Время шло, президентский покер продолжался. Президент Гулям Исхак Хан огрызался, что вовсе не обязан обращаться к главе самой большой партии. Я подтвердила свое большинство, когда состоялись непрямые выборы женщин-парламентариев. ПНП обеспечила для себя 14 из двадцати мест. В любой демократической стране победитель без всяких проволочек приступает к формированию правительства, но не в Пакистане. Здесь действуют иные правила, иные силы.

Шли дни, назревал конституционный кризис, и я обратилась к международному сообществу, объясняя ситуацию. Я поставила перед собой цель вызвать давление на действующего президента извне, и я этой цели добилась. Мое письмо вручили каждому из членов обеих палат конгресса США, об этом позаботился мой друг Марк Сиджел. Копии письма получили парламентарии Соединенного Королевства и других стран Европы, дипломатические представители исламских государств. ПНП выиграла выборы, и я не соглашалась ни на что другое, кроме руководства правительством. Демократический мир отреагировал. Западные страны, в числе их и США, оказали давление на президента Исхака и, не найдя иного выхода, он вынужден был уступить воле народа.

Второго декабря 1988 года я принесла присягу в качестве премьер-министра, первой в исламском мире женщины, ставшей в результате выборов главой правительства. Одетая в белое и зеленое, цвета пакистанского флага, я прошествовала по красному ковру президентского дворца, освещенного яркими лампами люстр. Этого момента ждала не только я, этот момент знаменовал торжество всех, кто боролся за победу демократии.

Народ Пакистана презрел ханжество и лицемерие, избрав женщину премьер-министром. Высокая честь, колоссальная ответственность. Мне этот момент казался магическим, чудесным, нереальным. Я думала о силах судьбы, о тех, кто прошел этот путь со мною, о тех, кто страдал, кого убивали, терзали, бросали за решетку, изгоняли из страны. Я вспоминала отца.

Не я рвалась к этой роли, судьба вела меня по жизни, судьба выдвинула вперед, и я благодарила судьбу. Этот миг знаменателен для всего мусульманского мира. Отброшены со своих позиций обскурантисты, твердящие, что место женщины в четырех стенах, в заточении собственного дома. Пакистан и весь мусульманский мир увидели возникновение нового порядка, соблюдающего принцип равенства полов.

Вспомнила я и слова диктатора Зии, сказанные год назад одному из старых друзей нашей семьи: «Моя самая большая ошибка — что я оставил в живых Беназир». Я видела, что вся моя карьера вытекала из велений судьбы. Мое избрание усилило роль женщины, облегчило жизнь сторонникам современной интерпретации ислама, дало народу Пакистана надежду на лучшее. Мой успех совпал с выводом советских войск из Афганистана и победой популистских движений в нескольких странах, с крушением диктатур. Впоследствии я встречалась с несколькими лидерами — в том числе из Таиланда, Южной Кореи, Нигерии и Марокко, — читавшими мою книгу, вдохновлявшимися ею за решеткой в тюремной камере, на привале у костра, в повстанческом лагере.

Многие как в Пакистане, так и вне его, недооценивали силу народа, вулканическую энергию, подавленную гнетом диктатуры. Принося присягу в качестве премьер-министра, я полагала, что правительство мое сразу же и без помех сосредоточится на решении насущных проблем страны и народа. Очень скоро я поняла, что ошиблась. Противники мои, включая президента, настроились на противодействие правительству и дестабилизацию его. Это видно было и на церемонии принесения присяги. Президент принялся читать присягу каким-то невообразимым способом, как пьяный, то быстро, то медленно, без пауз, диктуемых запятыми. Он провоцировал меня перед обширной аудиторией. Я поняла, на что он рассчитывает, и произнесла свой текст четко, с подчеркнутым достоинством, чтобы народ мог слышать, что я ему обещаю.

Окончив чтение присяги, я увидела мрачные физиономии генералов, испуганные лица гражданских бюрократов, неуверенно чувствующих себя между старым и новым порядками. Но видела я и другое. Я видела лицо матери, лица партийных работников, лица гордые и радостные. Возгласы «Бхутто жив, Бхутто жив!» раздались в зале. Я поняла в этот момент, что отец мой не зря прожил жизнь, не впустую погиб. Народ Пакистана почтил его, оказав доверие мне, неопытной женщине всего лишь тридцати пяти лет от роду. Благодаря доверию народа я стала самым молодым избранным премьер-министром в мире.

