Роман «Гайдамаки» (1957) был тоже повествованием об историческом прошлом. Отмечая эпический характер повествования, обусловленный материалом, критика полагает, однако, что событийная основа сюжета не во всем еще обеспечивалась должной мерой художественного мастерства.

То, что Ю. Мушкетик начал с произведений на историческую тему, вряд ли следует считать случайностью. Можно назвать немало писателей, прошедших всю войну, в полной мере изведавших на себе то, что она значит, и отразивших ее в своих книгах лишь многие годы спустя.

До «Жестокого милосердия» Ю. Мушкетик выпустил еще несколько книг, в которых из истории переключался на современность. Кроме тех, которые уже были названы, это романы «Сердце и камень» (1961), «Капля крови» (1964), удостоенный республиканской комсомольской премии им. Н. Островского, «Последний остров» (1969). Эти произведения объединяет стремление глубже понять личность современного человека, меру ответственности за совершаемые ею поступки, которые достойны (или не достойны) человека в современной жизни.

Наше мимолетное знакомство состоялось осенью 1977 года на писательской конференции в Душанбе. В автобусе, а потом и в гостинице толковали мы о значении для писателя опыта не только отечественной, но и зарубежной литературы, о психологизме, о науке в жизни современного общества…

Я отчетливо помню рассуждения Ю. Мушкетика о своей работе. Довольно критично оценил он все, что написано было им до 70-х годов, полагая, что только с этого рубежа началось в его творчестве нечто, представляющее действительный интерес. В этом не было нарочитого самоуничижения; скорее — трезвость критической самооценки. В нем ощущалось устремленность к новому. Жизнь, конечно же, еще до нашей встречи в Душанбе, ставила перед ним большие задачи — звала его к разработке более глубинных тем, к детальному, кропотливому исследованию самого сложного явления на свете — человеческой души.

И Ю. Мушкетик попытался справиться с этой задачей в романе «Белая тень» (1974). Одно из важнейших средств, при помощи которых он стремился постичь сущность жизненных явлений, — психологизм. Чернышевский справедливо писал в свое время, что психологический анализ есть едва ли не самое существенное из качеств, дающих силу таланту.

Читая роман, порою не всегда и заметишь, как внешне-событийный пласт повествования переводится в область напряженных раздумий доктора наук Марченко, превращается в поток внутреннего монолога. Тем самым достигается большая интеллектуальная напряженность повествования.

«Белая тень» — роман многоплановый. Несмотря на относительно небольшой для романного жанра объем, произведение охватывает многие важные проблемы. Наука в жизни современного общества, неизбежный драматизм исканий научной мысли, человек и трудовой коллектив, любовь, дружба, отношение к природе и даже — человек перед лицом небытия (болезнь Дмитрия Ивановича)… И если уж Ю. Мушкетик рассматривает, к примеру, современную семью, то и здесь стремится к «всеохватности», порой даже исчерпывающей: и динамика «партнерства» во времени (Марченко и его жена), и отцы и дети (Марченко и его сын Андрей).

Все эти столь разные по характеру и масштабу проблемы не «привлечены», не «охвачены» и т. д., а составляют сюжетное единство.

«Белая тень» с точки зрения организации повествования представляет существенный интерес. И не только для украинской литературы. Мы без труда отыщем в памяти хорошие произведения, в которых какие-то стороны и грани повествования удались автору заметно лучше, чем другие. Один славится как певец природы, другой — мастер построения фабулы, третьего более занимают характеры в собственном смысле, но как-то не волнует очарование природы… Комбинаций таких — бесконечное множество.

Талант Ю. Мушкетика в «Белой тени» проявляет себя в многогранности. Мы с волнением следим за переживаниями Дмитрия Ивановича перед лицом возможной неудачи, размышляем над трудными взаимоотношениями Борозны и Нели Рыбченко, по временам напоминающими бескомпромиссный поединок, любуемся великолепно выписанными пейзажами вечернего Киева, а когда вместе с героем попадаем на рыбалку — испытываем тот неподдельный азарт, который и делает человека фанатичным приверженцем этого занятия.

В такой равноуспешности решения многих творческих задач есть и известная опасность, которой Ю. Мушкетику не удалось избежать до конца. Стремясь к охвату и осмыслению самых разных сторон жизни современного человека, он по временам как менее важную творческую задачу рассматривает соподчинение проблем друг другу в зависимости от степени их важности в данном сюжете. Поэтому кое-что выглядит для романа неорганичным (например, история с сыном Марченко и нападением хулиганов на него).

В конце концов многообразные и внешне различные проблемы романа объединяет некий единый философский стержень — доминанта. В самом общем виде это можно сформулировать так: подлинное, настоящее и иллюзорное, мнимое. Что есть сущность, а что только тень, которая стремится выдать себя за сущность? Дружба Михаила Визира — это лишь тень дружбы, если он «поддерживает отношения» с Марченко только в благополучные для него времена. Вадим Бабенко раскрывает свое подлинное лицо, в критический момент оставляя лабораторию — а ведь многие считают его порядочным человеком. Идет борьба за реальное торжество реального с фантомами внешнего, видимого, претендующего на роль сущности…

Ю. Мушкетик не упрощает картину. Он отлично понимает, что в жизни все гораздо сложнее, что мера «подлинности подлинного» так же, как мера «мнимости мнимого» различна. Таковы ли отношения Марченко с женой, какими ему б их хотелось видеть? Нет. Да такими они, пожалуй, никогда и не были. Марченко, в отличие от Ивана из «Жестокого милосердия», вообще не испытал в жизни настоящей любви. Обделила его судьба — ничего не поделаешь. И приходится довольствоваться тем, что имеешь. Но это все же не тень. Уметь найти, заставить себя найти нужную формулу поведения и в таких обстоятельствах, когда она не может «программироваться» всепроникающим чувством, — задача особой сложности.

В конечном счете определить программу жизненного поведения героев Ю. Мушкетика можно, обратившись к одному из символически обобщенных образов романа: в минуту высшего напряжения духовных сил Марченко «ощутил свою причастность… к жизни, к солнцу, да, к солнцу, одну из величайших тайн которого пытался разгадать. Знал, что не тратит попусту жизнь. И, черт побери, как же будет обидно, если вдруг все напрасно, если солнечные кони мчались мимо, а он не смог узнать своего, взнуздать и вскочить на него». Стремление к идеалу, максимуму возможного, полнота духовной самореализации… И закономерное продолжение той же жизненной программы — борьба с ложью, карьеризмом, приспособленчеством… А между этими полюсами — огромный спектр чувств, цель которых гибко охватывать жизнь во всей ее противоречивости, многогранности, изменчивости, текучести, умение находить меру подлинного в сутолоке повседневности, в которой про солнечного коня не мудрено порой и позабыть, но — надо помнить!

Я начал с того, что «Белая тень» и «Жестокое милосердие» внешне совершенно различные книги. В общем-то так оно и есть. Но они внутренне связаны друг с другом. Их объединяет единство жизненной позиции талантливого писателя. А то, что они столь разнятся внешне, — свидетельство гибкости, универсальности таланта Ю. Мушкетика, способности писателя ставить перед собой задачи высшей творческой сложности.

Вадим Баранов