Двадцать девятого мая 1988 года генерал Зия внезапно распустил парламент, уволил своего «карманного» премьер-министра и пообещал новые выборы. Я проводила на Клифтон, 70, встречу с представителями партийной организации Ларканы, когда мне передали эту сногсшибательную новость. Я не верила ушам своим, подозревала, что сообщивший мне эту новость что-то напутал. «Вы не ошиблись? — переспросила я. — Генерал Зия не назначает выборов. Он их избегает». Но меня заверили, что Зия выступил в семь с четвертью вечера по радио и телевидению с именно таким заявлением. «Невероятно, — все еще не могла я опомниться. — Как будто вы страну перепутали»

Я почти тут же получила подтверждение этого совершенно неожиданного хода Зии. На Клифтон, 70, непрерывно звенел телефон, я принимала поздравления; у ворот зашумели репортеры. Некоторые восприняли новость с подозрением. Четырьмя днями раньше одна из газет Карачи сообщила, что я собираюсь стать матерью. «Я же говорила, что Зия назначит выборы, когда ты соберешься рожать», — торжествовала Самийя. Не знаю, повлияло ли на решения генерала мое состояние, но у нас с Асифом оно вызывало радостные надежды. А теперь еще и мелодраматическое выступление главы режима… 1988 год становился годом знаменательных событий.

Об этом ходе Зии никому не было известно заранее, не исключая и его премьер-министра. Джунеджо как раз вернулся из поездки по Дальнему Востоку и в шесть вечера проводил пресс-конференцию. Не прошло и часа, как секретарь премьера, внимавший президентскому заявлению, оповестил своего начальника о лишении должности. Называли четыре причины отставки правительства: неудачи правительства Джунеджо в его попытках ввести в стране исламское право, провал расследования причин взрыва гигантского арсенала Оджри, при котором ракеты и бомбы посыпались на головы гражданского населения, вопиющая коррумпированность государственного аппарата и полный крах системы правопорядка Пакистана.

Причин для сочувствия ручному премьеру диктатора у меня не было, но способ его устранения все же не мог мне импонировать. Джунеджо усердно служил Зие, проштамповал искореженную диктатором конституцию, снял с военных ответственность за совершенные ими беззакония, утвердил Зию в качестве президента и начальника штаба армии до 1990 года. Впрочем, как я скоро выяснила, ему вообще никто не сочувствовал. «Не хочешь, чтоб покусали — не лезь к собакам», — гласил один из комментариев. В качестве политической эпитафии для бывшего премьера предлагали фразу: «Как он влетел в историю кувырком, так кувырком из нее и вылетел».

Заявление Зии вызвало всеобщий взрыв эмоций. Его собственная конституция призывала к выборам через 90 дней после роспуска правительства. Многим победа казалась неизбежной. «Никто и ничто теперь не в силах остановить ПНП», — то и дело слышала я от своих. Я призывала к благоразумию, к осторожности, но тщетно. Хотя публично я, выражая свою неуверенность сослагательным наклонением, проявляла должный оптимизм («Мы приветствовали бы эти выборы, если бы они проводились на основе равенства, справедливости, на партийной основе и в предусмотренный 90-дневный срок»), сомнения меня ни на миг не покидали.

Свободные и справедливые выборы означали бы возвращение ПНП и Бхутто. Зия уже публично заявил, что он «не вернет власть тем, у кого ее отобрал». Если он не смог ужиться с господином Джунеджо, которого сам выбрал и назначил, то как он сможет принять в качестве премьер-министра дочь человека, которого лично приказал казнить? «Зия не для того выгнал Джунеджо, чтобы позволить ПНП захватить парламент», — урезонивала я своих энтузиастов. К сожалению, — чего и следовало ожидать — действия Зии подтвердили мои худшие подозрения.