Еще в университете меня учили, что действия правительства в самые первые дни задают тон и сигнализируют о его намерениях. И я стремилась послать миру сигнал, ясный как по форме, так и по содержанию. В первую же неделю своего правления в 1989 году я принялась за реализацию своих намерений, которых никогда не скрывала. Я немедленно восстановила попранные военной хунтой права профсоюзов, отменила запрет студенческих союзов, отменила ограничения на действия неправительственных организаций, в том числе и на действия правозащитных групп, групп защиты прав женщин. Меня удивила реакция на деятельность этих организаций со стороны военных и разведки. Этим везде виделись «глаза и уши Запада». Я восстановила свободу печати и электронных средств массовой информации и впервые открыла оппозиции полный, не регулируемый цензурой доступ к правительственным средствам информации.

Мне не терпелось также послужить делу мира. Уже в декабре 1988 года я приветствовала в Исламабаде премьер-министра Индии Раджива Ганди и его красавицу жену Соню. На меня посыпались упреки оппозиции за «слабость» к врагу — нас с Индией разделяет больной вопрос о Кашмире, — но я просто не обращала внимания. Меня ждал непочатый край работы. Следовало создать рабочие отношения с премьером громадной соседней страны и с другими лидерами Ассоциации стран Южной Азии (SAARC).

На встрече руководителей стран SAARC под Исламабадом, среди живописных горных вершин, я приводила в пример выгоды, извлекаемые странами Европы из их Европейского общего рынка и Евросоюза. Я призвала объединить усилия к превращению SAARC из культурного сообщества в экономическое. И никоим образом не стесняло меня то обстоятельство, что я оказалась самым молодым членом совета лидеров, самым «свежим», да к тому же еще единственной женщиной. С моими предложениями все охотно, даже с энтузиазмом соглашались. Чтобы дать толчок движению, я предложила в качестве первого шага облегчить условия передвижения между странами для некоторых групп: парламентариев, судей… Мы пришли к единому мнению и о тарифном соглашении внутри SAARC, которое я с удовольствием ратифицировала во время своего второго премьерства.

Раджива Ганди я заверила, что его мать, Индира Ганди, и мой отец были бы обрадованы достигнутыми нами результатами. Они проявили смелость и дальновидность, подписав соглашение в Симле в 1972 году, когда я была еще почти ребенком. И Раджив, и я — дети династий политиков, семей, принесших тяжкие жертвы на алтарь политической борьбы, родители у нас обоих пали в этой борьбе. Оба мы молоды, дети уже разделенного постколониального субконтинента. Мы с Асифом легко нашли общий язык с Соней и Радживом. Меня глубоко потрясло его убийство, я посетила его похороны, чтобы отдать ему последний долг.

После встречи лидеров SAARC я и премьер Индии провели двухсторонние переговоры. Как в свое время отец, я напомнила ему, что Индия намного больше нашей страны и вполне могла бы проявить великодушие и сделать первый шаг к компромиссу. Напомнила и о примере его матери, которая согласилась без всяких условий вывести индийскую армию с пакистанских земель, захваченных в ходе проигранной нами войны 1971 года. Дух Симлы не умер. Несмотря на постоянные трения, Индия и Пакистан после заключения соглашения 1972 года ни разу не вели полномасштабной войны.

В годы диктатуры Зии Индия отобрала у Пакистана ледник Сиачен. Генерал Зия отмахнулся от еще одного поражения, заявив, что «там все равно ничего не вырастишь», но народ и, в особенности, армия, горько переживали потерю территории и достоинства. Наши солдаты, джаваны, приветствовали меня во время предвыборных поездок, демонстрируя верность своим народным корням, а не извращенным взглядам генералов. Я знала, что солдаты, как и все граждане страны, желают достойного и справедливого решения спорных вопросов. Раджив Ганди соглашался со мной, что нужны долгосрочные программы, направленные на развитие взаимного доверия. Мы учредили несколько двусторонних комитетов и подписали первое соглашение, касающееся вопросов ядерной энергии в Южной Азии, обязавшись отказаться от нападения на ядерные объекты. Подписали также соглашение о взаимном сокращении и передислокации войск и об ограниченном товарообмене. Подписали проект соглашения о разделении войск по Каргилу без согласования претензий на ледник (хотя ни один из нас уже не остался у власти для подписания самого договора). Я иногда думаю, что Южная Азия, да и весь мир выглядели бы иначе, если бы Раджив не погиб, а мне дали бы возможность завершить срок. Мы понимали друг друга, наша совместная работа приносила плоды.