«Повезло тебе, что ты не здесь, — писала Самийя из Карачи. — Бомбят каждую ночь, нам пришлось заклеить окна черной бумагой, чтобы не пробивался свет. Школы и университеты закрыты, так что весь день нечем заняться, только бояться да беспокоиться. В газетах, как всегда, ничего не прочитаешь, ничего не поймешь. Мы даже не знали, что они заняли Восточный Пакистан, пока кто-то не прибежал с этой новостью: „Война, война!" Семичасовая программа новостей вещает о наших победах, только вот азиатская служба Би-би-си, совсем наоборот, сообщает, что нас бьют. Би-би-си также передает о зверствах нашей армии в Восточном Пакистане. Слышала что-нибудь об этом?

Брат твой Шах Наваз — самый активный тринадцати-летка в Карачи. Записался в гражданскую оборону, гоняет по ночам на своем мотоцикле, следит, у кого окна не затемнены и заставляет выключать свет. Ведет себя героем, но мы все, несмотря на его пример, трясемся. Однажды во время бомбежки была у вас, у Санам, ваша мать нас согнала вниз, в нижнюю столовую без окон. Дома сплю с матерью, обе боимся. Три бомбы упали как раз напротив нашего дома, через дорогу, но, к счастью, не взорвались. В саду у нас полно битого стекла.

Индийские самолеты пролетают так низко, что пилотов можно разглядеть. Но наших истребителей не видать. Три дня назад ночью взрывы так гремели, я думала, что соседний дом взорвался. Я влезла на крышу — все небо красное. На следующее утро узнала, что разрушен ракетами нефтяной причал в порту. Пожар еще не потушен. Ждем помощи от Америки».

Помощи от Америки мы так и не дождались. У Пакистана договор о военном сотрудничестве и совместной обороне, но мы с американцами по-разному представляем противника. США готовы защищать себя, защищая нас от своего врага, Советского Союза. Но реальная угроза Пакистану всегда исходила от Индии. Даже сейчас львиная доля поставляемого американцами для афганских партизан военного оборудования ответвляется в пакистанские арсеналы и предназначается для защиты от Индии.

Во время кризиса 1971 года президент Никсон выбрал вместо военного вмешательства дипломатическое маневрирование с «предпочтением» Пакистана. 4 декабря, на второй день того, что оказалось тринадцатидневной войной, Государственный департамент США прямо обвинил Индию в агрессии. 5 декабря Соединенные Штаты внесли на рассмотрение Совета Безопасности ООН резолюцию о прекращении огня. 6 декабря администрация Никсона задержала более 85 миллионов долларов займов в фонд развития Индии.

Но эти маневры оказались недостаточными. Через неделю после начала вторжения Дакка, наш последний оплот, оказалась на грани падения. Индийские войска пересекли границу Западного Пакистана. Перед лицом полного поражения Яхья Хан обратился к избранному лидеру страны, способному спасти ее от краха, к моему отцу.

«Прибываю в ООН. Встретимся в Нью-Йорке в отеле „Пьер" 9 декабря», — гласило сообщение отца.

— Как ты думаешь, добьемся мы справедливости в ООН? — спросил меня отец, когда мы встретились в Нью-Йорке.

— Конечно, папа, — заверила я его с энтузиазмом восемнадцатилетней. — Никто не может отрицать, что Индия нарушила международное право, вторгшись в чужую страну и оккупировав ее.

— И ты полагаешь, что Совет Безопасности осудит Индию и потребует от не вывода войск?

— А как же? Сидеть и спокойно наблюдать, как расчленяют страну и убивают тысячи людей, — профанация их обязанностей.

— Тебе видней, Пинки. Ты у нас знаток международного права. Не буду спорить с выпускницей Гарварда. Но в политике баланса сил ты пока разбираешься слабо.

Сцены, пролетевшие перед глазами в течение четырех дней, когда отец безуспешно пытался спасти объединенный Пакистан, и сейчас у меня перед глазами.

