Может быть, я чего-то не знаю, и это просто другой народ? Другая нация? Может быть, у них тоже нет двадцать восьмой хромосомы или какой-то другой? Или у них другие гены? Мне хотелось бы вернуть все свои умения даже просто для того, чтобы узнать, кто они такие. Неужели просто общение с собакой сделало их такими? Нелепая гипотеза, конечно… Но не такая уж несостоятельная. Я рылась в учебнике и в интернете, но не нашла никакой другой расы, кроме человеческой. Они все были одним народом — и те, кто привязали мою Метель с завязанной пастью в глухом лесу, и те, кто встают до зари, чтобы прогуляться со своей собакой по парку и здороваются с незнакомыми людьми…

На фотографии их младший сын обнимал тоненькую девушку в полупрозрачном платье. В другой семье осуждение несомненно вызвало бы платье, но родители паренька смотрели на девичьи уши — из золотистых волос выглядывали два изящных треугольничка с очень характерным изгибом. У людей не бывает таких ушей.

— Бутафория, — наконец, сказал мужчина. — Посмотри, цвет не совпадает с цветом рук и шеи.

Женщина всмотрелась в фотографию и поморщилась. Действительно, цвет другой и выемка слишком грубая. Но смотреть все равно было неприятно.

— Надо было ему рассказать, — вздохнула Елена Михайловна.

— Зачем? — огрызнулся муж. — Это обычная девочка. Даже близко не эльф, просто вырядилась под эльфа.

— Я вижу, — резко бросила Елена Михайловна и закрыла фото, будто ей было противно на него смотреть. Хотя там был ее любимый сын со своей девушкой, к которой он, судя по всему, очень привязан.

— Тогда что тебя задевает?

Она поджала губы. Посмотрела на мужа. Вздохнула.

— Это же… неприлично. Наряжаться в этих тварей.

— Лена, Лена, успокойся. Этих тварей давно нет на Земле, ты же знаешь.

— Возможно, одна все-таки есть, — упрямо возразила Елена Михайловна. — Мы не нашли никого той ночью.

Мужчина вздохнул.

— Я говорил с нашими. С Михайловыми и Гавриловыми. Все чувствовали той ночью прорыв границы. Сначала никто не хотел признаваться. Каждый думал, что именно он упустил тварь. Но когда я рассказал… все признались

— И… что это значит? — тихо спросила Елена Михайловна.

— Я не знаю. Никто не знает. Может быть, граница стала на миг проницаемой и все. Из-за каких-то колебаний между мирами, — мужчина пожал плечами. — Феликс говорит, такое может быть. Иногда бывает. Как на замерзшей реке трескается лед.

— Феликс только и делает, что говорит и строит теории.

— А что ему еще остается?! Мне не нравится, чем он занимается, но я понимаю, почему он это делает. И я не хочу Матвею такой жизни, как Феликсу.

— Так и я не хочу, — вздохнула Елена Михайловна.

Мужчина обнял ее и поцеловал в висок.

— Признайся, наши предки хорошо поработали здесь. Наша задача — сохранять чистоту мира. А для этого не надо столько охотников, как раньше. Пусть Матвей живет полной жизнью.

— Может, хотя бы рассказать ему?

— Зачем? Он не поверит. В такое сложно поверить взрослому человеку. А инициировать его просто так, ради знаний, жестоко. У нас уже есть Феликс.

— Но эта девушка… — Елена Михайловна запнулась, вспоминая имя. — Людочка…

— Дань моде, — отмахнулся мужчина. — В нашем детстве все поголовно играли в Робин Гуда. Через пару лет забудут про эльфов, выйдет новое модное кино или появится новая модная книга. Так всегда было. Не паникуй.

— Я не переживу, если с ним что-нибудь случится, — прошептала Елена Михайловна. — Я не переживу.

— Все с ним будет хорошо, — улыбнулся мужчина. — У него есть мы. И наши гены.

— Да, — согласилась она. — Что-что, а наши гены у него никто не отнимет.

— Вот именно, — согласился мужчина.

Никто не сомневался, что в первый же рабочий день генеральный директор решит устроить общее собрание компании. Так было всегда, так случилось и на этот раз. Общий сбор был объявлен на пять вечера. За час до конца рабочего дня. Отличное время, чтобы продержать в тонусе всех, кто собирался улизнуть пораньше или отоспаться за монитором.

