Время уже перевалило заметно за полночь, когда работа была закончена, и пользуясь ещё имеющимся временем, люди разбрелись по королевским хоромам, в поисках "сувениров на память". Чего-то особо ценного найти не планировали, но ведь круто же привезти своей Меланье или Марусе, например, платье, которое носила аж сама угорская королева. Благо трусливый Имре показал и где хранились королевские одеяния. Их, конечно, перешить надобно, но ткань уж очень добрая, а орудовать иголкой с ниткой на Руси приучены даже боярыни.

Наконец наступила пора отбытия. Увы, всё что хотелось бы взять с собой, взять не получалось. Банально не влезало во взятые телеги. Их ведь под примерное количество томов покупали. А тут ещё Чонгор упомянул о королевском архиве. Четырнадцать больших ящиков с бумагами! По его словам, часть архива успели вывезти в Вену, но эти просто бросили. Пришлось кряхтя и ужимаясь, выискивать место и под них. Времени для разбора этих бумаг не было, так что пришлось грузить все.

И вот, по столь же пустынным, как и глубокой ночью, улочкам Буды караван тронулся к городским воротам. Их никто не беспокоил, и никто не интересовался кому же это не спится в такое время. А если бы и нашёлся такой любопытный, то легенда была придумана заранее. Купец Никола Гергей, со своими чадами и домочадцами, в сопровождении литовского дворянина бежит из города от турок. А почему так рано? Так ведь хочет выехать пока ворота не запружены народом. Слухи то о появлении османских разведчиков уже пошли и с утра в них будет не протолкнуться. Легенда, конечно, так себе, но таких вот беженцев за последнее время стало столько, что вопросы она у вопрошавших вызвать была не должна.

Купеческое семейство изображали Имре со своей Битой и их дети, а Горан и Чонгар играли роль слуг. Дружина же Никифора играла саму себя - дружину дворянина, который дождался нужного момента и теперь стрясёт с дурака-купца, не сбежавшего вовремя, изрядный куш за охрану.

В городских воротах, в отличие от улиц, стража ещё присутствовала. Но, судя по лёгкому запаху перегара, службу несла скорее формально. Тем не менее, увидев приближающийся караван, стражники преградили путь.

- Стой! Кто идёт? - зычно гаркнул один из них, а второй подтверждающе икнул.

Озвученная легенда, как и ожидалось, не вызвала сомнений. Хотя отворять городские врата раньше времени стража сначала отказалась, но вызванный старший караула, получив весьма увесистый кошель с приятным позвякиванием перекочевавший из одних рук в другие, стал после этого весьма предупредительным и готовым пойти хорошим людям на встречу. Так что, когда первые лучи утреннего солнца окрасили горизонт, караван с выкраденной Корвинианой уже неспешно двигался в сторону неприметной пристани, где под охраной небольшого числа ратников, его ожидала пузатая барка с один парусом.

Буда пала через два дня. Когда Сулейман добрался до столицы, там оставался только простой народ. Султану вынесли ключи от ворот, и он приказал не грабить и не разрушать город. Однако во время вступления армии в Буду начались пожары и грабежи. Первый визирь Ибрагима-пашу попытался ликвидировать огонь, но ему это не удалось. Буда сгорела полностью, за исключением замков и парка, где Сулейман сделал привал.

Из покорённой столицы турки вывезли все сокровища венгерских королей, в том числе три итальянских бронзовых скульптуры - Геркулеса, Дианы и Аполлона, и две гигантские турецкие пушки, захваченные венграми в ходе неудачной осады Белграда ещё Мехмедом II. А вот знаменитую библиотеку султан, слывший покровителем наук и искусств, так и не нашёл. На её поиски он отрядил одного из многочисленных пашей своей свиты, который, не брезгуя пытками, вызнал-таки про ночной визит неизвестных и немедленно отправил погоню по Богемской дороге, правильно посчитав, что медленный обоз далеко уйти не мог. Однако османский отряд так никого и не догнал и даже более того, уже в первом же селении никто про странный караван даже не слыхал. Не помогли ни подкуп, ни пытки. Обоз словно растаял в пространстве.

