Меня заперли в одиночной камере в тюрьме для несовершеннолетних Ландхи-Борстал в пригороде Карачи. Полиция так усердствовала, что Центральная тюрьма Карачи оказалась забитой до отказа. По стране прокатилась волна протестов против моего ареста, самая сильная с волнений ДВД 1983 года. В Синдхе горели полицейские участки, правительственные учреждения и железнодорожные станции. В Лиари бои с полицией продолжались в течение недели. Армия присоединилась к полиции для подавления волнений. Тридцать человек погибли. Фотоматериалы Мэри Эллен Марк, обличающие зверства полиции и армии, конфисковали.

Из Англии и Германии тут же последовали протесты против зверств режима. В Соединенных Штатах выступили сенаторы Кеннеди и Пелл, а также член палаты представителей Соларз, особенно тесно со мной сотрудничавший. «Если пакистанское правительство продолжит удерживать под арестом политических противников и отказывать в разрешении мирных политических демонстраций, друзьям Пакистана в конгрессе США нелегко будет отстоять необходимость оказания Пакистану дополнительной помощи», — предупреждал Соларз, председатель подкомитета палаты представителей по азиатско-тихоокеанским делам. Администрация Рейгана, однако, горой стояла за Зию и его «гражданского» премьер-министра Джунеджо, который «имел смелость противостоять оппозиции и критике из-за рубежа», как выразился представитель Госдепартамента США.

Зия, вернувшись из Мекки в конце августа, с ходу отмел всякую критику. «Мисс Бхутто не представляет проблемы, — заявил он корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Стивену Вейсману 26 августа. — Но излишние политические амбиции мисс Бхутто и ее отношение к борьбе за власть заслуживают осуждения».

Мой случай должен был рассматриваться в Верховном суде Синдха десятого сентября. Держали меня без предъявления обвинения. Обвинять оказалось не в чем. День независимости — государственный праздник. Когда же демонстрации проводить, если не в этот день? Никаких законов я не нарушила. Тысячи людей из Внутреннего Синдха, подтянувшиеся к зданию суда, заставили власти уже девятого сентября сменить «гнев на милость». Вечером, в полдесятого, ко мне в камеру вошел начальник тюрьмы.

— У меня для вас приятная новость, — сказал он, лучась улыбкой. — Вы свободны.

Но сюрприза не получилось. Я была уже готова к выходу.

На заседании руководства ПНП после моего освобождения разыгрались эмоции. Некоторые горели желанием отомстить режиму за пролитую кровь. Они указывали на то, что впервые режим убил людей ПНП в Пенджабе. Нельзя больше выжидать, нужно свергнуть Зию немедленно.

— Мы всегда обещали придерживаться курса на мирное изменение власти политическими средствами, — напоминала я. — Режим прибег к силе. Протесты означали бы новое кровопролитие, хаос, чем могли бы воспользоваться экстремисты. Август — наша моральная победа, и нам следует придерживаться мирного курса.

В канун 1987 года я чувствовала себя уверенно. Мне всегда казалось, что новый год принесет что-то лучшее, чем уходящий, к тому же многое это предвещало. Впервые за шесть лет я в Пакистане на свободе. После длительного запрета политической активности партия наращивает силу. За четыре месяца мы приняли миллион новых членов, невероятная цифра для страны со столь низким уровнем грамотности. В Пенджабе мы провели партийные выборы — неслыханное явление на субконтиненте, — в которых приняли участие четыреста тысяч человек. Мы открыли диалог с противниками «Мусульманской лиги» в парламенте и продолжали обличать нарушения прав человека, творимые режимом по-прежнему.

Зия везде твердил, что мы рвемся к мщению, особенно обращаясь к армии, которую он стремился запугать возвратом к власти нашей партии. Но мы стремились не к мщению, а к развитию страны. И все это знали.

Я призывала к созданию профессиональной, высококвалифицированной армии, не вмешивающейся в политику. За примерами некомпетентности Зии как воинского командира далеко ходить не надо: я продолжала критиковать его подход к конфликту с Индией из-за Сиаченского ледника, где Пакистан за последние три года потерял более 1400 квадратных миль территории. Нас слушали внимательно, нам верили все больше. В декабре, при посещении в Лала-Мусса семьи убитого в День независимости активиста партии, меня неоднократно приветствовали военные, махали вслед нашей машине. Я приближалась к нервным центрам генерала Зии.

