На этой ноте Ланковский-младший грузно ушел, а вот я остался стоять оплеванный. Хотелось действовать и что-то решать, но отец был прав. Все мои счета могут быть в миг заморожены, и тогда Кристине не окажут лечения. А если она не сможет ходить, то никогда меня не простит. Не зря сразу договорился с медсестрой. Пусть буду вдали, но в курсе всего, что происходит. Стиснув кулаки, пошел собирать вещи. Три месяца, Завгородняя, не больше. А затем я вернусь к тебе.

Глава 21

Кристина

Пробуждение было неприятным. Вязким, словно болотная тина. От этой мысли я бы могла горько рассмеяться, но мысли ворочались медленно, не желая подчиняться своей хозяйке. Приподняла ресницы, а затем снова зажмурилась. Вокруг было слишком ярко, и от этого после вынужденной темноты с непривычки резало глаза. На них навернулись слезы, но через какое-то время зрение приспособилось, и я смогла поднять ресницы и осмотреться. Над головой пикали приборы, а со всех сторон меня окружали стерильная чистота и белые стены. Пугающе, словно в фильме ужасов.

– Вы очнулись, – облегченный женский голос рядом не испугал, а показался мне спасением.

Тяжелое дыхание сбилось с ритма, но я ощутила, как с сердца отлегло. Я не одна.

– Д-да.

Голос мой звучал хрипло и надорвано, не скрывая моего ослабленного состояния.

– Ну вот и отлично. Вы лежите, никуда не уходите, а я врача позову. Тут все так за вас переживали, – защебетала молодая медсестра, широко улыбаясь и излучая позитив. Я ей не верила. С чего бы незнакомым мне людям беспокоиться обо мне.

Она ушла, а я осталась лежать и морщиться, еле сдерживая смех. Ну да, я прям взяла и побежала. Всё мое тело было сплошной раной, будто меня перемололо и выплюнуло перерабатывающей машиной, и я старалась лишний раз не двигаться. Болело всё – и ребра, и голова, вот только…

– Ну-с, Кристина, вы пришли в себя, – раздался мужской голос, отвлекая меня от изучения собственных повреждений.

В палату вошел седовласый врач в возрасте, голос у него был добрым, но глаз настроение не касалось. Там отражался усталый и холодный взгляд человека, который видит тяжелые случаи каждый день. И я для него лишь очередная пациентка, о которой он забудет сразу же, как только избавится.

– Добрый день, – поздоровалась, но из горла вырвалось карканье.

В этот момент в голове пронеслись кадры воспоминаний перед тем, как я провалилась в небытие. Визг шин, крики толпы, удар об землю и удушающий запах мокрого асфальта, который, казалось, забился в нос. Я будто снова проживала тот момент, из раза в раз крутила его в голове, но облегчения мне это не приносило. Врач представился, но я не запомнила его имя, больше зацикленная сейчас на себе. Он что-то говорил, но я словно не слышала, находясь за ширмой и наблюдая лишь за его жестикуляцией.

– Я не чувствую ног, – произнесла со страхом, стараясь пока не скатываться в панику. – Вы вкололи мне что-то, да?

Собственный голос показался мне жалким и полным надежды, но сейчас это единственное, что не давало мне расплакаться и держать себя в руках. Но когда мужчина медленно отрицательно покачал головой, я в страхе опустила глаза и попыталась привстать, чтобы понять, целы ли мои ноги вообще.

– Не напрягайтесь сильно, вам противопоказано. Сейчас только покой и лечение. Ну-ка, – доктор достал что-то из кармана и стал светить мне в глаза.

Медсестра помогла мне присесть, и первым же делом я потянулась к покрывалу, которым я была укрыта. Раскрыла его и выдохнула с облегчением. Ноги на месте и целы вопреки моему подспудному страху.

– Почему я не чувствую их? – задала вопрос, который волновал меня больше всего.

– Давайте кое-что проверим.

Дальше последовали манипуляции с ручкой и моими пятками. Сначала мне показалось, словно я ощутила касание на одной стопе, но когда по ней провели повторно, я ничего более не почувствовала. Разочарование так сильно опоясало грудную клетку, что мне стало тяжело дышать.

