. — Спросил я, пристально глядя на деда.

— Чтобы они на тебя посмотрели. — Граф задумался. — Если дойдёт до описаний, чтобы не тратили время, разыскивая высокого худого юношу с желто-зелёными глазами. Который в итоге оказался жертвой. Как же плохо то, что с твоей памятью случилось. Вот кто-кто, а ты вполне мог бы нарисовать нападавших, даже, если сам не знаешь их имён.

— Надо же, неужели ты нашёл что-то хорошее в моих занятиях живописью? — слова вырвались у меня прежде, чем я сумел их осмыслить. Казалось, что это непрекращающийся спор между нами прорвался даже сквозь вуаль, наброшенную на мою память и вылился в ядовитых словах.

— Прекрати, я позволил тебе поступить в Академия изящных искусств, я оплачиваю все твои развлечения на изнанке. Ты не забыл, что я тебе небольшой дом неподалеку от Академии купил со студией, чтобы ты мог выращивать своих тараканов без влияния соседей по общежитию. — Граф устало протёр лицо руками. — Можно сказать, что я смирился с тем, что мой внук вместо службы или светской службы будет время от времени рисовать генеральских жен и дочерей. Параллельно занимаясь с ними непотребствами.

— Ну почему сразу непотребствами? — я даже удивился.

— Потому что твоя кобелиная сущность уже в пятнадцать лет расцвела буйным цветом.

— Моя сущность не может быть кобелиной, — ответил я, подняв вверх указательный палец. — Моим тотемом является рысь. А кошки с собаками редко общий язык находили.

— Женя… — я ответил деду невинным взглядом. — Хорошо, не кобель, а кот мартовский ты и есть. Если хорошо себя чувствуешь, пошли на стрельбище. Я всё ещё хочу посмотреть, как именно ты стреляешь.

Я не стал себя долго уговаривать. Тем более самому хотелось прогуляться на открытом воздухе.

В холле, по которому я вчера прошёл практически не глядя, нас ждал дворецкий. Он держал в руках пальто и куртку, похожую на ту, в которой я вчера по земле валялся.

Куртка была неудобной. Я посмотрел на неё и скривился. Я же граф, в конце концов, неужели не могу что-то получше себе подобрать, или вообще сшить? У нас тут портные водятся? Тупой вопрос на самом деле. Кто-то же одежду шьёт.

Дворецкий помог сначала одеться деду, а затем подошёл ко мне.

— Меня зовут Афанасий, ваша светлость. Все слуги уже предупреждены, что у вас проблема с памятью из-за ранения, — и он ловко впихнул меня в куртку, я даже пискнуть не успел.

— Очень хорошо, Афанасий, — вместо меня ответил граф. — Мы идет на стрельбище. Побудь нашим ассистентом.

— Как вам угодно, ваше сиятельство, — он невозмутимо поклонился, и в его руках как по волшебству появилось пальто почти такое же как у деда. Может только качество чуть похуже.

Ну охренеть, что я могу сказать. Колоритная из нас троица вышла ничего не скажешь. Впереди идут два почтенных джентльмена, а позади непонятно кто: то ли бомж, то ли неформал, художник, в общем. Эх, зря я патлы обстриг, они сейчас как раз в тему были бы.

Сам не знаю почему, но подобный расклад вызывал во мне глухое раздражение, которое усугублялось тем, что жесткий воротник куртки был не отложным и сильно натирал шею.

Погода была отличная. В воздухе отчётливо запахло весной. Небо было ясное, ни облачка. Стрелять, правда, в такую погоду не слишком приятно. Солнце так и норовит слепануть. Но ничего, и не в таких условиях стрелять приходилось, прорвемся.