— Чего вы трясете своими тряпками? — насмехались они над партийными активистами. — Беназир больше нет, она вас бросила.
Страхи наших сторонников возросли, когда газеты режима опубликовали фальшивое интервью, данное якобы матерью Асифа. «Я приглашу на свадьбу генерала Зию» — такие слова приписали ей эти шакалы пера.
Но многие просто радовались за меня; радовались, что я заживу более нормальной жизнью. В городах в три дня раскупили все кондитерские изделия. «Десять лет печалились, наконец порадуемся», — говорили люди. Радостная встреча ожидала Асифа на его землях в Навабшахе, где пятнадцать тысяч соплеменников вышли встречать его с песнями, танцами, с флагами ПНП.
По возвращении в Пакистан я сразу пустилась в поездку по стране, разъясняя людям, что я их сестра и всегда останусь их сестрой, что мое замужество не скажется на политической активности. Асиф звонил мне каждый вечер, и я лучше узнала его во время этих телефонных разговоров. У нас оказалось больше общего, чем я полагала. Его семья тоже пострадала от военного положения. Отцу его Хакиму Али военный суд запретил в течение семи лет заниматься политикой, 1800 акров семейных угодий засохли, когда режим отключил водоснабжение. После помолвки национализированные банки заморозили кредитование строительных проектов Хакима Али.
— Ваш единственный сын хочет жениться на Беназир. На вас ополчится вся армия и вся бюрократия.
— Мне все равно, — ответил Хаким Али. — Для меня счастье сына дороже.
Я с самого начала знала, что Асиф не интересуется политикой. «Одного политика в семье достаточно», — заявил он репортерам в Лондоне. Но, как и все феодалы с вековыми корнями, он не мог избежать вмешательства в местные дела, и на выборах 1985 года подал свои документы. Затем он по призыву ДВД принял участие в бойкоте выборов. И почувствовал на себе, что означает произвол военных.
Его арестовали дома среди ночи якобы за ношение неразрешенного оружия. К счастью для Асифа, история оказалась настолько нелепой, что даже военный суд выпустил его. «Я только две ночи провел в тюрьме. Но мне хватило. Представляю, что перенесла Беназир!» — передали мне потом слова Асифа.
Он подарил мне перстень с сердечком из бриллиантов и сапфиров, каждый день посылал розы. Мы подолгу беседовали, всегда находя общие темы для разговора. Он убеждал меня, что я для него вовсе не представляюсь такой незнакомой, как может показаться. Когда мы были еще подростками, он видел меня в кинотеатре, которым владел его отец. И через два десятка лет идея брака пришла в голову ему самому, а не родителям. «Если считаешь, что пора мне жениться, сосватай мне Беназир», — сказал он отцу пять лет назад, и с тех пор терпеливо ждал. «Вы любите ее?» — спросил его в лоб один из журналистов. «А кто ее не любит?» — с улыбкой ответил Асиф.
Конечно, наше тогдашнее чувство нельзя всерьез назвать любовью, но мать уверяла, что настоящая любовь обязательно придет. Однако у нас обоих сложилась уверенность, что мы принимаем друг друга в качестве супругов полностью и на всю жизнь. И я понимала, что эта связь прочнее, чем узы любви. Хотя я не хотела и не хочу, чтобы меня рассматривали как сторонницу традиционных «договорных» браков, я понимала и то, что взаимное приятие несет в себе нечто рациональное, необходимое для супружеского союза. Мы вступали в брак без всяких предвзятых мнений, без повышенных ожиданий чего-то чудесного друг от друга, лишь согласно доброй воле и взаимному уважению. В браке по любви, как я понимала и понимаю, от партнера ожидают чего-то нереального, и это может привести к разочарованию. К тому же любовь может умереть, а наша любовь могла лишь расти.
В декабре 1987 года за неделю до свадьбы перед домом на Клифтон, 70, начал собираться народ, у ворот складывали подарки: простые рукодельные шальвар хамиз из Синдха, пенджабские расшитые дупатты, сласти, фрукты, свадебных кукол, напоминавших меня и Асифа. Время от времени мои родственники выходили и присоединялись к плясавшим перед воротами людям. Женщины и дети входили в сад, садились под деревьями.
Согласно традиции невеста проводит время перед свадьбой в уединении, показываясь на люди лишь за одну-две недели до свадьбы. Все это время она одевается в желтое, не применяет косметики, чтобы не привлечь «дурного глаза». Но у меня нет возможности соблюдать этот старинный обычай, который носит название майюн. Я не могу позволить себе оторвать от дела две недели. Даже в свадебное путешествие не уехать, не отпраздновать медовый месяц.