– Может, это последствие операции? И всё пройдет? – боялась даже поднять собственный взгляд, настолько сильно хотела, чтобы мои слова оказались правдой.

Интуиция кричала мне, что всё плохо и никто не обнадежит, но разум продолжал цепляться за хвост надежды.

– По предварительным прогнозам… – начал говорить врач, и дальнейшие его слова казались мне абракадаброй. Я ни слова не понимала из произнесенных терминов, но услышала самое главное. – Функциональность вряд ли восстановится и…

– Не понимаю, – прохрипела и требовательно уставилась на врача. – Я… Есть ли надежда, что…

Мне было жизненно необходимо услышать правдивый ответ. Он замолчал и не стал юлить, уводить тему и успокаивать меня, вывалил неприглядную истину, которую я не желала принимать.

– Вы никогда не сможете ходить.

Слова прозвучали, как приговор. Страшный и оттого бьющий наотмашь. Бездумным взглядом посмотрела сквозь него, ощущая, как по щекам текут бесполезные соленые слезы, которые не помогут мне в этой ситуации.

– Вскоре вас переведут в палату. Всё оплачено, не переживайте, – в конце сказала медсестра и тронула меня за руку.

Ее голос был полон жалости, и я не решилась посмотреть ей в лицо. Казалось, сделай я это, и сломаюсь окончательно.

– А что произошло? – спросила вслух, но не надеялась услышать ответ. Откуда ей знать о том, что со мной случилось. Бред.

– Вас сбил мотоциклист. Думаю, скоро подойдет следователь, – ответила она, а затем я на какое-то время осталась наедине с собой.

Как и ожидалось, представитель закона, действительно, приходил, но был до того равнодушен и вопросы задавал безразлично, что мне еще сильнее хотелось реветь. Почти ничего не поняла из его слов, по большей части допрос вел он, словно пытался понять, что я помню и что мне известно. Как оказалось, камеры видеонаблюдения в момент аварии не работали, но Туманов, как он представился, заверил, что они сделают всё возможное, чтобы найти преступника.

Я лишь покивала, желая, чтобы он поскорее ушел. А когда меня перевели в одноместную палату, начала приходить в себя после наркоза.

– Доченька, – в какой-то момент ворвалась мама и кинулась ко мне.

Отец вошел следом, но был более сдержан, смотрел на меня с теплотой. Но больше всего я удивилась, с какой любовью мама обнимала меня. Неужели мне нужно было пострадать, чтобы она дала мне то, чего я хотела всё детство? Мои руки неловко повисли в воздухе, а затем я положила ладони на ее спину. Из глаз непроизвольно потекли слезы, я шмыгнула носом, а затем мама отстранилась и вытерла их своими большими пальцами. Это была самая лучшая ласка за все мои годы.

– Я не чувствую ног, – расплакалась, расклеившись окончательно, позволяя себе выплеснуть эмоции, и сжала в ладони покрывало, стискивая ненавистную ткань изо всех сил.

– Это… – сглотнула она и перевела взгляд вниз, глядя на мои стопы.

– Зато ты жива, дочь, для нас это самое главное, да, Марин? – попытался приободрить меня папа и шагнул ближе, глядя при этом настойчиво на маму.

Она неуверенно кивнула, а затем присоединилась ко мне, расплакавшись и впервые показывая мне слабость. Будто она тоже человек. В этот момент все обиды на нее, которые я хранила в душе, казалось, испарились, ведь я наглядно видела, что небезразлична ей. Женщине, которая меня родила.

– Они ведь никого не найдут, правда? – спросила у мамы, которая сидела около кровати и продолжала плакать, закрывая ладонью рот. – Следователю было будто неинтересно. Он приходил до вас.

Мама прикрыла глаза и покачала головой. На ее лице так ярко выделялась горечь, что мне показалось, словно за эти дни, пока я была в коме, она постарела. Выделились морщины на лбу и вокруг губ, уголки которых были опущены. Стало плохо вдвойне, усугубляя мою апатию.

– Наверняка мажор какой-то сбил, – странным тоном сказал отец, но я не придала этому значения, ведь следом услышала слова родительницы и замерла, не желая верить в сказанное.