Генеральный отличался своеобразным чувством юмора. Например, в прошлом году он попросил выступить с докладом уборщицу и рассказать о проблемах в ее работе. И мы узнали, что пьем слишком много чая, курим в туалете, разбрасываем туфли по всем кабинетам и приходим на работу по воскресеньям, когда она должна пылесосить ковры. После этого у нас объявили мораторий на работу в выходные, для туфлей закупили тумбочки, а на чай установили дневную норму. В конце года офис-менеджер сказала, что даже с учетом трат на тумбочки, мы все равно сэкономили на чае, и генеральный распорядился выплатить сэкономленное уборщице Аллочке. Кого в этом году ждала роль спикера, мы не знали. Волновались все, даже я. Хотя я, честно говоря, больше нервничала из-за того, что собрание затянется, и Метель будет ждать меня слишком долго. Ее терпение мне испытывать еще не приходилось. Ладно, приду на собрание попозже, останусь стоять ближе к дверям, и если через час все не закончится, улизну потихоньку. Все равно завтра писать заявление об увольнении, мир от моего отсутствия не рухнет, а уж компания — тем более.

План удался. Я пришла самой последней и остановилась в дверях. Меня даже не было видно за впереди стоящими коллегами. Отлично, лучше не придумаешь! Хорошо бы, конечно, еще понять, где находится Матвей. Если мне повезет, он окажется в другой вселенной! Но даже если он стоит совсем рядом, то ни придвинуться ко мне, ни прикоснуться не сможет вообще никак. Слишком много людей вокруг.

Главный на этот раз решил сам выступить спикером. Сначала было даже интересно, когда он заговорил о необходимости выбирать слова при разговоре друг с другом. Увы, сам он решил выбрать для разговора с нами исключительно слова древних ученых, о которых я не знала и знать не хотела. Их мысли и советы едва ли могут мне подойти, если бы я даже поняла, в чем они заключаются. У моего народа своя мудрость. Мне стало окончательно скучно, и я принялась рассматривать тени на потолке.

Через минуту всю мою скуку как рукой сняло. Тени были неправильными. Они прыгали и дергались. Этого не должно было быть, потому что во-первых, светильники у нас неподвижные, а во-вторых, стены у нас неподвижные тоже. Значит кто-то из них временно обрел мобильность. Я уставилась на светильники — два ряда плафонов с поперечными перекладинами, будто идущая по центру потолка огромная железная дорога с рельсами и шпалами. В трех местах шпалы крепились к потолку сплошными металлическими прутьями. На мой взгляд, прутья были тонковаты. А еще, на мой, весьма далекий от инженерного, взгляд, трех креплений было слишком мало.

Я внимательно смотрела на прутья и на потолок вокруг них. Потолок видно было плохо, на нем лежала тень от светильников, и я не могла рассмотреть, есть ли вокруг впаянных в потолок штырей трещины или неровности, которые могли бы намекнуть на то, что крепление вот-вот оборвется. Тогда я стала рассматривать стены. Они тоже выглядели неподвижными. Но тени на них подпрыгивали вверх-вниз. Сначала резко два раза, потом медленно, потом снова резко. Потом пауза, потом все повторялось. Кто-то наверху разучивает танцы или прыгает? Скорее всего, ни то, ни другое. Мы находились на самом последнем этаже, выше нас, по слухам, расположен какой-то технический этаж. Вряд ли там есть место для танцев… А вот для прыжков? Может быть, там что-то обрушилось и теперь подпрыгивает туда-сюда, как детский мячик на резиночке? В таком случае, жить нам тут всем осталось недолго.

Так, без паники. Мне могло показаться. Десять дней истерик, переживаний, не самых легких и простых мыслей, возни с собакой, плохих эмоций. Вместо восстановления сил я потратила их сверх имеющегося свободного запаса и даже, кажется, залезла в резерв. Я просто устала. Никому не грозит смертельная опасность. Сейчас генеральный расскажет, в чем смысл очередной цитаты, все похлопают и разойдутся. И потолок не рухнет. Потому что это не тени дергаются. Это просто я психую. Небось Матвей находится где-то рядом, ты заметила его краем глаза и теперь боишься, что он подберется ближе. Я осмотрелась, привстала на цыпочки и с большим трудом обнаружила Матвея за столом в центре зала. Он сидел вполоборота ко мне, я видела его, он меня нет. Отлично.