— Я получил информацию, что на вас готовится покушение, — сообщил мне наш сторонник, бывший бригадный генерал армии, в Ларкане, в день рождения отца. — Нужно провести проверку надежности вашей безопасности.

На день рождения отца, 5 января, прибыли тысячи человек. Праздник прошел гладко, я не чувствовала никакой угрозы.

— В Аль-Муртазе с безопасностью все в порядке, — заверила я его.

— Лучше проверить, — настаивал он, но я так и не обеспокоилась.

— Нет нужды, генерал, — отмахнулась я. Сигнал из Равалпинди. Затем из Лахора.

— Режим практически проверил возможность вашего устранения, — сообщил мне симпатизирующий чиновник. — Проверяющий «убийца» приблизился к вам вплотную и доложил начальству, что «нет ничего проще, к ней любой может подойти».

Я старалась не поддаваться тревоге. Смерть всегда возможна, но нужно решать политические вопросы, сосредоточить на них все внимание.

Предупреждения поступали одно за другим, как и требования от членов партии, чтобы я усилила охрану и пересмотрела подход к безопасности. При посещении Приграничья ко мне хотели приставить охрану из пяти человек с «Калашниковыми», но я отказалась. Не нравилось мне жить среди стволов. Мои охранники-добровольцы по моему настоянию не носили оружия. Вскоре я засомневалась в мудрости такого подхода.

В течение одной недели января 1987 года двое из связанных со мной людей подверглись нападениям. Одного из моих телохранителей обстреляли, когда он находился в машине, вынудив его свернуть в один из бесчисленных тупиков в Карачи. Муннарвар Сухарварди остался в живых лишь потому, что люди, находившиеся с ним в его автомобиле, оказались вооружены и отпугнули нападавших ответным огнем. Для одного из лидеров ДВД, Фазиля Раху, все закончилось трагически. Одиннадцатого января его зарубили топором в родной деревне. Тогда же начались ночные угрожающие телефонные звонки в квартире Башира Рияза, бывшего редактора нашей лондонской газеты «Амаль», ставшего моим пресс-секретарем. Нужно ли все это воспринимать как угрозы, направленные в мой адрес? Я поручила своему юристу обратиться с официальным заявлением к властям.

— Предупредите их, что, если что-то произойдет, ответственность ляжет на них.

Нападение состоялось тридцатого января. Я собиралась вернуться в Ларкану, но мой отъезд задержался из-за неожиданной встречи в последний момент. Обычно я езжу в Ларкану в своем джипе «Паджеро», но всегда предусматриваю непредвиденную возможность изменения планов. Мало ли что может произойти. Я часто планирую несколько вариантов, иногда бронирую два-три адреса, чтобы запутать агентов Зии. Зачастую я не сообщаю о своих планах даже ближайшим сотрудникам, чтобы избежать неумышленной утечки информации.

— Биби-сахиба, — напомнили мне в полдень, — если хотите добраться до Ларканы дотемна, пора выезжать.

— Езжайте, — сказала я Урсу. — После встречи я отправлюсь за вами.

Автомобили так и не добрались до Ларканы.

В середине встречи ко мне подошли с запиской. Я сразу ухватила два слова: «стреляли» и «Паджеро». Интересно, что речь во время встречи шла как раз о нападении на моего охранника и об убийстве Фазиля Раху из ДВД. Время как по заказу.

— Прошу прощения, я на минуту, — попросила я гостей подождать и вышла, чтобы отдать распоряжения позвонить в полицию и моим юристам. Собрав нервы в кулак, я вернулась и возобновила прерванный разговор.

В течение следующих дней я узнала подробности этой безобразной истории. Две машины быстро катили по шоссе возле Манджханда, среди бела дня, когда стоявший на обочине человек дал сигнал и мгновенно появились еще четверо, открывших стрельбу по пассажирской стороне моего джипа. Урс нажал на педаль газа, машина, и без того шедшая со скоростью 70 миль в час, ускорила ход, пронеслась сквозь град пуль. Сидевшие в ней видели, что, не прекращая стрелять им вслед, нападающие остановили второй джип и взяли на мушку сидящих в нем охранников и персонал моего домохозяйства.