— Конечно, товарищ Сталин, вы — известный интернационалист и всех любите одинаково.

— Ты прав, Лазарь, я всех одинаково не люблю, — сказал Сталин, — но особенно не люблю евреев, русских, армян, азербайджанцев, татар не люблю. Ты знаешь, Лазарь, ты будешь смеяться, но я и грузин не люблю. Но евреев больше не люблю. Ты знаешь, как ни странно, Лазарь, чуть-чуть меньше не люблю адыгейцев, может, потому, что никогда в жизни их не видел, калмыков этих, мордву не видел — спокойно к ним отношусь, но вот когда я вижу тебя…

— Я же не еврей, товарищ Сталин, — взмолился Каганович.

— Ну ладно, иди, — сказал Сталин, — дьявол с тобой, иди и делай что хочешь, но чтоб коллективизация была. Иначе ты у меня снова евреем станешь и будешь им до конца жизни, который я тебе гарантирую в ближайшем будущем.

Ну а дальше все известно. Каганович пошел и стал проводить коллективизацию. Он, конечно, в этом сельском хозяйстве понимал меньше, чем баран в рыбной ловле на блесну, но зато хорошо разбирался в страхе, ужасе, жадности — в общем, в человеческой психологии. Потому он вызвал секретарей обкомов и райкомов и сказал:

— Сталин поручил мне провести коллективизацию, и я ее проведу, а кто в колхоз не пойдет, того будем рассматривать как личного врага товарища Сталина.

И пошло, и поехало. Никто не хотел быть личным врагом вождя мирового пролетариата.

И вот сегодня, когда уже нет в живых Сталина, а совсем недавно и Каганович отправился к своему усатому дьяволу, никто не говорит, что Сталин проводил коллективизацию или что партия объединила всех в колхозы. Нет, находятся люди, и их немало, которые говорят:

— Во всем виноват Каганович. Он боролся один на один с русским народом.

И я думаю: какой же все-таки поистине дьявольской изобретательностью обладал Сталин. Ведь колхозы есть и по сей день. И на сколько лет вперед отравил он сознание миллионов людей. И в этом его главная заслуга перед дьяволом.

За это ему гореть в адском пламени теперь уже вместе с Лазарем Моисеевичем, который, по его убеждениям, никогда не был евреем, а всегда честным и бескомпромиссным коммунистом-интернационалистом.

Спаси нас, господи, от них! И помилуй. И во веки веков. Аминь!

Однажды Леонид Ильич решил стать лауреатом конкурса мастеров художественного слова. Это было еще тогда, когда он не был ни маршалом, ни лауреатом Ленинской премии, а был он тогда простым и скромным генсеком. Человек он, как утверждают очевидцы, был добрый и по-своему честный, а потому решил стать лауреатом по-честному. Он с детства любил стихи и даже сам иногда их пописывал. У него даже была одно время мысль стать поэтом и получить Ленинскую премию по поэзии.

Но куда-то запропастились его детские стихи. А читать те, которые он написал бы заново, у него не было ни малейшего желания.

— Стихи, — говорил Леонид Ильич, — и не только стихи, а вообще поэзия более присуща юному возрасту, а я из него, как мне кажется, не так давно вышел.

Здесь все окружающие начинали смеяться, потому что Леонид Ильич шутил. Он вообще человек был с юмором и неплохо шутил.

Так, однажды, когда уже перешли в мир иной Суслов, Косыгин и Подгорный, Леонид Ильич на заседании Политбюро сказал:

— Что-то дисциплина у нас в Политбюро стала хромать. Вот и сегодня, как всегда, опаздывают Суслов, Косыгин, Подгорный.

Референт тихо шепнул ему:

— Они умерли.

И тут Леонид Ильич пошутил:

— А-а-а, то-то я смотрю, они перестали ходить на заседания.

Вот такая шутка получилась. Но вернемся к поэзии.

Леонид Ильич поискал свои детские стихи и, не найдя их, раздумал становиться поэтом. Но окружающие об этом не знали. И один из ближайших сподвижников продолжал раскопки. И нашел где-то на Днепропетровщине детские стихи Лени Брежнева и даже ухитрился прочесть их с трибуны очередного основополагающего съезда, однако к тому времени Леонид Ильич уже прочно решил стать прозаиком. Но это было значительно позже, а я пишу о том времени, когда Леонид Ильич всерьез задумался стать лауреатом конкурса мастеров художественного слова.

