— Ну что ж, — говорит президент, — это интересно, а зарплата у вас какая?
Я говорю:
— Зарплата у нас хорошая, — директор расплылся, — хорошая, — говорю, — но маленькая.
Президент говорит:
— А что же вы не уходите?
Я говорю:
— Погодите, вы еще должны про условия работы спросить.
— Ну что ж, — он говорит, — и каковы же ваши условия работы?
Я говорю:
— Условия хорошие, у плиты не холодно, тепло, как в Африке. Оборудование отлаженное. Вот как его отладили в восемьдесят пятом году, так оно и работает. Душа нет, поэтому начальство кого выберет, того и везет в баню.
Президент говорит:
— И кого же оно выберет?
— А все время почему-то выбирают Зинку-буфетчицу.
— Да, — говорит президент, — а как же посетители ресторана, довольны ли обслуживанием?
— Еще как довольны. Один клиент даже, когда из больницы выписался, приезжал, благодарил. Спасибо, говорит, что отравили не насмерть.
— Да, — говорит президент, — хороший ресторанчик. Что же это здесь такое творится, придется разбираться.
Я говорю:
— Пока вы с ними разбираться будете, они из меня цыпленка табака сделают и в супе плавать заставят.
— Нет, — говорит президент, — разбираться будем прямо сейчас, а вас переведем на другую работу.
— Ага, — говорю, — я знаю, покойником на кладбище.
— Нет, — говорит президент, — вы нам еще в ресторане нужны.
Вот так и стал я директором ресторана. И оборудование нам поменяли. И мясо мы берем теперь на рынке. Душа, правда, пока что у нас нет, и поэтому в баню буфетчицу Зинку я теперь сам вожу.
ГЛАВА II
ДРАМАТУРГИЯ
Самоубийцы
(Пьеса)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
А. — Актер
Б. — Бухгалтер
I действие
На сцене четырнадцатый этаж жилого дома. Вечер. Видим два окна и карниз между ними. Оба окна открыты и освещены. В левом свет неярок. Правое сияет. Из правого окна слышны шум, музыка, голоса женщин и мужчин.
На подоконник левого окна взбирается человек лет тридцати. Его нельзя назвать красивым. Но и некрасивым тоже назвать трудно. Он обычный. И костюм на нем обычный. Аккуратно выглаженные брюки. Светлая рубашка с широким воротом. Мимо такого человека пройдешь на улице, и не возникнет желания оглянуться и рассмотреть его внимательней. Человек стоит на подоконнике, зажмурив глаза, и вот-вот бросится вниз. Но, видно, не решается это сделать, открывает глаза и, держась за раму, продвигается по карнизу. Прижался спиной к стене и отпустил руку. Вероятно, ему трудно броситься сразу, но в то же время он всерьез решил покончить с собой и боится смалодушничать, поэтому и перешел на карниз. Оттуда дорога назад, в комнату, будет труднее.
Б. — Вот и все, — сказал, будто подумал про себя человек. — Теперь будем прощаться. Прощай, моя комната, прощай, окно, прощайте, ночь, ветер, огни, улицы и дома. Солнце, прощай, я больше никогда не увижу тебя. Какое чудовищное слово «никогда». Мы его часто употребляем и, как правило, неверно. Но теперь оно, кажется, на своем месте. Прощайте, дорогой начальник. Я редко вас подводил, а теперь придется подвести. Я не смогу хорошо сделать свой годовой отчет. И плохо не смогу. Потому что не смогу его сделать никак. Если бы вы были в состоянии прислать мне данные туда, я, может быть, нашел способ выслать вам отчет в срок. Но для этого вам нужно найти специального курьера. Где его сейчас найдешь? Кому сегодня нужно работать курьером? Тем более на такие расстояния. Вам будет легче найти другого бухгалтера. И вы его найдете.
Прощайте, занавески, милые прозрачные занавески. Вы дали мне образ неуловимый и расплывчатый. Вы были экраном моей любимой кинокартины. А она прекрасной киноактрисой. Героиней моего романа. Несбывшегося, непрочитанного романа. Не романа, а предисловия.
Человек замолчал от переполнившей его грусти и стоял так. неподвижно. до тех пор. пока из соседнего окна не высунулся второй человек. Движения его решительны. Одет он ярко. Лицо его можно назвать красивым и в равной степени можно считать его некрасивым. Но оно привлекательно своей необычностью. И его трудно не заметить. Человек, воровато оглядываясь назад, выбрался на карниз и. не замечая присутствия первого, начинает с пафосом произносить свой монолог.
А. — Наконец-то я освобожусь от вас. Я рассчитаюсь за все. Прощайте, любившие меня. Я отрекаюсь от вас. Вы все остались чужими. Я столько времени завоевывал тебя, проклятый город. А ты все равно остался вне меня. И радость, которую ты дарил мне, оказалась выданной напрокат. Я уйду, а она достанется кому-то другому. Ничего нельзя взять навсегда в этом мире. Как же я ошибался, думая, что я завоеватель. Я — пленник. Я сам не принадлежу себе. Но теперь я заберу с собой все, что есть во мне. Не имея ничего, я теперь получу все.
А. так вдохновенно произнес свой монолог, что Б. не удержался и зааплодировал. Правда, из-за этих аплодисментов Б. чуть не свалился вниз, но все-таки удержался, схватившись за стену.
А. — Что вам от меня нужно? Оставьте меня в покое! Почему вы преследуете меня?
Б. — Я и не собирался вас преследовать.
А. — Тогда зачем вы здесь?!
Б. — Мало ли зачем. Дышу свежим воздухом. Гуляю.
А. — Идите себе на улицу и там гуляйте!
Б. — Я и так на улице. Где хочу, там и гуляю.
А. — Тогда нечего аплодировать!
Б. — Имею право. Может быть, мне понравилось. Как в театре. Будто написали и выучили. Вы не могли бы все это повторить на бис?
А. — Ну вот что, берите автограф и тут же уходите.
Б. — Не нужен мне никакой автограф, тем более ваш. Там, куда я собираюсь, автографы не нужны.
А. — Тогда что вы здесь делаете?
Б. — Стою.
А. — И все?
Б. — Нет.
А. — Что еще?
Б. — Это вас не касается. У меня здесь дело. Может, я здесь свидание назначил.
А. — Но почему именно здесь, у моего окна?
Б. — Я у своего окна. Я здесь живу.
А. — Ах, вы мой сосед?
Б. — Это вы мой сосед, а не я.
А. — Послушайте, сосед, неужели вы не могли найти другого места и времени, чтобы взять автограф?
Б. — Что вы ко мне пристали со своим автографом? Кто вы такой, чтобы я брал у вас автограф?
А. — А вы меня, конечно, не знаете, да?
Б. — Первый раз вижу.
А. — Вы что, ненормальный?
Б. — Это вы ненормальный. У вас мания величия.
А. — Вы что, действительно никогда меня не видели?
Б. — А где я вас мог видеть? Утром я ухожу рано, никого на лестнице нет. Вечером, когда я возвращаюсь, у вас уже играет музыка, и на лестнице опять никого нет. Не буду же я вам звонить в дверь, чтобы посмотреть на вас.
А. — Да вы что, телевизор не смотрите?
Б. — Терпеть не могу телевизора. В нем все маленькое и противное. У меня нет телевизора.
А. — В театр вы тоже не ходите?
Б. — Иногда хожу, но я не обращаю внимания на швейцаров и гардеробщиков. Может, я вас и видел, но не обратил внимания.
