Ректор невнятно бормочет сожаления, что университет лишился известного учёного, и это может негативно повлиять на рейтинг. Приходится напомнить ему, что репутация университета измеряется не только регалиями профессорско-преподавательского состава, но и цивилизованностью, соблюдением прав и свобод сотрудников и студентов, отсутствием коррупции. После увольнения Васильева воздух точно станет чище и дышать на факультете будет легче.

Гнилые люди не меняются. Они лишь поражают гнилью всё вокруг себя. От таких надо избавляться не задумываясь.

Ректор заверяет меня, что Миле сразу назначат нового научного руководителя, и это никак не отразится на её защите диссертации. Обещает взять ситуацию на кафедре под личный контроль. Это, конечно, всего лишь красивые слова, желание угодить мне и замять инцидент. Он хорошо знал моего деда, поэтому хочет избежать конфликта.

Всё решилось, больше мою жену никто не будет терроризировать. Проблема оказалась совершенно ерундовой для меня. В то же время не покидает ощущение, что вступил в дурно пахнущую кучу…

Я и сам далеко не идеален. Порой под влиянием обстоятельств совершаю поступки, о которых потом жалею. Но, кажется, предел мерзости в этой истории чудовищно превышен.

Колеблюсь, стоит ли рассказывать Миле всю правду с подробностями. Ведь она уверена, что дело в полиции по-настоящему открыли, ей грозит суд и помочь может только дорогой адвокат. Потому и пришла ко мне…

Решаю не скрывать. Не сомневаюсь, что часть деталей ей нашепчут сплетники в университете, и ещё неизвестно, под каким соусом их преподнесут. Да и она наверняка начнёт расспрашивать меня, что да как.

Ожидаю от неё благодарность и радость в ответ на новости, но вместо этого Мила закрывает лицо руками и начинает… плакать. Её не смущает, что в ресторане полно людей. И пусть мы сидим не в основном зале, наверняка кто-то может обратить на нас внимание.

Поднимает на меня глаза, полные слёз.

- Получается, меня просто взяли на понт, развели как лохушку… Просто, чтобы поиметь. И я к тебе пришла. И ты, конечно, не отказался. Если бы я знала… Это так…

- Мила, да, выглядит всё именно так, что я воспользовался тобой и ситуацией…

Я честно пытаюсь взглянуть на происходящее с её стороны, не учитывая свои планы и потребности. И правда, получается так себе. Она вроде как деньги на адвоката просила, а взамен согласилась на моё предложение. Однако я ни копейки не потратил. Зато решил её проблему, как мне кажется, максимально радикально и полностью. Что я мог для неё ещё сделать?

Я нуждаюсь в ней – весёлой, жизнерадостной и счастливой. Тогда она и роль свою будет играть хорошо, и я не буду чувствовать себя мерзавцем. Но вместо того, чтобы радоваться, она почему-то плачет.

Пересаживаюсь поближе, кладу руку на плечо и слегка притягиваю к себе.

- Мила, я обещаю, что не буду злоупотреблять нашим соглашением, – единственное, что могу ей предложить. – Защиту профинансирую и подстрахую. Мало ли какие проблемы могут возникнуть – можешь во всём на меня рассчитывать.

- Не нужно меня подстраховывать! Я сама! Мне бы только не мешали… – ожидаемо вспыхивает самостоятельностью, убирает руки от лица и тянется к салфетке.

- Хорошо, прослежу, чтобы не мешали… Кстати, у меня для тебя кое-что есть, – лезу в карман за коробочкой из ювелирного. – Смотри.

Мила наблюдает с недоверием, как я достаю её старое кольцо. Лицо преображается. Кажется, она ему действительно рада. Что бы ни случилось у нас в прошлом, с этим кольцом связаны приятные воспоминания.

- Откуда оно у тебя? Это же именно оно, не копия? – спрашивает без дрожи в голосе, будто не плакала несколько минут назад.

- Оно, – надеваю ей на палец. – Всё ещё самое красивое из всего, что продаётся в ювелирном.

- Чудеса… – Мила рассматривает кольцо на пальце и улыбается. – Я его очень любила, до последнего не продавала…

- Видишь, сам бог велел ему вернуться к хозяйке. Вот ещё, – протягиваю тонкий обручальный ободок. – Для порядка.

