Князь Фёдор Михайлович Курбский-Чёрный был сильно не в духе. И всё из-за того письма, что пришло ему из столицы. А дело было в том, что по разрядным спискам назначили его воеводой полка левой руки на Пояс Богородицы, хранить землю Русскую от злых татаровей. И всё бы ничего, да в то же время и Бутурлина Иван Никитича Всячину назначили воеводой в ту же рать, но полка правой руки. А сие было князю Фёдору вельми невместно. Вот и жаловался он государю, что быть ему после Ваньки Бутурлина непригоже. Жаловался в надежде не столько честь родовую отстоять, сколько больше от службы отлучиться, да видно не судьба. Написал ему Василий Иванович, что "быть ему на службе по росписи, а та ему служба без мест". И вроде, как и чести родовой без порухи обошлись, а на службе оставаться придётся, да и Бутурлины о сём назначении тоже не забудут. А ведь сегодня "без мест", завтра "без мест", а там и привыкнут, что Бутурлины выше Курбских стоят.

Вот и ходил воевода мрачнее тучи, да меды стоялые потреблял сверх всякой меры. Или на охоту отъезжал, на псовую. Однако нечасто, так как появись враг, а воеводы при полках нет - и не миновать ему тогда опалы царской. А не будешь близ двора, не будет тебе ни уважения, ни дарений за службишку. А он же не Андрюшка Барбашин, чтобы ко всяким промыслам охоту иметь, хотя купцам его тиуны да приказчики продают многое, что с вотчин собрали. Но не с Шуйскими ему калитой меряться, те ведь недаром прозвище "шубники" носят. Одна стезя у Курбских и осталась - служба воинская. Вот и отец с дядьями государю служили честно и грозно, и голову под Казанью сложили, чести родовой не умалив. А государь-то непамятлив оказался, умаляет он род князей Курбских. Вон и дядьку Семёна, славного "самой строгой жизнью", от себя отдалил лишь за то, что тот противился его разводу с Соломонией. Видать завелись злые завистники при государевом дворе, извести хотят род Курбских. И словом и колдовством, а то как ещё объяснить, что многие родичи умирают бездетными, словно порчу кто навёл. Вот и ему уже который год господь детишек не шлёт. Неспроста это, ой неспроста.

Вот так и метался князь между делами служебными и мыслями чёрными, пока аккурат посреди лета не прискакал в лагерь взмыленный гонец, поведавший собравшимся воеводам, что большого похода крымского в этом году не будет, ибо донесли уже доброхоты, что татары нынче на казанские украйны двинулись. И оттого велит государь, оставив на Берегу силу малую, идти полками под Казань, дабы отбить охоту крымским собакам туда хаживать. Причём предлагалось пешим полкам русским идти не привычным кружным путём, а напрямик, "полем", через мещерские и мордовские земли. Такого хода ведь никто не ожидал, а значит, свалятся русские полки на Орду, как снег на голову. Вот только и воеводам таким путём водить полки ещё не приходилось, так что стали они думу думать: как маршрут проложить, как колонны сформировать да сколько съестного с собою брать каждому воину. Царский приказ не оспоришь, так что неделю спустя двинулась основная масса береговых полков в поход по дорогам незнаемым.

Пять недель шло войско краешком великого Дикого поля. Пять недель только пыль, пот, тучи насекомых и тяжёлая физическая работа. Донимала жара, не хватало воды, ибо многие ручьи сильно усохли, а иные и вовсе исчезли. Трудную задачу снабжения армии продовольствием решали охотой да рыбной ловлей. И всё же должным количеством припасов запастись не смогли, ибо об истинной протяженности пути воеводы даже не подозревали. Так что к обычным тяготам похода присоединился ещё и голод. Благо сильно ослабеть армии он не дал, так как вскоре полки достигли реки Суры и вступили в черемисскую землю, где уже можно было купить провизию у местных жителей. Ох, какой же вкусной показалась русским воинам обычная ключевая вода, и как сладок был простой ржаной хлеб.

