— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Мы сидим допоздна, но так ничего и не можем решить. Только я, почему-то передумав, перед сном прошу:
— Лучше не надо говорить Урчук, от кого эти бусы, ладно?
— Как вам угодно, только это уж совсем другое дело, — говорит Чаус и гасит лампу.
У меня мелькает мысль, что я невольно обидел человека. Еще подумает, что я его заботу равняю со своей, а я совсем не это имел в виду. Просто я хотел сказать, что каждый подарок, каждая радость, если не знаешь, от кого они исходят, по-своему дороже, потому что все тогда окутано тайной, и о каждом человеке можно подумать, что именно он принес тебе эту радость. Но Чаус, видно, не понял меня.
— Когда делаешь человеку добро и обязательно хочешь, чтобы он знал, кому должен быть благодарен, это пахнет тщеславием. Потому лучше пусть она не знает, от кого эти бусы, — говорю я в темноту, и через некоторое время оттуда доносится:
— Как хотите, но только это совсем другое дело.
Голос старого Чауса звучит суховато, и я думаю, как трудно иногда бывает сговориться людям, пускай даже нет у них никаких разногласий и все полны наилучших намерений.
Каждый раз, когда приходит время расставаться с Севером и возвращаться домой, я тяжело переживаю эту разлуку, потому что очень остро чувствую, сколь малую частицу этого необъятного края успел узнать. Прощаюсь с Севером и уже думаю, что опять придется сюда вернуться. Ведь Север — понятие очень широкое. И север северу не ровня. Там, где-то гораздо восточнее, эскимосы и чукчи на своих легких, обтянутых тюленьими шкурами лодках выходят в океан и охотятся на кита; где-то на просторах Магаданской области люди моют золото; в навеки промерзшей Якутской земле собирают алмазы; где-то устремляются к небу трубы рудников и заводов Норильска… Наверно, я чертовски жадный человек, но ничего не поделаешь — очень хочется своими глазами повидать, своими ногами исходить весь наш Север, такой сложный, богатый и разный.
Теперь я познакомился с севером Ямало-Ненецкого национального округа — краем оленеводов, охотников и рыбаков. Кончается мое время. Неправда, что время всегда работает на нас. Я чувствую сейчас, что время — мой враг. Вернее, не само время, а его безостановочное, безжалостно уносящее все с собой течение.
Несколько часов полета, и нагруженный мешками рыбы самолет опустился в районном центре Тазовске.
Тазовск — районный центр. Еще несколько десятилетий назад здесь не было ни одного дома и лишь случайно забредшие оленеводы, охотники или рыбаки разбивали в этих местах свои чумы. Но они уходили кочевыми дорогами, и тундра снова оставалась безлюдной, голой. Правда, тут она несколько всхолмлена, на этих небольших холмах и растет теперь Тазовск. Городом его не назовешь, но важным населенным пунктом в необозримой тундре — безусловно. Ненцы приезжают сюда так же, как, допустим, литовские крестьяне из деревни приезжают в большой город, где их все удивляет — и размеры домов, и обилие машин. Тазовские дома сложены из толстых, обычно даже нетесаных бревен, на весь поселок только несколько двухэтажных зданий, однако и они повергают в изумление ненцев, не видавших на своем веку ничего, кроме чумов. Здесь большая школа, интернат, детские сады и ясли, гостиница, Дом культуры, магазины.
Один из магазинов особенно заслуживает внимания, потому что является в то же время и школой торговых кадров. Здесь порядок, продавщицы — молодые девушки — обходительны; тут можно выпить чашку горячего кофе или какао и закусить свежими, душистыми булочками, которые выпекаются по специальному заказу магазина. Словом, такой магазин сделал бы честь даже большому городу. Более того. Торговые работники наших городов могут многому поучиться здесь. Особенно качеству обслуживания, неизменно сопровождаемого такой сердечной улыбкой… Есть в Тазовске и рыбокомбинат. Ненецкий край исстари славится отличной рыбой, какой не найдешь нигде в другом месте. Здесь ловится не только осетр, но и самые вкусные лососевые — нельма, муксун. Рыбная промышленность развивается быстро. Тазовский и Салехардский рыбокомбинаты ежегодно производят более десяти миллионов банок рыбных консервов. А до чего хорош лосось, которого коптят на этих предприятиях!