Возвращавшийся назад османский ага, остановив отряд перед городом, с грустью посмотрел на покрытый лодками Дунай, через который переправлялась победоносная армия и страшная догадка стрельнула в его голове. Паша, выслушав его мысль, сам схватился за голову. Ну как он не подумал о реке! Отряжать сейчас погоню было уже поздно, и он с повинной головой поплёлся к султану на доклад. Однако Сулейман, пребывавший в хорошем расположении духа, лишь махнул рукой на его покаяние и опасавшийся иной участи паша немедленно ретировался с его глаз.

А вскоре турецкая армия и вовсе двинулась в обратный путь, уводя с собой десятки тысяч пленных и увозя несметные ценности. Поход окончился грандиозным успехом, и теперь между султаном и Веной не было никого, кто бы мог оказать сопротивление.

А Никифор, высадив венгерцев в Пресбурге и одарив их небольшой суммой сверх озвученного за содействие, хоть и с приключениями, но добрался-таки следующим летом до Руси, привезя драгоценный груз в относительной целостности и сохранности.

*****

Кшиштоф Шидловецкий был задумчив и раздражён. Его политика приверженности габсбургскому лагерю трещала по швам. А ведь когда император Священной Римской империи Максимилиан I загорелся идеей с помощью Московии сокрушить Королевство Польское и Великое Княжество Литовское, именно его стремление на подобный союз и позволило расстроить чужие планы. А угроза над королевством тогда нависла немалая. Именно в те дни император впервые признал московского князя " царем всея Руси", что нынче и дало повод Василию столь нагло приравнять себя к императору (а император с папой, вместо праведного гнева, приняли подобное равенство, тем самым возвысив московита над всеми государями Европы). Но хуже того, прошлый император признал права Василия Ивановича на Киев, и почти все земли литовского княжества, кроме Жемайтии, а к союзу присоединились ещё и Саксонское и Бранденбургское герцогства.

Что тогда спасло Польшу и Литву? Бог и воинская слава Сверчовского и Острожского. И его дипломатия. В результате которой летом 1515 года в Вене встретились император Максимилиан I, король и великий князь Сигизмунд, и его брат, венгерский и чешский король Владислав. Да, тогда, чтобы в дальнейшем не допустить союза Священной Римской империи и Московии, Сигизмунд уступил Габсбургам свое право на Чехию и Моравию, но ведь и Максимилиан признал ту опасность, которая угрожала Европе. "Цельность Литвы необходима для пользы всей Европы: величие Московии опасно", - громогласно заявил он.

И вот прошло всего десять лет с той поры, а сколько ошибок совершено за это время? Он, канцлер, всегда был сторонником беспощадной приверженности габсбургскому лагерю и противостоянию Османской Порте. И оба эти его начинания стараниями королевы и его врагов пошли прахом.

Вместо укрепления союза с Габсбургами, король поспешил заключить договор с главным их врагом - Франциском - а потом ещё и не отказался от него, когда французский король попал в плен. А ведь поражение под Павией предельно ясно показало, что политика канцлера была абсолютно верной: силы, способной противостоять Габсбургам в Европе нет. Хорошо хоть, что войска для помощи французу в его миланской авантюре выделить не успели по причине всё того же хронического безденежья.

Но и тогда у него оставалась ещё одна нить, связующая Польшу с Империей: война с султаном. Кшиштоф очень надеялся, что это спасёт польско-имперские отношения, но тут 1 декабря 1525 года король и сейм берут и заключают мир с Портой. И словам канцлера, что султан таким образом просто высвобождает силы для похода на Венгрию никто не внял. У Польши ещё не был закрыт восточный вопрос, а Ибрагим-паша прямо угрожал большим татарским набегом на южные пределы королевства.

И вот, как вишенка на торте, демарш королевы, что покрывать издержки государственной казны из господарской король больше не собирается. Мол, это личный доход короля! Хотите, давайте покрывать её вместе из казны всех магнатов. А нет, так нет! После этого Кшиштоф, наверное, впервые задумался о том, что деление при Александре единой государственной казны на две разных было не совсем верным решением. Король первый среди равных! Так почему ему идут доходы не только от его личных владений, но и от налогов. И ведь никто не подумал тогда, что король может совершить подобный финт. Кто подсказал королю, было понятно, а вот кто надоумил Бону так коварно воспользоваться этим решением? И это при том, что личные владения короля приносили в шесть-семь раз больше дохода, чем сборы и налоги. Но до приезда итальянки никто этим вопросом даже не задавался. А вот ему стоило бы подумать в этом направлении, едва королева принялась выкупать заложенные королевские имения.