Надо, кстати, заметить, что в то золотое брежневское время он еще довольно прилично выговаривал многие слова. Конечно, он уже не мог произнести четко слово «Египет» и произносил его как «Египа». «Социалистические страны» тоже звучали как «плохие сосиски», а с Азербайджаном была просто беда. Но это слово — «Азербайджан» — не удавалось за всю историю КПСС ни одному из генсеков — от первого и до последнего.

Но в основном то, что говорил Леонид Ильич, понять было можно. А так как он с детства любил поэзию и при этом выступал с многочасовыми докладами на всю страну, то можно понять и его стремление к лауреатству. Кроме того, Леонид Ильич вообще любил в узком кругу почитать вслух стихи Есенина. Он знал довольно много, шесть, есенинских стихов и читал их все шесть долгими зимними вечерами.

Бывало, соберутся члены Политбюро после какого-нибудь пленума, выпьют немного, граммов по восемьсот, а затем Леонид Ильич, если у него хорошее настроение, откроет свой личный сейф и даст подержать ближайшим сподвижникам свои любимые игрушки: звезды Героя, ордена зарубежных государств, модели машинок, милицейский свисток, который ему подарил Щелоков, и шахтерскую каску, оставшуюся от Хрущева.

Ну уж потом, когда все наиграются и нахвалят игрушки Леонида Ильича, он их отбирал назад. Бывало даже, что игрушек оставалось меньше, и в последнее время Леонид Ильич завел амбарную книгу и игрушки выдавал только под расписку.

Ну а уж потом все садились поудобнее, и Леонид Ильич начинал читать стихи:

— «Ты жива еще, моя старушка, жив и я, привет тебе, привет».

Причем Леонид Ильич сам себе был и режиссером и при словах «привет тебе, привет» махал рукой так, будто он сходит с самолета и приветствует встречающих.

Или он читал стихотворение:

— «Ты меня не любишь, не жалеешь, разве я немного некрасив? Не смотря в лицо, от страсти млеешь, мне на плечи руки опустив». — При этом он слегка расставлял руки и подергивал плечами, будто собирался танцевать цыганочку, а ордена и медали начинали позвякивать, как цыганские мониста.

Иногда Леонид Ильич забывал слова, и тогда посылали референта в Ленинскую библиотеку, и тот привозил прижизненное издание Есенина, находил нужную страницу, а Леонид Ильич напяливал на нос очки и, посмотрев в книгу, будил соратников и продолжал читать стихотворение наизусть.

И так он читал первое, второе, третье, а на четвертом, дойдя до слов «Пей со мной, паршивая сука, пей со мной!», всегда плакал. Он вообще любил собак, и что-то его в этих словах трогало до глубины его генсековской души. Он плакал, прерывал чтение, наливал бокал «Столичной» и произносил тост:

— Дорогие друзья, сегодня в обстановке мира и созидания социализма в одной, отдельно взятой нами стране я с особым чувством невозвратимой потери пью за нашу интеллигенцию, ярким представителем которой был поэт Сергей Есенин. Жаль, что его нет с нами. Если бы он был жив, мы бы его наградили званием Героя Соцтруда и он бы сегодня на памятнике стоял с Золотой Звездой Героя. Лыхаем, — и выпивал.

Потом он дочитывал пятое и шестое стихотворения и так как больше наизусть ничего не помнил, то брал в руки книгу и дальше читал по напечатанному до тех пор, пока не засыпал, а слушатели его спали уже давно.

И вот когда Леонид Ильич решил стать лауреатом конкурса чтецов-декламаторов, особо остро встал вопрос, какие стихи он будет читать на этом конкурсе. Собрали поэтов самых лучших, самых маститых лауреатов, авторов многотомных собраний сочинений.

Они читали свои стихи, Леонид Ильич плакал, слушая их. Потом думали, что это их стихи так растрогали вождя. Но он потом сказал жене:

— Страну жалко, народ. Сколько денег уходит на этих дармоедов.

И еще плакал он оттого, что видел, как далеки эти поэты от него, а значит, и от народа, потому что никогда в жизни Леонид Ильич не смог бы выучить эти стихи, а если и выучит, то произнести не сможет. Поэтому всех поэтов накормили, напоили, развезли по домам, а на следующий день в газетах напечатали отчет о встрече Леонида Ильича с творческой интеллигенцией, а тех, чьи стихи Леонид Ильич понял и чьи фамилии он запомнил, — а некоторых Леонид Ильич запомнил чисто визуально: «вон тот длинный с носом или короткий с усами», — через неделю наградили орденами «Знак Почета» и «Дружба народов».