Я говорю:

— Я вроде по улицам осторожно хожу, никто вроде не наезжает.

Они говорят:

— Дома наехать могут.

Я говорю:

— Да вы что, у меня квартира маленькая, там даже не развернешься, кто ж туда заедет?

Один говорит:

— Вот я сейчас развернусь и заеду. Хочешь, охранять тебя будем, тогда плати!

Короче, плачу им тридцать процентов. И они меня от себя охраняют. Месяц проходит — меня в налоговую инспекцию вызывают.

— Плати, — говорят, — новый налог ввели.

Я говорю:

— На что налог?

Они говорят:

— На «новых русских». Ты в прошлом месяце шесть миллионов заработал?

— Да, — говорю, — вот у меня и документы есть.

Они говорят:

— Ну вот, плати теперь налог семь миллионов.

Пришел к своим мужикам, говорю:

— Мужики, сделайте мне гроб получше.

Они мне такой сделали, с инкрустацией, и на борту золотыми буквами вывели: «Слава КПСС!» Выпили мы с мужиками, лег я в гроб, и понесли меня хоронить. Несут меня, впереди оркестр, сзади народ толпой валит. Слышу, одна тетка объясняет:

— Генерала хоронят, который Белый дом два раза защищал.

Я мимо рэкетиров своих проезжаю, сел в гробу, говорю:

— Хрен вам, а не тридцать процентов!

Они говорят:

— Это почему?

— А потому, — говорю, — что я дуба дал и коньки отбросил, так что вы свои тридцать процентов можете получить на том свете угольками.

Мимо налогового управления проезжаю, встал во весь рост и кричу:

— Эй вы, наложники, хрен вам, а не семь миллионов, в гробу вы меня все видали!

Они кричат:

— А налог на наследство?

Я кричу:

— Кому я должен, всем прощаю. А кому это не нравится, могут все мои деньги получить с моего наследника, «нового русского» — Сергея Мавроди.

Один раз русские войска дошли до Парижа, второй раз до Берлина, а сейчас «новые русские» завоевали весь мир без единого выстрела.

Русскую речь сегодня можно услышать на любом континенте, в любой стране, в любом магазине.

— Леня, мене это платье не налазит ни на одну грудь!

Это наши люди оккупировали Брюссель. Во Франции в солидном магазине сам слышал, как одна дама говорила другой:

— Нинка, бери что подороже, пока Ашотик тебя любит, за все заплатит.

А «новый русский» Ашотик, маленький, щупленький, но с большим достоинством, стоит у зеркала в сером советском макинтоше, ковбойской шляпе, ковбойских сапогах по пояс и смущенно говорит:

— И во всем этом надо еще прыгать на лошадь?

«Новые русские» сейчас везде: на горном курорте в Австрии, на пляже в Анталии, в Сингапуре и Бразилии. На неприступной скале Сейшельских островов, так что видно только с самолета, по-русски написано: «Гадом буду, не забуду этих островов».

Мы не устаем удивлять мир. Нас уже всюду знают и ждут. Мы хотели силой заставить весь мир учить русский язык. Не вышло. А теперь сами учат как миленькие: деньги наши получить хотят.

В Турции только и слышишь:

— Кожа, кожа! Наташка, заходи!

То ли действительно кожу хочет продать, то ли Наташку купить!

В Египте на базаре:

— Ваня, Ваня, давай, давай, давай!

Нет чтобы «возьми» — «давай» кричат! В Австрии на горных курортах самая дефицитная профессия — инструктор со знанием русского, там и чехи, и поляки — все под русских теперь «косят». В Америке на одном магазине видел объявление: «У нас продается черный хлеб с красным икром!» В иностранных путеводителях наконец-то появились тексты на русском. Нас знают, нас узнают всюду. Вот хоть как вырядись и ни слова по-русски не говори — все равно узнают. Один мой знакомый «новый русский» все удивляется:

— Слушай, как они узнают, что я русский? Пиджак на мне американский, туфли немецкие, рубашка голландская, брюки английские. У меня одни трусы российские, а они все равно узнают.

Я ему говорю:

— А ты не пробовал «молнию» на брюках застегнуть?

Нам, конечно, многое непривычно, непонятно, особенно язык. То и дело слышишь в магазинах и на улице: «Ну козлы, ни шиша по-нашему не волокут. Слушай, сколько мы уже к ним ездим, а они все никак русский выучить не могут».

Некоторые из нас, конечно, учили иностранный язык, но то ли не так учили, то ли не тот язык.

