Хотя я подозревала, что истинной причиной изменения Позиции комитета оказалось давление администрации президента Рейгана, сенатор Перси любезно сослался на меня в качестве причины такого решения.
Вернувшись в Лондон, я обосновалась в Барбикане, «смахивающем на крепость здании близ собора Святого Павла. Там я чувствовала себя в безопасности. Внизу при моде дежурила охрана, оповещавшая жильцов о посетителях, а квартира, расположенная на десятом этаже, не предполагала посещения агентов пакистанского режима через окно для размещения взрывных устройств или всякого рода «жучков». В этом же доме жили доктор Ниязи и Ясмин, и мы постоянно сновали из квартиры в квартиру.
Барбикан очень скоро превратился в лондонскую штаб-квартиру ПНП для всей заграничной эмиграции. Сюда посыпались документы из США, Франции, Канады, Германии, Швейцарии, Дании, Швеции, Австрии, Австралии, а также из Саудовской Аравии, Бахрейна и Абу-Даби. Нашлись и добровольцы-помощники. Сумблина, девушка, живущая в Англии постоянно печатала на машинке. Башир Рияз, журналист, помогавший моим братьям в организации кампании по Спасению жизни отца, исполнял обязанности пресс-секретаря, организовывал интервью. Доктор Ниязи совместно с другим изгнанником, Сафдаром Хамдани, и с бывшим министром информации Назимом Ахмадом обеспечивал контакты с членами британского парламента. Как всегда, Ясмин помогала везде и во всем. В запасной спальне, превращенной в офис, мы работали с письмами о нарушениях прав человека в Пакистане.
Мы посылали фото политических заключенных и краткое описание их дел генеральному секретарю ООН, заместителю госсекретаря США по правам человека Элиоту Абрамсу, министрам иностранных дел, в синдикаты юристов и международные профессиональные организации. Мы встречались с членами британского парламента, с представителями «Эм-нисти Интернэшнл», с сотрудниками посольств разных государств. Жизнь Насера Балуча висела на волоске, как и жизни многих других. Но похвастаться успехами мы не могли.
Несмотря на протесты юристов по всему Пакистану, троих молодых людей, ложно обвиненных в убийстве полицейского, повесили в августе после секретного процесса военного трибунала. «Недавнее убийство троих молодых людей, три года содержавшихся в цепях, могло бы быть предотвращено, если бы политические круги и средства массовой информации Европы и Северной Америки проявили интерес к их судьбе и к судьбе тысяч других заключенных, — писала я в пресс-релизах, отправляемых во все большее число адресов. — Западные страны должны использовать свое влияние и возвысить голос, чтобы спасти жизни политических заключенных, которым грозит виселица. Просим вас уделить самое серьезное внимание полученной от нас информации».
Тони Бенн, член парламента от лейбористов, направил письмо протеста в посольство Пакистана в Лондоне. Он направил мне копию своего письма и приложил копию ответа министра информации военного режима Кутубуддина Азиза. «Утверждения мисс Бхутто, что в Пакистане более сорока тысяч заключенных и что они содержатся в неприемлемых условиях, не основаны на фактах, — говорится в этом ответе. — Разумеется, в пакистанских тюрьмах содержатся заключенные, как и в тюрьмах любой другой страны, но эти заключенные либо осужденные преступники, либо подозреваемые. Условия в наших тюрьмах не хуже, чем в тюрьмах большинства развивающихся стран… Хотя правительство Пакистана не церемонится с преступниками, совершающими акты терроризма, с убийцами, но каждый случай рассматривается с соблюдением должных процедур в рамках действующего законодательства». О непрекращающихся протестах пакистанских юристов этот правительственный чиновник даже не упомянул.
Ожидая вынесения пакистанскими военными трибуналами очередных смертных приговоров, мы работали, забывая о времени. Конверты, марки, письма в офисе, в жилых помещениях. Львиную долю времени, день и ночь, занимает работа с почтой. Добавляются новые помощники-добровольцы, среди них бывший майор пакистанской армии и бывший начальник полиции. Мы удерживаемся на ногах с помощью бесчисленного количества чашек чая и кофе. Зия стремится скрыть свои жестокости от окружающего мира, не допуская в страну наблюдателей извне, замалчивая происходящее. Мы в меру сил и возможностей стараемся не дать ему этого сделать, взываем к совести мира от лица жертв режима.
