Через некоторое время сдавленные звуки полностью затихли, и Клифф, распрямившись, встал на колени, рассеянно выводя пальцем геометрический рисунок на покрывале. Когда он этим занимался, Винки тоже начал пугаться в этих голубых и зеленовато-голубых квадратиках, которые, казалось, танцевали перед его глазами, почти успокаивающе, и время еще раз замедлило свой ход.

— Мама велела прийти накрывать на стол, — сказал Кен, появившийся в дверях: очки, чуб, клетчатая рубашка, штаны цвета хаки, белые носки. Еще факты.

— Хорошо, — пробормотал Клифф, не отвлекаясь от своего занятия.

— Нет, — сказал Кен. Клифф беспомощно повиновался, а когда оба мальчика затопали по лестнице, Винки почувствовал себя все более и более беспомощным. От одиночества в глазах начало рябить, и он впал в прежнее оцепенение.

Смотреть, смотреть, слушать, слушать: как долго он еще выдержит в одиночестве? Если бы только Клифф любил его так же пылко, как раньше, Винки был бы счастлив навсегда остаться игрушкой. Но беспомощность и ожидание, казалось, продолжались и продолжались, и он все так же не знал, когда они прекратятся. Это могло никогда не закончиться. Или наверняка придет время, когда это так и не прекратится, и, даже если сейчас это и не то время, оно вполне могло быть им, потому что вечное одиночество так или иначе приближалось.

Чудовища были маленькими пластмассовыми троллями, которых Клифф купил в автомате, где продавалась жевательная резинка. Медведь наблюдал за тем, как Кен с Клиффом строят для них большой дом на полу, рядом со своими кроватями, используя для этого почти все красные пластмассовые кирпичи, маленькие белые окна и двери. Винки тоже хотелось играть, но Клифф теперь играл только с троллями. Кен и Пол, казалось, не думали о том, что выглядят по-детски больше всего, и на самом деле, вот, Кен собственной персоной играл с ними. Тролли были слишком твердыми и маленькими, чтобы их обнимать. Они были безобразны и ничего не чувствовали. Теперь они стали любимыми игрушками Клиффа.

Кен и Клифф даже смастерили для них мебель из кирпичиков — диваны, кровати, кухонные столы. Обычно братья дрались, но сегодня мирно работали сообща. Они не стали делать крышу, чтобы видеть дом изнутри и двигать по нему троллей.

Кен установил лестницу так, чтобы она могла упасть при малейшем прикосновении.

— Она задавит их, — сказал он, держа в руке белого тролля, покачивая его и говоря за него. — О-о, а вот и цветной.

Больной глаз Винки снова начал пульсировать. Он видел эту игру и раньше, тем не менее ему хотелось яростно закричать от лица троллей темного цвета, при этом все же завидуя более светлым. Кен поставил четырех черных и коричневых троллей в игрушечную машинку рядом с комодом. Это был автомобиль с откидным верхом, так что мальчики могли с легкостью ставить их в нее и вытаскивать. Кен толкнул машинку вперед, и она быстро покатилась.

— Ииии, — проговорил он, имитируя звук скрипящих шин, и машинка тут же остановилась перед большим кирпичным домом. Клифф хихикнул.

Все белые, желтые и синие тролли прятались наверху.

— Они здесь, — сказал Клифф, ставя одного тролля у окна.

Кен двигал черного тролля на сиденье водителя.

— О, посмотри-ка, особняк!

— О! — сказал Клифф.

— Давай стащим что-нибудь, — сказал Кен. — Лучше обойти дом сзади, чтобы нас не засекли! — Он толкнул машинку, и та обогнула дом, имитируя пыхтение старого, еле работающего двигателя, который потом заглох.

— Доверьте это мне! — Клифф захихикал еще больше. Кен вытащил из машины «водителя», который затем «подошел» к шаткой лестнице.

— Дзинь-дзинь, — произнес Кен. — Эй, белые есть?

— Дома никого нет, — сам же Кен и ответил, ставя несколько троллей в дом.

— Это хорошо, — «сказал» черный, приближаясь к дому. — Давай пойдем наверх. А-а-а-а-а!

Пока мальчики смеялись, лестница упала.