Я сижу через два ряда от отца, позади него, в Совете Безопасности. 104 страны, входящие в Генеральную Ассамблею, а также Соединенные Штаты и Китай проголосовали за осуждение Индии, но под угрозой советского вето пять постоянных членов Совета Безопасности не могут прийти к соглашению даже по перемирию. После семи заседаний по Индо-Пакистанскому конфликту и дюжины проектов резолюций Совет Безопасности так и не пришел ни к какому решению. Все, о чем отец рассказывал, повествуя об эгоизме сверхдержав и манипуляции интересами стран третьего мира, происходит перед моими глазами. Пакистан — лишь мелкая карта в игре корыстных устремлений.

«11 декабря, 5.40. Наша армия сражается героически, но без поддержки с воздуха и с моря и при соотношении сил один к шести не продержится более 36 часов, начиная со вчерашнего дня». Перечитываю свои заметки тех дней, набросанные на бланке отеля «Пьер». На следующий день ситуация еще мрачнее: «6.30 утра. Посол Шах Наваз определил ситуацию как тяжелую. Единственный выход — вмешательство Китая при одновременном нажиме американцев на русских, чтобы предотвратить их вмешательство. Отец отправил телеграмму в Исламабад с просьбой продержаться не 36, а 72 часа. Генерал Ниязи (командующий нашей армией в Восточном Пакистане) обещает держаться до последнего человека».

12 декабря отец призывает в Совете Безопасности к перемирию, выводу индийских войск с пакистанской территории, размещению войск ООН для обеспечения безопасности мирного населения. Его призыв остается неуслышанным. Не веря своим ушам, слежу за оживленной дискуссией — в течение часа они толкут воду в ступе! — по «важнейшему» вопросу: назначить ли следующее заседание Совета Безопасности на 9.30 или на более удобные для любителей поспать 11.00. Пакистан тем временем погибает.

— Надо заставить Яхья начать боевые действия на западе, — внушает отец пакистанской делегации в своем гостиничном номере. — Наступление на западе отвлечет силы индийцев с востока, ослабит давление там. — Я соединяюсь с Яхья Ханом, но его адъютант сообщает, что президент почивает и будить его не велено. Отец хватает трубку.

— Вы не знаете, что идет война? Разбудите президента! — кричит он. — Он должен начать боевые действия на западе. Нужно немедленно ослабить давление на восток.

Какой-то западный журналист пускает утку о сдаче генерала Ниязи индийцам. Отец окончательно теряет терпение в переговорах с Яхьей.

— Немедленно опровергните слухи! — кричит он адъютанту. Яхья по-прежнему недоступен. — Как я могу чего- то добиться, если у меня не остается на руках карт!

Телефоны в номере отца звонят не умолкая. Однажды я принимаю одновременно звонок от госсекретаря США Генри Киссинджера по одной линии и от председателя делегации КНР Хуан Хуа по другой. Генри Киссинджер обеспокоен возможным вмешательством китайцев на стороне Пакистана. Отец обеспокоен их возможным невмешательством. Отец планирует уговорить Яхья слетать в Пекин в качестве последнего средства. Позже я узнаю, что Генри Киссинджер по всему Нью-Йорку тайком встречался с китайцами на явочных квартирах ЦРУ.

В номер отца приходит и уходит советская делегация. Затем китайская. После нее американская во главе с Джорджем Бушем. «Мой сын тоже в Гарварде. Звоните, если что-то понадобится», — говорит мне посол Буш, вручая визитку. Я сижу у телефона, принимаю нужные звонки, отбиваюсь от ненужных.

— Войдешь во время переговоров, — учит меня отец. — Когда будут русские, скажешь, что звонят китайцы. Когда придут американцы, скажешь, что на проводе китайцы или индийцы. И никому не говори, кто у меня. Один из употребительнейших приемов дипломатии — посеять сомнение. Никогда не выкладывай своих карт на стол.

Я выполнила распоряжения отца, но урока его не усвоила. Я всегда выкладываю карты на стол.

Этот дипломатический покер в Нью-Йорке, однако, резко обрывается. Яхья второго фронта не открыл, уже смирившись с потерей Восточного Пакистана. Китайцы так и не вмешались, несмотря на все заверения. Нанесли ущерб и преждевременные слухи о нашем поражении, даже когда выяснилась их ошибочность. Индийцы теперь знают, что наше военное командование в Восточном Пакистане готово к сдаче. Знают это и постоянные члены Совета Безопасности. Дакка обречена.