Верные вассальной присяге горные черемисы кроме того, что накормили изголодавшееся войско, так ещё и предоставили ему проводников через свои леса и болота, а также добавили в его ряды собственные отряды, во главе которых встали местные князьки. В результате подобного вливания русское войско значительно увеличилось в силах и стало более "зрячим", ведь черемисы взяли на себя и роль главных разведчиков. Прекрасно ориентируясь в собственных лесах, они быстро обнаружили войска крымской орды, что спешно шли на помощь восставшим, и даже смогли примерно посчитать их количество.

А вот татарские разведчики в густых мордовских лесах оказались не на высоте, и вид изготовившихся к битве русских полков оказался для орды неприятным сюрпризом. Разглядывая стройные ряды пешей рати, Сахиб-Гирей сразу понял, что отступать уже поздно, ибо позади его войск текла пусть и небольшая, но противная речушка, которую орда буквально на днях с трудом преодолела. Так что калга прямо с марша бросил своих кавалеристов в бой, стремясь решительной атакой смять неожиданное препятствие. Увы, но история словно издевалась над ним.

В результате скоротечного, но кровопролитного боя, татары были наголову разбиты и остатки орды побежали назад, бросая обоз, табуны лошадей и немногочисленные пушки. И предсказуемо у переправы через ту самую речушку с болотистыми берегами бегущие организовали крепкий затор, в который с большим удовольствием и врезалась поместная конница, шедшая под прапором князя Курбского вдогон за убегающими. В результате добычей русичей стало большое количество кибиток, огромный табун лошадей и множество татар, что на свою беду выжили в схватке.

И всё же князь Курбский был весьма недоволен результатом. Да, орда была разбита и больше не угрожала российским украинам, но главный приз погони - сам калга Крымского ханства - сумел-таки перебраться на другой берег и теперь улепётывал в степь во всю мочь своих коней. И гнаться за ним было бесполезным занятием.

Глядя вослед удаляющимся всадникам, воевода зло сплюнул во взбаламученные воды тихой речушки и велел собирать доставший хабар и возвращаться к основному войску. Орда ушла, но бунтовщики ещё не были усмирены, так что для русской армии ещё только всё начиналось.

А хан Сагиб-Гирей, злой на всех, включая и себя, спешил назад, в Крым, горя лишь одним желанием: собрать в кулак всю силу ханства и обрушить её на проклятых московитов. Растоптать, сжечь, уничтожить. Вернуть на московские земли времена великих ханов прошлого. И, сам того не ведая, послужил в очередной раз карающей рукой Истории. Ибо исходя злобой и желая кого-нибудь порубить, он неожиданно наскочил в степи на ногайский отряд, вид которого показывал, что и он в недавнем времени пережил разгром. И тогда Сахиб-Гирей сам повёл своих нукеров в атаку и в короткой, но злой сече изрубил почти весь чужой отряд.

А когда схлынул копившийся в груди гнев, то крымский калга с удивлением узнал, что его воины порубили не абы кого, а самого ногайского бия. Голову Агиша ему поднесли воздетой на копье и Гирей долго смотрел в пустые глаза того, кто несколько лет назад предал ханство огню и разграблению. Что же, хоть где-то свершилась святая месть. Велев бросить чужие тела воронам, Сахиб уже без спешки двинулся дальше в степь...

*****

Густая тропическая ночь окутала "Новик", лениво лежащего в дрейфе. Его кормовые огни ярко светились в ночной черноте, указывая мателотам, где находится флагман. Несмотря на упавшую прохладу, в каюте адмирала было жарко, как в бане, и Гридя с удовольствием скинул с себя всё, кроме штанов и исподней рубахи.

На столе перед ним привычно высился ворох бумаг, поверх которой лежали кроки исследуемых берегов, с нанесёнными на них координатами. Метод казанского астронома работал хорошо, когда съёмку вели с берега, так что для отдельных мысов и устьев рек координаты эти были весьма точны! Правда для этого приходилось бросать якорь и терять время, пока съехавшие на берег астрономы не проведут все измерения.