Мы нарушили множество традиций, пытаясь создать прецедент, показать пример для подражания. Свадьба замышлялась простая, достойная, но скромная, не море разливанное на целую неделю. Многие семьи в Пакистане, чтобы поддержать честь семьи, тратят сбережения всей жизни, влезают в долги, с которыми затем не могут расплатиться долгие годы. Вместо традиционного набора от 21 до 51 изысканных нарядов, преподносимых невесте женихом, я потребовала ограничиться двумя, одним для свадьбы, другим для приема в семье Зардари через два дня после свадьбы. Вместо сплошного золотого шитья, я поставила условие ограничить золотой декор лишь верхом либо низом платья.
Еще одна традиция — изобилие ювелирных украшений, семь ожерелий, от тугих, плотно охватывающих шею, до свисающих ниже пояса. Я попросила Асифа ограничиться двумя, одним для свадьбы и одним для приема в доме его родителей. Моя жизнь не требует украшений. Сколько бриллиантовых ожерелий наденешь в партийный офис? «У тебя вся жизнь впереди, чтобы покупать мне ожерелья», — утешила я Асифа, стремившегося осыпать меня дождем драгоценностей. Конечно же, не обошла я вниманием и традиционные наручные браслеты. Обычно руки невесты от запястий и по локоть усажены золотыми браслетами. Я же решила надеть лишь несколько золотых, а остальные стеклянные. Я хотела, чтобы люди могли сказать: «Если Беназир может носить стекляшки в день свадьбы, то и моя дочь может ими обойтись». И имя я удержала свое семейное. Тридцать четыре года я была Беназир Бхутто и хотела подчеркнуть, что суть моя не изменится.
Вот лоб возлюбленного моего, сияют волосы его. Вот лоб возлюбленного моего, сияют волосы его. Хну несите, хну несите, руки украсим ему.
Три дня перед церемонией нанесения хны 17 декабря Санам, наши кузины и подруги на Клифтон, 71, во флигеле, используемом для приемов и церемоний, репетируют песни и танцы для дружеского соревнования с семьей жениха в рамках менди. Здесь Самийя, Сальма, Путчи, Амина, прилетела из Лондона Ясмин. Еще и еще прибывают друзья из-за границы. Конни Сейферт, много сделавшая для того, чтобы заставить Зию выпустить мать из страны для лечения; Дэвид Соскинд, Кит Грегори и другие оксфордские товарищи; Виктория Скофилд, визу которой пакистанские власти не выдавали до последнего момента; Энн Фэдиман; моя соседка Иоланда Коджицки из Америки. Энн прибыла «с серьезными намерениями», она даст материал о моей свадьбе в «Лайф».
— Ты приезжала подышать дымом горящих машин и слезоточивым газом в восемьдесят шестом, — смеюсь я вместе с Энн. — Зато теперь сможешь повеселиться и потанцевать.
Чудесно, что собираются вместе люди, связи между которыми не просто не прервались, несмотря на тиранию и репрессии военного положения, но и окрепли. Прибыли юристы моего отца, прибыли бывшие политические заключенные. Вот приветствуют доктора Ниязи. Несмотря на то что с дантиста моего отца не сняты облыжные обвинения, выдвинутые военным режимом, он вернулся после шестилетнего изгнания, чтобы присутствовать на моей свадьбе. В Карачи он в безопасности, но кто знает, что ждет его в Исламабаде, куда он вернется для возобновления своей врачебной практики! То и дело мимо проходит мать, во все вникая, все проверяя, как и положено матери невесты. С 1982 года не была она в Пакистане, не удивительно, что ей по ночам плохо спится.
Семья и друзья собираются в доме на Клифтон, 70, а тысячи людей тем временем направляются в Лиари, к центру Карачи. Свадьба будет праздноваться в двух местах: здесь, дома, в присутствии семьи и друзей, и в беднейшем районе Карачи, оплоте ПНП. Мы разослали 15 тысяч приглашений нашим сторонникам, в годы военного положения упрятанным Зиею в тюрьмы, и членам семей погибших мучеников. Для них запланирован народный прием авами. Для приема оборудуется Какри-Граунд, большой стадион в Лиари, где мой отец выступил первым из политических деятелей, обращаясь к обездоленным и обсуждая с ними их нужды, где во время демонстрации 14 августа 1986 года полиция убила шесть человек, а многих других избила и отравила слезоточивым газом. Часть стадиона Какри-Граунд отвели также для общего доступа.
