Но кто? Кто столь умело играет против него? Неужели это Ян Ласский, благодаря которому вновь обострились раздоры между шляхтой и магнатами? А ведь он мог! Это ведь во время его пребывания на должности канцлера впервые заговорили об экзекуции имущества - то есть за возврат тех королевских имений, которые Ягеллоны, и Сигизмунд в том числе, щедрой рукой дарили и раздавали в держание или в залог магнатам. И едва закончилась проклятая война с московитом, как эта борьба развернулась с новой силой.

А что делать ему? Вынести вопрос об обратном объединении казны и урезать права короля на её использование? А как отнесутся к этому шляхта и магнаты? Ведь Бона упирает именно на родовой статус королевских земель. Мол, раз можно забрать у Ягеллона, то почему нельзя забрать у любого? И этот финт с признанием Литвой Сигизмунда великим князем. Теперь Польша, хочешь, не хочешь, а вынуждена будет короновать того польским королём. А в литовских землях у Ягеллонов власти больше, чем в Польше. Но хуже того то, что войди такая практика в обычай, она станет равнозначна введению в обоих государствах наследственной монархии. И тогда Ягеллоны рано или поздно начнут борьбу со шляхетскими вольностями!

Ой, чуется ему, недаром похороненный, казалось бы, навсегда, правительственный проект 1514 года вновь вернулся в обсуждения среди сторонников короля. А ведь в нём Сигизмунд предлагал ни много ни мало, а ввести постоянное налогообложение всех дворянских имений, дабы на собранные деньги содержать регулярное войско взамен созываемого в минуту опасности посполитого рушенья. Мол, это своенравное и худо обученное дворянское ополчение в век пороха и новой военной тактики превратилось в анахронизм. Впрочем, доля правды в его словах была: поместная шляхта, увлеченная своими фольварками, смотрела в последнее время на обязанность военной службы как на обузу. А ведь в Польше давно существовали и хорошо показали себя наемные полки, как из иноземцев, так и из "обывателей" (граждан) коронных земель. И только лишь вечная нехватка денег мешала сделать их постоянными.

Слава господу, сейм, даже в столь грозный час, не одобрил подобного. Шляхта просто не пожелала расставаться с гарантированной еще Кошицким привилеем 1374 года свободой от регулярных податей. Да и то, что реформа усилит короля и тот, имея под рукой большую регулярную армию, станет слишком независимым, пугало её не меньше.

И вот новый взбрык королевы! Канцлер, сам бывший когда-то подскарбием, прекрасно знал, сколь доходны королевские земли. Вместе король и королева могли собрать сто девяносто тысяч шестьсот копен грошей. Да, что-то потребует двор, но даже ста тысяч коп грошей на хорошую постоянную армию в две с половиной тысячи тяжёлых кавалеристов и пять тысяч пехоты королю вполне хватит.

Конечно, шляхта не позволит королю иметь свою армию. Но это королю! А если её будет нанимать какое-нибудь частное лицо? Думается, Бона сможет додумается и до такого шага! И канцлера очень сильно интересовало, кто же это такой хитрый советчик у королевы? Уж точно не старый и добрый король. Сигизмунд правил и правит по старине, придерживаясь патриархальных традиций своих предков. А тут так и разит ромейским коварством.

Но кроме проблем внутренних, тревожили канцлера и проблемы внешней политики. И особенно события, что разворачивались сейчас в Ливонии.

Это недоразумение старых времён манило не только дикого московита. Ливонию, которая богатела, выступая в роли посредника в торговле между Ганзой и Русью, мечтали покорить и польские магнаты, дабы это Польша, а не ливонские торгаши, стала посредником в торговле России с Западом и имела с этого немалый доход от взимания пошлин. К тому же Ливония, с её развитым сельским хозяйством, богатыми городами и отлаженной системой торговых связей, стала бы неплохим прибавлением к Пруссии. Шидловецкий нюхом истинного политика чувствовал, что это прибавление позволит стране более плотно включиться в экономическую систему Европы на правах главного поставщика хлеба и других сельскохозяйственных товаров, что значительно обогатит государственную казну.