Очень важно получить конкретную информацию об обстоятельствах ареста и условиях содержания конкретного заключенного, о котором мы хлопочем. В Пакистане, где уровень грамотности низок, а цензура свирепствует вовсю, трудно получить такую информацию. Зачастую ею владеют лишь сами узники.
Преодолевая множество затруднений, мы создали секретную сеть сбора информации из тюрем, распространяя среди заключенных анкеты и собирая их Лондоне. Для этого мы использовали сочувствующих нам тюремных надзирателей, нейтральные адреса, родственников, летающих в Пакистан и возвращающихся обратно, симпатизирующих нам сотрудников авиалиний, явки в Саудовской Аравии и Абу-Даби, где письма меняли конверты и марки, чтобы обмануть бдительность военных цензоров. И информация поступала. Прислал рукописный ответ Сайфулла Халид из Центральной тюрьмы Карачи, 23-летний студент из Ларканы, один из «подельников» Насера Балуча. Он сообщил, что его арестовали в 1981 году за «политические воззрения», жестоко пытали, чтобы получить признание, обличающее «главу ПНП» в соучастии в угоне самолета. Как и большинство других узников, его часто переводили из тюрьмы в тюрьму, месяцами не дозволяя контактировать с родственниками.
«Меня держали два дня в форту Аразвали, по неделе в трех неизвестных местах, четыре дня в форту Балахизар, Десять дней в военном городке Варсак, один день в Центральной тюрьме Пешавара, шесть дней в полицейском центре в Карачи, месяц в пакистанском ЦРУ в Карачи, месяц в центре пыток Балдия в Карачи», — писал нам студент политологии, через три года после ареста все еще содержавшийся в тюрьме без приговора и ожидавший судебного убийства. В настоящее время его держали в Центральной тюрьме Карачи, «десять дней в карцере, били трижды в день, во время допроса слепили глаза мощными лампами, испортившими зрение и вызвавшими тяжелые головные боли. Тяжелые ножные кандалы воздействовали на яички. По настоянию тюремного врача меня возили в госпиталь на лечение; теперь, три месяца спустя, предстоит операция по поводу паховой грыжи».
Как и остальные политические заключенные, Сайфулла Халид оставался в полном распоряжении режима. «Жизнь моя и тех, кого обвиняют вместе со мною, в опасности, так как обвинение требует смертного приговора, — добавил студент в постскриптуме. — Призываю „Эмнисти" вмешаться для нашего спасения».
Ноттингем, Глазго, Манчестер, Брэдфорд. Я объезжаю Англию, выступаю перед пакистанцами, вербую помощников. Германия. Дания. В Швейцарию езжу ежемесячно, чтобы навестить мать. И везде со мной список политзаключенных. В Дании встретилась с бывшим премьер-министром Анкуром Йоргенсеном, который лично знал отца, во Франции с голлистами, в Германии с «зелеными». С тяжелым сердцем написала рядом с именами троих повешенных в августе: «погибли мученической смертью».
Каждый раз, возвращаясь в Англию, я опасалась, что иммиграционные власти не впустят меня в страну. Тогда визы пакистанцам проставляли в Британии в аэропорту прибытия, действовали визы лишь на одно пребывание. Когда я впервые прилетела в Англию, клерки иммиграционной службы три четверти часа допрашивали меня, где я остановлюсь, да чем собираюсь заниматься. «Прибыла в туристическую поездку», — заверила я, и каждый раз при новом возвращении у меня сжималось сердце, и каждый раз ноша сваливалась с плеч, когда я видела, как в паспорте появлялась новая визовая отметка. Но вскоре виз накопилось столько, что уже не хватало страниц. Конечно же, Зия ни за что не выдаст мне новый паспорт, понимала я и молилась, отвечая на вопросы иммиграционных служащих, с замиранием сердца наблюдала, как они роются в своей громадной черной книге. Слишком больших успехов добились мы в нашей кампании протеста, чтобы потерпеть такую неудачу.