— А-а-а-а-а! — закричал Клифф.

К этому моменту Винки так разозлился, что почти обрадовался драке, которую снова затеяли братья.

— Довольно, пора убирать, — сказал Кен. По всему полу спальни были рассыпаны красные и белые пластмассовые кирпичи.

— Хорошо, — сказал Клифф, начиная их собирать. Но Кен просто-напросто направился к двери. Прошло мгновение, и шестилетний мальчишка понял, в чем дело.

— Эй…

— Это твои кирпичи, — сказал Кен. Со злорадной улыбкой он уже практически вышел из комнаты, копируя то, как говорит ведущий телевизионной передачи для маленьких: — А сейчас убери свои игрушки, малыш Клиффи.

— Нет!

Винки догадывался, что, возбудившись от игры в лестницу-ловушку, Клифф разозлился так, как не злился уже давно.

— Я отдаю их тебе, — пропел Кен. Он был у ступенек, вне поля зрения Винки. — Теперь они все твои.

Он победоносно затопал по лестнице, но Клифф побежал за ним, держа в руке машинку. Теперь он исступленно плакал.

— Нет! — кричал он, и послышался грохот. Должно быть, он швырнул машинку.

Мгновение мучительной тишины. Затем Винки услышал, что Кен собирается пожаловаться матери, и, крича: «Мам, мам!» — пошел в кухню. Это означало, что он в полном порядке, а вот у Клиффа будут проблемы.

Через секунду Винки услышал, как Клифф забежал в ванную и громко хлопнул дверью.

Время как будто подернулось дымкой и стало двигаться быстрее. Отпраздновали Рождество и дни рождения. Клифф научился читать и начал сочинять рассказы, которые превращал в книги из бумаги для черчения. Он больше не пачкал штаны. Марди-Гра, Пасха, День независимости, Хэллоуин. Винки все мечтал о том, чтобы его обняли; это происходило редко, затем еще реже, пока вовсе не прекратилось.

Иногда глаз беспокоил его, иногда — нет; он слышал шумы — шаги, захлопывание дверей, приезжающие и уезжающие машины, — но не обращал на них никакого внимания; порой подолгу он ничего не чувствовал, закрыт ли был его глаз или открыт, застрял ли он или свободно двигался. Время от времени по какой-то задумке барометра или из-за влажности больной глаз сам открывался или закрывался по собственному желанию, в зависимости от того, сидел медведь или лежал, и на какое-то мгновение начинало казаться, что мир вернулся к своему нормальному состоянию, потому как его глаза двигались согласованно, не вызывая напряжения и не причиняя боли.

Затем бывало так, будто все, что он видел и чего не видел, имело смысл, и он казался себе прежним, таким, каким всегда себя помнил. Но вскоре (если случалось так, что Клифф брал его на руки на минуту, возможно, чтобы отыскать что-нибудь на полке) Винки понимал, и это было похоже на удар, что его больной глаз снова застрял — в закрытом или открытом состоянии или, что еще хуже — где-то посередине, и от этого он снова был не в ладу с самим собой, и его взгляд на этот мир, насколько он мог оценить себя со стороны, был сумасшедшим, одурманенным. Он слышал, как Клифф хихикает над его видом; на первый взгляд, это было даже мило. Потом Винки охватывала грусть, похожая на ужас. Она пронизывала его всего, потому что у него даже не было сердца, чтобы как-то сдерживать грусть. Был только страх и переживание, желание закричать или заплакать. Он понимал, что в такие минуты он становится сумасшедшим, безнадежным медведем — даже если в это время Клифф обнимал его — полусуществом, не способным вызывать любовь, реагирующим на все плохое, что есть в этом мире. Разум Винки превращался во вспышки света, которые постепенно затухали. Или иногда он надолго впадал в беспамятство, а случалось так, что и этого не происходило — все становилось как бы бледно-серым.

Мальчик бросил его уже давно. Винки лишь наполовину проснулся. Он снова был спокоен, но прислушивался к каждому звуку, вдыхал каждую молекулу, что пролетала мимо, — запах воска от карандашей, старых блокнотов, своего собственного жалкого меха и опилок и еще репеллента, что распылял по округе грузовик, который время от времени проезжал по улицам, борясь с комарами.