Правда, несмотря на то, что все это находится за Полярным кругом и построено совсем недавно, вряд ли стоило бы писать о Тазовске, так как ничего особенного тут нет: нам известны куда более крупные новостройки, и мы привыкли не удивляться. Однако о Тазовске непременно надо писать, писать ради его будущего.
Первый секретарь райкома партии Бороздич — человек обаятельный, душевный и по-настоящему мыслящий. Работает здесь пятый год. Бороздич не хвалится тем, что сделано, он глядит вперед, и ему кажется, что все идет не так быстро и не так хорошо, как надо бы. Мне нравится в нем эта черта, я понимаю, что здесь нужны люди с размахом, фантазией и умением смотреть лет на десять — двадцать вперед. По-моему, в здешних условиях эти человеческие свойства нужнее, чем где бы то ни было.
Как я уже говорил, Тазовск растет на небольших холмах, разбросанных вдоль берега реки Таз. Кругом ровная как ладонь тундра. Во время весенних паводков она превращается в самое настоящее море — трудно найти клочок сухой земли. Попасть сюда и выбраться отсюда в такую пору можно только при помощи вертолета.
Чего-чего, а воображения у секретаря райкома достаточно: я уже вижу, как на окрестных холмах поднимаются небоскребы из стекла и стали, город стремительно растет вверх и накрывается куполом из стеклопластика, который свободно пропускает солнечные лучи и не дает доступа морозам, свирепым ветрам и метелям; под этим куполом поддерживается постоянный микроклимат, цветут субтропические растения, зреют фрукты, круглый год в бассейнах плещется детвора… Фантастика? Пустые мечты? Ничего подобного! Норильск — крупный город, а его жители между тем планируют создание такого колпака с благоприятным для человека микроклиматом. Так почему же тазовчанам не думать об этом? А пока что, конечно, хвастаться трудно: работают в самые сильные морозы, строят деревянные дома… Откуда лесоматериалы? Издалека. За тысячу километров, в нетронутой тайге, специально откомандированные люди круглый год валят лесные гиганты, доставляют волоком к реке, а когда Таз сбрасывает лед, вяжут плоты и сплавляют их сюда. И на стройку, и на топливо.
Четыре сотни лет назад этот край был знаменит — люди знали морской путь в город Мангазею, где проходили шумные ярмарки и купцы грузили свои корабли «мягким золотом» — драгоценными северными мехами. Сейчас нет такого города. От него не осталось никаких следов — голая, пустынная тундра. Мне так и не удалось разузнать, при каких обстоятельствах исчезла Мангазея.
Ныне этому краю суждено возродиться: здесь обнаружены колоссальные запасы природного газа. Они так велики, что исчисляются не миллионами или миллиардами, а триллионами кубометров!
А сколько еще неисследованных площадей, сколько неизвестных богатств кроется под этой голой, пустынной тундрой.
Я посетил один из поселков нефте- и газоискателей, побывал на буровых вышках и понял, какое великое будущее у этого края. К сожалению, недостаток времени и громадные расстояния не дали мне возможности подробнее и глубже познакомиться со всем, что здесь делается. Но даже и то, что я видел, произвело на меня неизгладимое впечатление. Мне захотелось написать отдельную книгу о покорении Севера. Вернуться когда-нибудь в эти края, подольше пожить с людьми и потом рассказать о них, ибо все, что здесь происходит, — настоящий подвиг. В этой бескрайней тундре человек впервые делает такое, о чем прежде не приходилось и мечтать. Я видел, как у одной из скважин люди укрощали вырвавшуюся из глубин воду, смешанную с нефтью. Эту скважину пробурили для того, чтобы определить контуры месторождения, а также подсчитать, насколько богато подземное море газа. Две недели боролись люди с необузданным потоком. Я наблюдал только полдня из этой борьбы, видел, как бьющая к небу струя воды падала на землю уже льдом, видел, как одежда людей за несколько минут покрывалась ледяной коркой, которая ломалась и звенела, точно стеклянная, видел, как белели на морозе руки мужчин, как через каждые полчаса они бегали сменить одежду, а на их место становились другие, видел, как росла у скважины ледяная гора, как люди скалывали ее, как пытались во что бы то ни стало забрать отверстие арматурой и как им это не удавалось, потому что работали они, можно сказать, голыми руками. Все моторы были выключены, так как малейшая искра в насыщенном газом воздухе могла бы вызвать пожар. А что такое пожар на нефтяных и газовых промыслах, представляет себе каждый… Две недели — днем и ночью — люди боролись со стихией и победили.
