— Да, сэр.

— Каким образом профессор Винки преподносил вам материал этого учебника? Я имею в виду, он опрашивал вас и вы отвечали, или читал ли он вам лекции, или и то и другое? Преподавал ли он вам что-либо из эволюционного учения?

— Да, сэр.

— Просто скажите своими словами, Говард, чему он вас учил и когда?

— Это продолжалось до второго апреля.

— Этого года?

— Да, сэр, этого года.

Неудалый начал было выдвигать протест, что в течение всего года подзащитный находился в тюрьме, но судья ответил, что этот вопрос решат присяжные. Свидетель продолжал:

— Он говорил, что однажды Земля была горячей расплавленной массой и температура была слишком высока, чтобы на ней могла существовать жизнь; места, покрытые водой, охладились; возник одноклеточный микроорганизм, и этот микроорганизм развивался до тех пор, пока не стал животным нормального размера, который вышел на сушу, продолжал там развиваться, и из него вышел человек.

Винки был зачарован рассказом, но ему не было ясно, как же существование могло вписаться в эту схему.

— Я хочу спросить далее, Говард, где он располагал человека в иерархии живых существ, что он говорил о животных?

— Ну и он, и учебник ставят человека в один ряд с кошками и собаками, коровами, лошадьми, обезьянами, львами и прочим.

— Как он их называл?

— Млекопитающими.

Почти все присутствующие в зале суда были глубоко оскорблены. Однако Винки знал, что представляет из себя млекопитающее, и был рад тому, что является им.

— Ставил их в один ряд с собаками, кошками, лошадьми, обезьянами и коровами?

— Да, сэр.

— Вопросов больше нет.

Обвинение распланировало выступление свидетелей так, что наиболее запоминающиеся появлялись во второй половине дня, чтобы удерживать интерес присутствующих на суде. Вскоре после обеда по центральному проходу зала проплыл полный, однако с тонкими чертами лица мужчина, с козлиной бородкой и большими умными глазами; он был одет в кирпично-красного цвета мантию, на голове у него была бархатная шапочка; оба предмета одежды были отделаны горностаем. Тридцать три перламутровые пуговицы спереди символизировали тридцать три года жизни Христа.

— Папа Урбан Восьмой, — произнес он со своим изысканным английским акцентом, когда его попросили назвать имя. — Бывший кардинал Маффео Барберини, — добавил он с небольшим поклоном. Его белая рука казалась особенно изящной на Библии, когда он клялся говорить правду.

— Ваше Святейшество, — сказал прокурор, сначала встав на колени и поцеловав край его алой мантии. — Пожалуйста, назовите деяния, которые совершил подзащитный, посягнув на Святую Веру.

Урбан почтительно улыбнулся.

— Он считает истиной ошибочную догму, которую некоторые навязывают, что Солнце — центр мира и остается неподвижным и что Земля не является центром и находится в движении. — Зрители зашептались. Папа снова улыбнулся, будто прося извинения. — Категорически противореча Святому писанию, это учение, как считается, вредит нашей вере.

Прокурор прижал руку к сердцу.

— Нашей вере?

Урбан закрыл глаза и с серьезным видом кивнул. Зрители крепче схватились руками за пластмассовые подлокотники своих стульев.

«Мир и все, что в нем есть, — чудо», — думал Винки, уже порядочно устав, в ту ночь в своей камере. Он только что принял одну из капсул, что дал ему Дэррил. В очередной раз взглянул вверх на бледно-зеленый отблеск лампы, которая до этого момента ни разу так и не моргнула, он представил себе звездное небо, не мигающее, и то, как он ночь за ночью с Малышкой Винки наблюдал за тем, как оно проплывает мимо величественной бархатной дали горизонта. Медленное, необъятное, прекрасное вращение — почему?

Будто отвечая, круглая лампочка ослепила его. Винки закрыл глаза. Его собственная вера в жизнь на самом деле пошатнулась, и ему хотелось знать, не был ли Папа прав по поводу того, что он сам посягнул на эту веру, и более того, сделал это преднамеренно.

