— Только ты можешь открыть собственные двери.

После, он выпустил меня из плена и отошел, кивнув в сторону лестницы к лифту. Я смотрела на его спину и боялась пошевелиться, когда он поднимался. Сказанные слова подействовали каким-то щелчком внутри. Улыбнувшись уголками губ, уверенно пошла за ним, зная, что он не даст меня в обиду и покажет мир, о котором не знала и могла лишь мечтать. Коричневая деревянная дверь, перед которой мы стояли отварилась и на пороге с опухшими глазами нас встретила моя мать. Грязная копна волос, заколотая крабиком. Глубокие синеватые мешки. Сухая кожа, которая вот-вот и треснет. Абсолютно стеклянный неадекватный взгляд. Я знала это состояние. Она с похмелья. Аромат, исходящий от нее, отталкивал, вызывая самые гадкие воспоминания. Доводил до тошноты. Едкое чувство отвращения пробежалось по моему телу.

— Явилась, — полупьяно заявила она и принялась рассматривать в надежде сфокусироваться. — Это еще кто?

— Лучше нам пройти в квартиру. Не стоит кормить соседей очередными слухами, — без предисловий изложил Макс свою позицию.

— А кто сказал, что я вас пущу? — прислонилась плечом к дверному проему, чтобы хоть как-то удержаться на ногах.

— Вы, действительно, хотите здесь поговорит? Или, может, позволите собственной дочери зайти и забрать вещи?

— А у меня есть дочь? — зафырчала, раскидываясь слюной. — Вы ошиблись, молодой человек. У меня есть один сплошной жир, — она обвела рукой мою фигуру, — с тупыми мозгами.

Меня затрясло от обиды. Потребовалось немало усилий не заплакать перед ней. Громов врезал кулаком в дверь рядом с ее лицом и враждебно прорычал:

— Еще одно слово и мой кулак полетит вам в пьяную морду. И поверьте на слово, мне насрать, что вы женщина.

— У вас пять минут, — икнула, сглотнув слюну и отошла в сторону, впуская в квартиру.

Меня чуть не вырвало. Алкоголь витал повсюду. Разбросанные вещи в коридоре, грязные зеркала, измазанные липкими жирными пальцами. Дверца шкафа, где должна висеть верхняя одежда, покосилась. Я молча протянула ей торт в руки и осторожно ступала по полу, откидывая мысом ботинка помойку. Несколько лампочек почти не освещали длинный холл. Повсюду валялись какие-то пакеты, одежда, салфетки, железные банки пива, кусочки оторванных обоев и огромное количество бутылок коньяка. Когда я здесь жила, то всегда убирала после ее вечеринок. Выкидывала мешками на уличную помойку и боялась столкнуться с соседями. Стирала, гладила одежду, мыла посуду и готовила пока она дрыхла без задних ног. Промывала до чиста полы после пролитого бухла и старалась сделать максимально чисто, лишь бы отец не прознал о ее запоях, пока тот летал в командировки.

— Поторапливайся, — крикнула она мне вслед.

Последнее, что мне удалось услышать перед тем, как открыть дверь, это фраза Макса:

— А теперь мы серьезно поговорим.

И его голос полон бешенством.

Комната изменилась до неузнаваемости. Мои вещи нелепо разбросаны по коробкам и стояли в углу, словно меня никогда тут не было. Все на всего пять штук. И только сейчас я осознала, насколько была ничтожна моя жизнь, раз она уместилась в такое маленькое количество. Я подошла и провела пальцами с грустью в глазах. У других детей поместилось бы больше. Сколько бы не находилась в гостях у одноклассников, то замечала у них разнообразие. Холсты, краски, комоды с мозаиками и книгами, статуэтки из других стран, гардеробные с вещами от пола до потолка. У некоторых имелись отдельные шкафы для хобби и увлечений. А что было у меня? Все самое необходимое. Мне даже не позволяли вешать плакаты на стены, как делали в детстве девочки моего возраста. Не дай бог испортить обои. В комнате имелась односпальная кровать, письменный стол для учебников и канцелярии, шкаф с одеждой и несколько игрушек. Я до сих пор благодарна маме за единственный подарок, который мне запомнился. Розовый кукольный домик, привезенный из Европы, куда она ездила и кукла Барби. А следом стандарты изменились. В подростковый период не более чем все самое важное и нужное, потому что отец не любил хлам и держать в квартире что-то лишнее — запрещалось. Когда-то у меня был музыкальный центр, который я берегла всем сердцем и сдувала с него пыль. Потому что там была музыка. Она спасала меня от одиночества и чувства ненужности. Не давала упасть на дно. Не давала думать о плохом. Но и это у меня отняли. Разбили. С того момента я перестала верить в добро, любовь, и семью. Я смотрю на то, как жизнь пролетает перед глазами и сжимая маленькую коробку в руках, все еще ощущала себя маленькой девочкой перед пьяной матерью.

— Соня? — в комнату заглянул Громов и увидев в каком я состоянии, нахмурился. — Это все вещи?

Я кивнула. У меня совершенно нет сил разговаривать. Мне всего на всего хотелось поскорее забрать, уйти и забыть это месте раз и навсегда. Он подошел ко мне, и крепко обнял со спины. То, что нужно.

— Я отнесу коробки. Если тебе некомфортно и хочешь уйти, то я дам тебе ключи от машины.

— Я подожду.

— Уверена?

— Да.

Макс поцеловал меня в затылок, и обойдя, схватил пару коробок в руки. Под тяжестью веса они напряглись.

— Я сейчас.

Буквально за пять минут мои вещи испарились отсюда. В последний раз обвела взглядом пустую комнату и пошла на выход, навсегда, закрывая прошлое титановыми замками.

— Оставь ключи на тумбочке, — заявила мать, внимательно следя за тем, как Громов выносит вещи в общий подъездный коридор.

— Елизавета Андреевна, а квартира записана только на вас? — он встал в коридоре и закрыл за собой дверь, не давая повод соседям подслушивать разговор.

— Нет, — недовольно поморщилась она.

— Получается, что есть еще собственник?

— А с чего такие вопросы? — не стыдясь, отпила из банки алкоголь.

— Второй половиной владеет ваша дочь? — не унимаясь, Макс давил ее вопросами, как сегодня отца в кафе.

— Вас это не касается. Уходите.

— Что ж, увидимся, Елизавета Андреевна.

Он взял меня за руку и выволок из квартиры, напоследок ухмыльнулся, смотря ей в глаза.

— Почему ты спрашивал по поводу квартиры? — спросила я, садясь в машину, когда мы погрузили вещи в багажник.

— Ты можешь узнать у отца, есть ли у тебя доля? — резко вывернув руль, Макс выехал на дорогу, явно придумывая в голове план.

— Эм. Хорошо, но…

— Пора поставить твою мать на место.

Звонок в салоне прервал наш разговор. На дисплее мигала фамилия «Фролов». Нажав сбоку на руле кнопку, Громов ответил:

— Да?

— Это я. В общем, Покровская пока не пришла в себя, — без приветствия сообщил Игорь новости. — Ее родители находятся в другом городе. В палату перевели. Состояние стабильное. Лечащий врач не разговаривает.

— Понял. Ты там останешься или за тобой заехать?

— Меня к ней не пускают из-за часов приема. Вы где?

— Как раз проезжаем поворот в сторону больницы, — кинул взгляд на проезжающий знак.

— Окей. Я сейчас двинусь к себе, возьму пару вещей. И…Громов…

Фролов замялся. Несколько секунд длилось молчание. Я кусала щеку и посматривала на сосредоточенное лицо Макса.

— Говори.

— Я могу кое-кого привезти к тебе?

Ого. Вот это неожиданный поворот.

— Давай. Через сколько тебя ждать?

— Часа через два где-то. И, — он замялся на секунду, — спасибо.

— Позвони, как будешь выезжать.

Они попрощались и в машине повисла тишина.

— И что это было? — заморгала я.

— Надеюсь, что он не привезет попугая, — отшутился. — Они слишком громкие.

Я рассмеялась.

— Значит, ты не любишь птиц?

— Много гадят, — возмутился и весело поморщил нос.

Поначалу уставилась на него, не понимая шутит он или говорит всерьез, а потом залилась смехом.

— Ты такой чудной.

— Зато тебе со мной весело.

— Этого у тебя не отнять, — усмехнулась и опустила взгляд на ногти. — Макс, ответь мне на один вопрос.