Мне все они казались детьми. Маленькими, не очень воспитанными и неглубокими детьми. Мне казалось, что они не делают ничего полезного для своего народа, для своей жизни, для человечества (как они себя называли). Они постоянно что-то обсуждали, чем-то были заняты, работали, работали и еще раз работали. И все равно оставались ровно на том же месте, что и ребенок, научившийся читать, писать и считать, и только-только подобравшийся вплотную к настоящей учебе — к познанию мира и себя. Причем они вели себя так, словно подозревали, что им еще чему учиться, но когда-нибудь потом. Будто впереди у них много сотен лет жизни. Даже мы, которые можем позволить себе потратить десятки лет, чтобы найти ответ на какой-нибудь ничего не значащий вопрос типа как видят мир собаки, никогда не транжирили время настолько бессмысленно.

Да, не проходило ни дня, чтобы я не вспоминала Террэгана и Дармину. Я любила их обоих, но по-разному. Они были частью меня и их места в моей душе все еще болели ноющей фантомной болью. Я не думаю, что она когда-нибудь прекратится. Первый год, который я провела здесь, я просыпалась в ужасе каждую ночь. Мне снились пепел и дым, запах вереска и крови, чужое дыхание за спиной и плеск волн, разбивающихся о голову Ястребинки. Я видела океан крови и белки глаз на обгоревшем лице, черный стилет в груди Гацании и черную кровь на одежде Нивяника. Потом кошмары прекратились, и засыпая, я точно знала, какой сон придет ко мне. Охотник, который догнал меня. В моих снах это случалось всегда одинаково. Появившись из тумана, охотник не падал на дороге, лишь спотыкался, а потом догонял меня и вспарывал живот черным стилетом, который я все еще сжимала в кулаке. И я просыпалась от острой боли. Только болело почему-то сердце. И каждый раз я думала, почему даже во сне я не могу ударить его? Ведь стилет у меня, а не у него. И каждый вечер перед сном я обещала себе, что попробую ударить охотника первой. И никогда не помнила о своем обещании во сне. А однажды, совершенно случайно, я выпила на ночь чай с ромашкой и охотник не пришел ко мне. С тех пор у меня дома всегда большие запасы ромашкового чая. Спасибо за помощь, сестра.

Я смотрела на себя в зеркало. Вчерашнее изучение всемирной паутины не прошло даром. Я всегда туго заплетала косу, низко спуская пряди на лицо, чтобы волосы плотно прижимали уши. Но сегодня я оставила волосы распущенными и кончики ушей пробивались наружу. Зеленый свитер, кожаный ремень и коричневые брюки. Если я правильно поняла местную идею эльфов, то мне положен еще какой-нибудь плетеный браслет или амулет. Эх, если бы у меня было время, я бы сплела, конечно, настоящий эльфийский амулет клана астр, из белых, желтых и розовых нитей! Но времени у меня не было. Я заглянула в свою сумку, которую не открывала уже очень давно. В боковом кармане лежали, завернутые в сухой лист клена, медальон Дармины и кольцо Террэгана. У меня и в мыслях не было использовать их для украшений. Но в моей сумке могли валяться и другие вещи, о которых я совсем забыла за эти годы. Я достала мешочек с заготовками и высыпала их на стол. Большинство из них, конечно, будут выглядеть достойно только после обработки. Но тогда их совсем нельзя будет носить как украшения. И тем более так, чтобы их видели посторонние глаза. Кроме, пожалуй, одной. Синяя заколка в форме звездного лирохвоста. Уж не помню, как она у меня оказалась и у кого я ее купила. И, главное, зачем. Впрочем, купила и купила, неважно.

Я приладила ее к широкому воротнику свитера и решила, что на этом костюм имени себя можно считать законченным. Я убрала мешочек в сумку и снова посмотрела на стилет. Он так и лежал, не завернутый ни во что. И я даже не помню, вытирала ли я его. Несколько раз я порывалась выбросить его, особенно когда кошмары стали совсем невыносимыми. Но каждый раз меня останавливал страх. А если кошмары не прекратятся и тогда, что мне нужно будет выбросить? Себя? Часть своей памяти? И к этому примешивалось странное чувство — что он еще мне пригодится. Какая-то древняя история, которую я никак не могла вспомнить, про то, что оружие против нас может обернуться против того, кто его применяет. Для этого нужно было что-то сделать, но я не помнила, что. Ладно, есть множество вещей, которые я пока не могу. Придет время и вспомню.

В лифте я стояла спиной к людям и смотрела на расстилающийся город внизу. Никогда раньше я не жила в таких огромных городах. Да, в таких огромных лифтах, построенных снаружи небоскребов, я тоже не ездила. Но к лифтам привыкаешь быстрее, чем к городу. Я смогла привыкнуть даже к постоянному запаху плавленой резины, к свинцу и пыли в любую погоду. Я научилась дышать этим воздухом, в котором было мало кислорода. Но я так и не привыкла к тому, что здесь столько людей и столько домов.

Иногда город даже казался красивым, как сейчас. Густые сумерки, темно-синее небо, подсвеченное снизу огнями дороги, бесконечным потоком машин, скоплениями домов… Но очарование длилось недолго. Стоило посмотреть на небо и вспомнить, что здесь никогда не видно звезд. И очень редко видны рассветы.

Или просто пройтись по улицам и посмотреть на здания. Этот город построен отдельно от природы, а местами даже вопреки ей. Возможно, когда он только зарождался, строители учитывали течение рек и направление ветров, может быть, они даже думали о том, чтобы он органично вписывался в пейзаж — наверняка тогда вокруг было много лесов. Но всего за какую-то неполную тысячу лет вокруг города не осталось ничего, кроме его отростков-пригородов и пустых клочков искалеченной земли. Иногда мне хотелось остаться здесь надолго и все изменить: место, город, землю. Несмотря на то, что я понимала, что в одиночку на решение такой задачи понадобится не год и даже не десятилетие. И еще, конечно, обязательно будут нужны союзники.

Я прошла мимо девочек секретарей с косичками вокруг головы и в белых рубашках с красными вышивками на плечах. Причем эти наряды выглядели на них куда более естественно, чем те, в которых они обыкновенно являлись на работу.

— Привет, девочки. Вам идет быть русскими красавицами.

Маша фыркнула.

— Вообще-то мы собирались быть русалками.

— Но потом решили, что наших хвостов все равно никто не увидит, — сказала Галя.

Я привычно поздоровалась с пустым кабинетом, взяла кружку и пошла на кухню за чаем. Там почему-то еще никого не было. То ли я пришла слишком рано, то ли все опаздывают по случаю последнего рабочего дня в году…

Я включила чайник и задумалась о том, сколько всего нужно сделать за десять дней каникул. Во-первых, нужно срочно найти хороший учебник по генетике человека и прочитать, как у них обстоят дела с расшифровкой генного кода вообще и про седьмую хромосому в частности. Во-вторых, нужно обязательно съездить в лес. Найти какой-нибудь лес, хоть за сто километров и поехать туда. А еще лучше найти какой-нибудь домик в лесу и пожить там пару дней. В-третьих, нужно все-таки выяснить, куда делись эльфы и не осталось ли каких-нибудь официальных потомков. В-четвертых… стоп, у меня всего десять дней, это не так ужи много.

— Привет! Клёвые уши!

Я вздрогнула и обернулась. Рядом со мной стоял Матвей и с нескрываемым восхищением разглядывал кончики ушей. Я отступила на шаг.

— А ты здорово загримировалась. Настоящий эльф, — сказал он с восхищением.

Я горько улыбнулась. Знал бы он, как недалек от истины.

— А ты сам почему без костюма?

Мальчик был все в той же клетчатой рубашке, кожаных брюках и, кажется, в уличных высоких сапогах.

— У меня костюм ковбоя. Шляпа осталась в кабинете.

— Ковбоя? А где же твои коровы?

Он засмеялся.

— Обычно все спрашивают, где моя лошадь.

Я чуть не спросила, при чем здесь лошадь, но вовремя сдержалась. В конце концов, пора привыкнуть, что не все слова сохранили свой первоначальный смысл. Почему бы не быть ковбою без коровы? Может быть, в итоге так стали называть всех пастухов, а не только тех, кто пас коров… Сколько времени мне понадобится, чтобы полностью освоиться здесь? И нужно ли мне осваиваться здесь? Ну вот, снова самокопания на пустом месте. Первый признак избытка свободного времени. Я вздохнула, заварила свой чай и ушла в кабинет.