Медвежонок вздохнул и попытался заснуть. В залитой зеленым светом комнатушке, что была теперь его домом, храпел Дэррил.

Каждый день прокурор предъявлял новое обвинение против медведя, в то время как беспорядочные числа в игре на удачу выпадали все снова и снова. Вот отрывок из показаний Альфреда Вуда, бывшего служащего, в данный момент не занятого:

— После ужина мы с мистером Винки пошли на Тайт-стрит, 16. Насколько я знал, в доме никого не было. У мистера Винки был ключ, и мы вошли. Мы поднялись в спальню, где выпили рейнвейна и сельтерской воды. Там же и произошел акт грубой непристойности. Мистер Винки воспользовался своим влиянием для того, чтобы добиться моего согласия. Он напоил меня почти допьяна. После всего мы с ним лежали на диване. Однако я не сразу позволил ему совершить этот акт непристойности.

Прокурор:

— Вы, безусловно, заслужили похвалы за то, что так долго сопротивлялись.

Неудалый возразил, что эта ремарка не являлась вопросом, но протест был отклонен. «Грубая непристойность», — пробормотал Винки, когда вышел следующий свидетель, Чарльз Паркер, двадцати одного года от роду, служащий гостиницы:

— Где вы познакомились с мистером Винки?

— Альфред Тейлор привел нас в ресторан на Руперт-стрит. Нас провели наверх, в приватную комнату, где на столе был накрыт ужин. Через некоторое время вошел Винки, и меня официально представили. Прежде я его не видал, но слышал о нем. Ужин был назначен на восемь часов. Мы все сели за стол, Винки присел слева от меня.

— Ужин был хорошим?

— Да. На столе горели свечи красноватых оттенков. За столом мы выпили много шампанского, а позже — бренди и кофе. Мы все его отведали. За ужин платил Винки.

Хотя Винки не припоминал ничего подобного, ему было приятно знать, что он угощал других.

— А затем?

— Позднее Винки сказал мне: «Вот мой мальчик! Пойдешь со мной в отель «Савой»?» Я согласился, и мы поехали на такси в отель. В «Савое» мы сначала зашли в гостиную Винки на втором этаже.

— Вам предложили еще выпить?

— Да, мы пили спиртное. Затем Винки попросил меня лечь с ним в постель.

— Расскажите, что произошло потом.

— Он совершил надо мной акт гомосексуализма.

Тишина потрясения в зале. Винки написал в блокноте адвоката: «Что такое гомосексуализм?» Неудалый покраснел.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Винки попросил меня вообразить себя женщиной и что он мой любовник. Мне приходилось постоянно держать перед глазами этот мираж. Я сидел у него на коленях, и он (вырезано цензурой), как мужчина, развлекается с девушкой. Винки настаивал, чтобы эта грязная игра продолжалась.

«Грязная игра, — повторял про себя Винки, все пытаясь понять. — Играть в грязь…»

— Я закончил с этим свидетелем.

Молодой человек нервно поправил воротничок своей рубашки, сделанной из белого льна с черной оборкой на греческий манер.

— Подзащитный — умелый оратор, — предупредил он, сужая глаза, — и будьте осторожны, он может обмануть вас, потому что умеет превратить слабый аргумент в сильный. — Винки нахмурился. — Он считает, что ни Солнце, ни Луна не являются богами, как и люди. Он говорит, что Солнце — камень, а Луна — земля. И он развращает молодые умы, когда учит их не верить в богов, в которых верует государство, а верить в другие, новые божества.

«Новые божества» понравилось медведю, однако за этими словами последовал всеобщий неодобрительный шепот.

— Обстоятельный рассказ, Мелетий, сын Мелетия Питтхосского, — сказал прокурор. — Вопросов больше нет.

Свидетель удовлетворенно закинул голову. Все глаза устремились на защиту.

— Гм… Гм… Минутку… — сказал Неудалый, проглядывая свои записи.

Винки продолжал в замешательстве смотреть на свидетеля, пытаясь вспомнить, встречал ли он его когда-нибудь. На мгновение их взгляды встретились. Мелетий отвернулся.