Впрочем, и магнатерия Великого княжества Литовского тоже хотела вкусить своей доли от того "пирога". И потому примчалась в Краков столь большим составом, понимая, что в одиночку окоротить московита у неё не получится.

Но как же не вовремя тот полез в Ливонию!

Ведь как раз именно сейчас у Польши было слишком много иных проблем. Тот же император и его брат были злы на поляков за перемирие с османами. Татары беспрестанно зорили окраины обоих государств, а османы вторглись-таки в Венгрию, и как там всё сложится - одному богу известно.

Или вот на западе, после того, как Польша упустила возможность принять в вассалы Западное Поморье, и князь Болеслав присягнул империи, у неё всё равно ещё оставались рычаги воздействия на его потомков. Но после визита туда московитского посла, Георг вдруг наотрез отказался обсуждать вопрос спорных городков. А значит, стал потенциально опасен.

А ведь была ещё и Молдавия. И люди поговаривали, что между Сучавой и Москвой тоже начались какие-то поползновения.

А тут ещё и император отпустил пленённого им короля франков, и тот тут же начал готовится к реваншу. Его посол был уже на пути в Польшу, и Шидловецкий даже представить не мог, какие предложения он везёт. Но какие бы они ни были, они всё одно шли в противоречие его прогабсбургской политике.

Однако и вести из Ватикана были даже как бы и не хуже. Похоже, папа решил в этот раз выступить против Карла. Его мотивацию канцлер понимал, но при этом был более чем уверен, что московит в этом начинающем противостоянии поддержит как раз Карла, а это значило, что вмешательство Польши в ливонские дела он привычно выставит как оправдание того, почему он не может выслать войск в помощь. И тогда уже ни о каком союзе с Габсбургами речи идти быть не могло. Ведь в глазах Карла и Фердинанда Польша окончательно превратится в главную помеху для московита отправлять войска в помощь императору. И что тогда? Новые планы по разделу коронных земель, как при покойном Максимилиане? Ливония хороший приз, но вмешиваться в её дела именно сейчас Польше явно не стоило. Сначала нужно было провентилировать складывающийся политический расклад, найти союзников, собрать необходимую сумму и придумать, как минимизировать возможные потери. И лишь потом уже начинать действовать.

Ну а пока придётся молить бога, чтобы ливонцы продержались хотя бы год.

*****

Весна в Стокгольме выдалась холодной, и молодой король предпочитал вершить дела, если находился во дворце, сидя возле весело потрескивающего камина. А дел у него было много. Кризис в Дании и решительная поддержка Любека помогли ему освободить Швецию от унии и одеть королевскую корону. Но ему этого было мало: подобно былым королям, он мечтал расширить старые границы Швеции. Вот только для этого ему не хватало одной малости - денег.

Помощь Любека повлекла за собой известные обязательства и "почтенный совет" города желал как можно скорее получить дивиденды за вложенный в него капитал. Так что пришлось молодому королю издавать указ о предоставлении Любеку и его союзникам очень выгодных торговых привилегий. Так что теперь внешняя торговля Швеции велась прежде всего с ганзейской столицей и с помощью посредников, в роли которых выступали всё те же ганзейские купцы, так как в стране фактически не существовало тех, кто был бы связан с морем, кроме небольших артелей рыбаков. Но эти привилегии, обогащая других, стали изрядным минусом в доходной части казны самого Густава. Обременив себя и государство долгами Любеку, он с трудом сводил концы с концами. Где уж тут мечтать о территориальных захватах. Тем более, что его двор просто погряз в тайных заговорах, насилиях и интригах.

В начале 1524 года из датского плена возвратилась на родину вдова Стена Стуре Кристина Юлленшерна, которая вовсе не отказалась от политической деятельности. Более того, она даже сошлась с извечным врагом шведской свободы - Северином Норби, и вместе с ним начала плести сеть интриги.