Она кивает без энтузиазма и подставляет палец.

Хочу её радовать. Хочу видеть её улыбку. В этом нет ничего странного – мы вживаемся в роль, которую нам предстоит сыграть. До визита Вайнштейна остаётся не больше месяца. А мне до того нужно пару раз появиться с женой на крупных мероприятиях, чтобы сплетни о нашем воссоединении успели улечься до приезда старика.

Но первым делом я должен привести старую-новую жену к родителям. Единственный человек, который в курсе моих планов, – отец. Он тоже поддержал идею не распространяться даже внутри семьи о фиктивности этого брака. Пусть мама и сёстры думают, что у нас всё по-настоящему.

В конце концов, распавшиеся пары иногда воссоединяются. В этом нет ничего неестественного. Пиарщики советуют признавать, что в прошлом мы совершили ошибку, испугавшись кризиса в отношениях. Но со временем поняли, что жить друг без друга невозможно.

Именно с такой позиции я уверенно преподношу новость о нашем браке на семейном ужине.

Эмилия

Самое сложное в моей нынешней роли – смотреть в глаза родителям Влада и улыбаться. Я всегда уважала свекровь и хорошо к ней относилась. В своё время она дала мне массу очень ценных советов и помогла интегрироваться в их семью. Я не чувствовала себя тут чужой, хотя поначалу казалось, что Розовские и Грозовы – с какой-то другой планеты и сделаны из совершенно другого теста.

А теперь я должна врать Людмиле Аркадьевне, и от этого на душе паршиво. Кажется, она видит меня насквозь и интуитивно чувствует, что мы её обманываем. Хочется под землю провалиться. Но я пытаюсь вживаться в свою роль.

Почему Влад не посвятил близких в свои планы – не знаю. Неужели боится, что они его как-то могут выдать? Что за странные тайны?

В истории с нашей женитьбой столько вопросов, что мозг от них готов взорваться. И сколько ни думаю, ответов на многие не нахожу. Приходится додумывать, но ничего не стыкуется.

Мы приезжаем в особняк Розовских на традиционный субботний ужин. Стол, как обычно, накрыт в зале. В интерьере большого помещения с панорамными окнами за четыре года ничего не поменялось. Всё та же демонстративная роскошь на грани вычурности. Я хоть и историк, но мне не нравится, когда в наши дни интерьер отделывают в стиле ампир. Изобилие золота режет глаза, оно кажется неуместным.

А светлая мебель в доме, где много детей, в любой момент рискует быть разукрашена в африканском стиле. Мой художник обожает рисовать на стенах. И сколько ни объясняю ему, что так делать нельзя, – как будто не понимает.

Интерьеры дома Грозова немного иные – в английском стиле. Когда-то особняк казался мне богатым и величественным, изобилие дерева создавало ощущение тепла и дорогого уюта. Но сейчас тёмные цвета давят на психику. Вероятно, Влад тоже не в восторге, поскольку затеял в доме капитальный ремонт. И пока до нашей части он не добрался, настенная живопись условно не запрещена.

Квартира, в которой мы с Владом раньше жили, не имеет ничего общего с этими особняками. Она отделана под хай-тек: много стекла и металла выглядит очень современно, но порой пугает своим холодом. Впрочем, именно этот стиль наиболее соответствует характеру Розовского, его прохладному высокомерию и железной безапелляционности. Не удивлюсь, если новый дизайн дома, доставшегося ему от деда, будет тоже в ультрасовременном ледяном стиле.

За семейным столом Розовских – родители и сёстры моего фиктивного супруга с мужьями. Их дети разбрелись по дому. Старшие где-то играют в приставку. До нас долетают лишь отголоски музыки и эмоциональные выкрики детворы. Няня с младшими ушла в детскую, чтобы они не мешали взрослым, и взяла с собой Жорика.

Сижу как на иголках. Волнуюсь из-за сына. Справится ли с ним неподготовленная няня? Одно дело – спокойные дочки старших сестёр Влада, и совсем другое – мой непоседа. Только бы он не нашёл где-нибудь фломастеры…

Чувствую себя не в своей тарелке – все взгляды направлены на меня, все разговоры – лишь о нашем воссоединении. В интонациях слышится неодобрение и даже возмущение. Они меня больше не принимают…