Один «новый русский» мне рассказывал:

— Ты представляешь, я в Англии десять дней жил. Они, англичане, тупые. Десять дней с ними по-английски разговаривал, хоть бы кто понял!

Да, теперь, чтобы ездить за границу, надо знать язык, ну, хоть пол-языка. Иначе чего только не случается. Один наш «новый русский», здоровенный мужик, решил в Карловых Варах в бар сходить, разбавить карловарскую слабительную чешским пивком. Заходит в бар, а там сплошные немцы. Он пива взял у стойки и по пути, пока к столу шел, один хлебок сделал. А у него хлебок как раз полкружки. И он оставшиеся полкружки поставил и пошел селедочку искать. А уборщица увидела полкружки беспризорные и убрала. Мужик назад возвращается, а на его месте уже немец сидит и свое пиво пьет. Мужик нахмурился и говорит:

— Ты, что ли, мое пиво взял?

А немец, радостный такой, говорит:

— Я, я, я!

Мужик говорит:

— Ты взял, а заплатил-то я!

Тот опять радостно:

— Я, я, я!

Мужик совсем озверел и говорит:

— А кто в глаз хочет получить?

Ну, это и было его последним «Я». Все остальное он видел уже с пола и одним глазом.

Другой «новый русский» возмущался ихними обычаями дурацкими. «Представляешь, — говорил он мне, — у них, оказывается, в Германии принято спать с женой в определенный день. Вот назначает субботу, и все — только в субботу. А если я в понедельник захотел, значит, сиди и жди. Вторник жди, среду, четверг, пятницу. Суббота приходит, а я уже не помню, чего я в понедельник хотел».

Американцы — тоже чудные мужики. У них перед Рождеством ставят Санта-Клауса с гномиками перед домом, и никто их не трогает. А представь себе, что ты этого деда-мороза у нас поставил возле подъезда нашей хрущобы. Вот как думаешь, долго он простоит? Отвечу: пока ты двери не закроешь. А как закроешь, можешь сразу и открывать. Его уже нет. Ни деда-мороза, ни гномиков, ни двери.

Не можем мы также категорически понять, как это они, французы, едят лягушек. Мы с одним русским попробовали. Заказали эту жабу. Взяли бутылку для храбрости. Выпили ее всю.

Я говорю:

— Ну, теперь, Вася, давай!

Он говорит:

— Не могу!

Я говорю:

— Надо, Федя, надо. Ешь, они, говорят, лягушки, по вкусу очень напоминают цыплят.

Он говорит:

— А нельзя нам съесть цыпленка, и пусть он нам по вкусу напоминает лягушку?

Узнают нас там и по одежде, и по языку, но главное — по манерам.

Вот рассказывал один:

— Были мы в Германии. Решил я кофейку попить. Сел. заказал, пью.

Официант говорит:

— Вы русский.

— Как догадался?

— А вы, — говорит, — русские, когда кофе пьете, ложечку из чашки не вынимаете да еще глаза прищуриваете, чтобы ложечка в глаз не попала.

На другой день привожу друга, приличный человек. Предупредил: ложечку вынь. Он вынул. А официант говорит:

— Вы русский.

Я из засады выскакиваю, спрашиваю, как догадался, он же ложечку вынул.

— Да, — говорит, — вынул, а глаз все равно прищуривает, чтобы ложечка в глаз не попала.

Взяли профессора, предупредили. Он все сделал: и ложечку вынул, и глаз не прищуривает. А этот все равно:

— Вы русский.

— Как догадался? Он ложечку вынул!

— Вынул и в карман положил!

Конечно, у нас многие воруют, практически все, есть человек триста, которые не воруют, — они уже сидят. Пьем. Многие пьют. Практически все до одного. Не пьет только тот, кто лечится. Но не надо думать, что мы хуже всех. Бывает, конечно, что мы держим нож в левой руке, а бифштекс в правой, но все же, извините, если за границей в ресторане сидит компания и все они не смеются, а ржут, то это не русские, а немцы; если человек кладет ботинки на стол, то это тоже не русский, а американец; если человек на ходу чешет при женщинах все, что попало под руку, то это не русский, а араб; если лежит прямо на газоне, а потом встанет и писает прямо на улице, то это не русский, а индиец. А если вообще ничего не понимает и по сто раз переспрашивает на чудовищном английском языке, то это точно японец. Про «новых русских» много анекдотов рассказывают. Мне особенно один понравился. «Крутой» такой мужик пришел в турбюро и говорит: