Я расспрашиваю вулканологов об их работе и быте, о том, как была организована эта экспедиция. Оказывается, у советских вулканологов исключительные условия для наблюдений: большая часть всех действующих вулканов планеты находится на территории нашей страны. Особенно много их в так называемом вулканическом поясе Тихого океана, который включает Курильские острова, Камчатку, а также некоторые другие места на побережье океана. И вулканы здесь самые беспокойные — широчайшее поле для наблюдений и научной работы. Вулканы Камчатки отличаются к тому же своими размерами. Например, высота Везувия — тысяча сто восемьдесят метров, и он считается величайшим вулканом Европы. Между тем Ключевская сопка, на которой мы находимся, достигает чуть ли не пяти тысяч метров, а кратер, у которого стоит наша палатка, вдвое выше над уровнем моря, чем Везувий.

Неподалеку от места, где развевается на ветру красная рубаха, вертолет две недели тому назад высадил вулканологов, доставив им палатку, доски и все остальное: аппаратуру, мясные и молочные консервы, мешки с крупой, большой бидон для хранения воды, груду посуды, сахар, курево, ящик свеч, несколько мешков хлеба и сухарей, спальные мешки, несколько кубометров сосновых дров (здесь нет никакой растительности), надувные матрасы, аптечку — словом, все, что необходимо людям, которым предстоят долгие недели жизни в трудных условиях, отрезанным от всего мира. Мы действительно отрезаны, не поддерживаем никакой связи с миром. В среднем лагере была рация, но она вышла из строя. Правда, у нас есть еще кучка ракет. Согласно договоренности, если внизу, на вулканологической станции, увидят зеленую ракету, это значит, что здесь требуется срочная помощь. Но заметят ли там эту зеленую ракету? Все вокруг окутано тучами дыма, пепла и пара, а ведь есть еще и настоящие облака, которые часто проплывают на этой высоте. На вулканологической станции наблюдают за кратером в специальные оптические приборы, но полагаться только на зеленую ракету все-таки слишком рискованно. Остается надеяться на самих себя. Кроме того, сегодня должен был прилететь вертолет, доставить новую рацию, но в такую погоду он, конечно, не вылетит. А сколько продержится такая погода? Ну, этого уже никто не знает. Может, день, может, два, а может, и целую неделю. Гм… Коли так, то не видать мне Командорских островов как своих ушей. Через три дня из Петропавловска-Камчатского туда вылетает областная делегация, и товарищи из обкома партии позаботились о том, чтобы нашлось местечко и для меня. Ну да ладно, как природа рассудит — так тому и быть.

К полудню слегка прояснилось, хотя белая мгла все еще окутывала и горы, и ленту лавы. Воспользовавшись этим просветом, мы решили сходить по воду, запасы которой кончились. Взяли сорокалитровый бидон, закутались потеплей и вынырнули из палатки. Олег захватил еще и кинокамеру.

Сильный ветер то и дело менял направление, налетая со всех сторон, выискивая слабые места. Его порывы были такими сильными и внезапными, что вырывали из рук бидон. Когда ветер дул в спину, мы невольно пускались чуть не бегом, а налетал спереди — казалось, упирались в эластичную невидимую стену.

В глубоком ущелье под толстым снежным покровом шумит ручей, который берет начало у высящегося где-то над нами ледника, не тающего даже в летнюю пору. Видимо, ручей родникового происхождения, потому что бежит под землей и только на коротком участке выбивается в этом ущелье на поверхность.

Мы съезжаем на заду с отвесного склона и пробираемся в глубь ущелья. Снегу здесь намело столько, что вскоре мы оказываемся как бы в колодце, по дну которого шумит и пенится узкий, но сильный поток. Набираем котелком полный бидон воды и тащим его наверх. Тащим с трудом. Одни тянут за длинную веревку, а другие подталкивают снизу, глубоко проваливаясь в снег. Олег стоит над нами и снимает. У него на губах довольная улыбка. Когда он отрывается от камеры, я вижу в его глазах уже знакомый фанатический блеск и ничуть не удивляюсь, когда Олег говорит:

— Вот это кадр! А теперь повторим все сначала! Надо снять дубль.

Я-то не удивляюсь, зная, что Олег за удачным кадром готов лезть к черту на рога, ради хорошего кадра ему не жаль ни себя, ни других. Зато «ребят» будто колом по голове хватили. Они тяжко дышат, отворачиваются от ветра, который несет над землею снег с пеплом, так и норовит швырнуть полную пригоршню этой смеси в глаза, рот, нос. Валерий поглядывает то на Олега, то на дно ущелья и, ничего не сказав, хватается за веревки, изо всех сил тащит бидон наверх, словно боясь, что кто-нибудь из нас еще возьмет и послушается Олега. Но тот не сдается. Тяжелый бидон уже почти у самого гребня, на котором ветер не оставил ни снежинки и который сулит твердую и надежную опору нашим ногам, а Олег просит свернуть в сторону. Мы сворачиваем и до подмышек проваливаемся в снег. Мы все барахтаемся, а Олег ликует. И снимает, снимает. Вдруг камера перестает жужжать, и Олег накидывается на Валерия:

— Что ты наделал! Что ты наделал!

— Ничего я не наделал, — еле дышит Валерий. — Все равно в этом месте ты пустишь музыку. Какого-нибудь Бетховена или еще что-либо…

— Музыка музыкой, но даже глухонемой прочтет по твоим губам это словечко. И надо же было ему выругаться! — сокрушенно вздыхает Олег.

Наконец мы втаскиваем бидон в палатку. Почти два часа потратили. Дорого обходится здесь вода. Воды здесь нет. И этот ручей был найден лишь после долгих поисков. Зато вода хорошая. Никакого сравнения с талым снегом, в котором много не только пепла, но и выбрасываемых вулканом ядовитых газов. По дороге сюда я часто наклонялся к земле, выискивал, где снег почище, и утолял жажду, удивляясь его странному вкусу. От небольшой горстки во рту становилось кисло, будто клюкву жевал. Только кислинка эта была особенная. Когда я рассказал об этом вулканологам, они спросили:

— И много ты съел?

— Когда пить хотелось, тогда и ел, а что?

— Ничего. Если зубы не выпадут через несколько недель — говори спасибо.

Жалко зубов. Пусть и не ахти какие, не то что у кинозвезд, но все-таки свои.

Олегу не сидится на месте, он то и дело высовывается из палатки. Посидит минутку-другую и снова, согнувшись в три погибели, лезет нарушу. Наконец он не выдерживает:

— Пойду к кратеру.

— Сейчас?

— Немедленно, — и он укладывает в рюкзак кассеты с пленкой, кинокамеру, банку консервов, кусок хлеба, шоколад.

Ребята пытаются отговорить его. Уверяют, что в такую непогодь нечего делать возле кратера — ничего не снимешь, не увидишь. Там сейчас как в черной бане. Полно паров и газов, будешь задыхаться, чихать, кашлять. Никуда не годная затея. Только наивный человек или полный идиот может идти в такую погоду к кратеру. Говоришь, немного прояснилось? Какое там прояснилось! Воды принести — еще куда ни шло, не заблудишься, а там совсем иное дело. Там с неба камни сыплются. Может, и успеешь их увидеть над головой, но уклониться уж наверняка не удастся. А камешки там такие, что тебя либо в землю вгонит, либо расплющит в блин, или из одного кинооператора станет два. Возможно, у нас и не хватает хороших кинооператоров, но почему же непременно из тебя делать двоих?

Но Олег стоит на своем. У него в глазах горит знакомый огонек, и я знаю, что никакие аргументы не убедят его. Не обращая внимания на все предостережения, он укладывает в рюкзак самое необходимое, надевает полушубок и, ни на кого не глядя, опрашивает:

— Может, кто-либо пойдет со мной?

Вулканологи и Вадим отказываются наотрез и делают последнюю попытку удержать этого безумца. Я молчу, хотя сразу же почувствовал, что слова Олега относились ко мне. Ведь мы вместе шли сюда от самого нижнего лагеря, и, естественно, Олег рассчитывает, что мы и дальше будем вместе идти до самого кратера. Но я молчал. Не знаю, что он подумал обо мне, — очевидно, мы оба были недовольны друг другом. Возможно, он решил, что в последнюю минуту я струсил и у меня отпала всякая охота лезть в это пекло. Не знаю. Я молчал, будто не понимая, что Олег обращается и зовет с собой только меня.