Пятнадцатого июня Зия объявил о введении шариата (исламского права) в качестве верховного закона страны. В своем телевизионном обращении Зия не определил значения сказанного им, и никто толком не знал, что сие должно означать. Значило ли это, что будут изъяты из обращения банковские билеты с портретами Мохаммеда Али Джунны, основателя Пакистана? Ведь иные толкования ислама не допускают никаких изображений человеческого лица. Значило ли это, что государственные облигации с присвоенными им процентными ставками будут объявлены ростовщическими? Ведь буквальное толкование ислама воспрещает ростовщичество, фактически объявляет незаконной всю деятельность банков и, следовательно, функционирование экономики. Ни на какую, даже самую общую конкретизацию, не было и намека в заявлении Зии. И почему он тянул до 1988 года с провозглашением шариата?

Многие полагали, что дата этого бегства диктатора в ислам выбрана с учетом моей скромной особы. Пресса урду обсасывала мысль, что Зия может использовать узколобое толкование ислама, чтобы отстранить от участия в выборах женщину, а то и оспорить мое положение как главы победоносной партии. Но я сомневаюсь, чтобы это могло у него получиться. Ведь конституция 1973 года, одобренная религиозными партиями, признает право женщин на участие в выборах и на занятие поста главы правительства. Даже собственная конституция Зии в редакции 1985 года этого права не оспорила. Чего же он добивался?

Сомнения в том, что выборы окажутся честными, свободными, справедливыми, возрастали. ПНП не ослабляла усилий, хотя мы и не имели представления, допустят ли вообще к выборам политические партии, да и состоятся ли сами выборы. Несмотря на свое обещание назначить дату после установления исламского права, ни о какой дате он по-прежнему даже не заикался. Зия не отказался от своих старых фокусов. Но на этот раз у нас был свой порох в пороховницах.

В феврале мы обратились в Верховный суд с протестом против постановления Зии о регистрации избирателей от 1985 года. Согласно этому документу, все политические партии, желающие участвовать в выборах, подлежали регистрации с обязательным представлением своих банковских счетов и списков должностных лиц назначенным режимом уполномоченным по выборам. На основании представленной информации эти назначенцы могли запретить зарегистрированной партии участвовать в выборах на таком, к примеру, расплывчатом основании, как противоречие идеологии ислама — несмотря даже на то, что никто эту идеологию не определял. Уполномоченный режимом глава избирательной комиссии мог запросто упрятать за решетку партийных чиновников из списка на семь лет или отстранить от участия в выборах на четырнадцать лет.

Направленное конкретно против ПНП, это постановление не только нарушало право свободного объединения граждан, но и давало Зие возможность решать, какой партии разрешить дышать свободно, а какую удушить. К счастью для нас, бывший министр юстиции Пакистана, защищавший моего отца, господин Яхья Бахтияр, взялся оспорить это постановление перед Верховным судом. Дело слушали одиннадцать судей, беспрецедентное количество в истории Верховного суда. Их единодушное решение, вынесенное 20 июня 1988 года, означало моральную и судебную победу народа Пакистана: постановление Зии объявлялось недействительным, не имеющим юридической силы.

«Парламентарное правительство есть правительство партийное; партийность правительства есть выражение его представительности… — говорилось в разъяснении главного судьи Верховного суда. — Выборы реализуют законные средства осуществления права на управление. Именно партийная система позволяет на основании результатов выборов в парламент сформировать правительство». В полном согласии с главным судьей другой член Верховного суда заметил: «Личность как таковая в выборной парламентской системе может вообще не учитываться. Индивидуум на политической арене, что лодка без руля и без ветрил. Лишь объединившись в группу, в партию, личности приобретают достаточно возможностей, чтобы оказывать влияние на ход событий. Лишь как члены политических партий, а не как индивиды, могут они добиться осуществления своих целей».

Верховный суд, отвергший генеральское постановление о регистрации, ясно заявил: никакой партии, зарегистрированной или нет, не должны чиниться препятствия на пути к выборам. Постановление Верховного суда читалось ясно и понималось однозначно. Каждый гражданин обладает неотъемлемым правом участвовать в выборах и избрать партию, за которую он желает голосовать. Выборы должны проходить на партийной основе. Иного варианта не предусматривала даже конституция, откорректированная самим Зией. Однако Зия, как всем было известно, не относился к тем, кто обращает внимание на законы.