Сегодняшним утром, в плену непрекращающегося снегопада, я чувствовал лишь пустоту и усталость. Эдвард же, напротив, бурно разыгрывал сцену из воображаемого представления, носился взад-вперед по комнате, громко провозглашая с сильным беркширским акцентом: «Я — король Георг III!» Гарольд, привыкший, как самый младший, развлекать себя играми, которые редко нравились кому-то еще, кроме него, изображал «светского человека». Он неторопливо прогуливался по комнате под руку с воображаемым спутником преклонных лет, периодически посещал с ним воображаемые клубы, неспешно преодолевал воображаемые ступени, просматривал воображаемые газеты, обсуждал воображаемые сплетни, по-взрослому качая головой, и, что самое прискорбное, подносил к губам воображаемые бокалы. Бог знает почему, такое унылое времяпрепровождение казалось привлекательным ему, мальчишке. Он сам придумал эту игру и очень гордился ею. Между тем, мы с Шарлоттой, устроившись на подоконнике, завороженно следили за вихрем и кружением бесчисленных снежинок, обволакивающих наш веселый мир какой-то странной, призрачной пеленой.
Шарлотта в тот день была очень расстроена. За завтраком она поспорила с мисс Смедли, и чтобы убедить ее, процитировала что-то из своей любимой книжки сказок. В ответ гувернантка мягко, но твердо сообщила ей, что таких существ, как феи, на самом деле не существует.
— Ты хочешь сказать, что сказки врут? — прямо спросила Шарлотта.
Мисс Смедли не одобряла употребление таких грубых слов.
— Каждая сказка, — объяснила она, — построена на ошибочном антропоморфизме, одушевлении природы. Но сегодня, мы слишком хорошо осведомлены о том, как все устроено, чтобы верить во все это. Однако, не стоит расстраиваться, дорогая, хоть это и вымысел, он может научить тебя многому…
— Чему можно научиться у того, чего не существует? — упорствовала Шарлотта.
Сестренка осталась при своем мнении, но настроение у нее испортилось.
— Не обращай на нее внимания, — утешал я Шарлотту, — откуда ей-то знать! Она не может даже метко бросить камень!
— Эдвард тоже говорит, что сказки — вздор, — с сомнением возразила Шарлотта.
— Эдвард все называет вздором, — объяснил я, — он вообще собирается в армию. В книге не может быть написана ложь, это точно!
Шарлотта почти успокоилась. Эдвард успел к этому времени победить дракона и теперь проделывал в нем дырки с урчащим звуком. Гарольд восходил по ступеням знаменитого клуба «Атенеум» с весьма самодовольным видом. Снаружи, верхушки высоких вязов поглотила снежная буря.
— Небо падает, — нежно произнесла Шарлотта, — я должна сказать об этом королю.
Это была цитата из сказки про курочку, которую что-то ударило по голове, и она решила, что небо падает. Я сказал, что готов почитать ей вслух и потянулся за книгой. Но эльфы и феи оставались пока в немилости: скептические намеки гувернантки отравили все удовольствие. Поэтому, я с радостью взял книгу о короле Артуре. Для Шарлотты она была второй по значимости, ей нравились странствующие наездницы, встречавшиеся на ее страницах, для нас же, мальчишек — первой, потому что мы обожали рыцарские турниры и мчащихся навстречу друг другу всадников с копьями наперевес. Однако, злой рок преследовал нас в тот день. На беду я открыл книгу на самой грустной истории, истории о двух братьях Балине и Балане, зарубивших друг друга по ошибке.
— И выехав из леса, — читал я, — он услышал сигнал охотничьего рога, который подают, когда олень мертв. «Этот сигнал, — сказал Балин, — звучит для меня, ибо я и есть тот трофей, хотя я и не мертв пока».
Тут Шарлотта заплакала, она знала, что произойдет в конце. Я в отчаянии захлопнул книгу. Гарольд выглянул из-за спинки кресла. Он сосал большой палец, что члены английских клубов делают довольно редко, и удивленно глазел на заплаканную сестру. Эдвард отбросил лицедейство и ринулся утешать Шарлотту. Эта новая роль показалась ему интересной.
— Я знаю веселую историю, — начал он, — тетя Элиза рассказала ее мне, когда мы были вместе в этой жуткой загранице.
(Эдвард как-то страдал целый месяц во Франции, в городе Динан.)
— У одного человека было два аиста. Один аист умер, это была самка.
— От чего она умерла? — заинтересовался Гарольд.
— И аист-самец очень расстроился, он грустил и был несчастен. Тогда, специально для него, нашли утку. Утка оказалась селезнем, но аист не обратил на это внимания, и птицы полюбили друг друга и были счастливы. Но потом появилась еще одна утка, на этот раз утка-самка, и когда селезень увидел ее, то влюбился без памяти. Он бросил аиста и сделал утке предложение руки и сердца, потому что она была очень красивая. А несчастный аист ни одним словом не упрекнул своего бывшего друга, он только тосковал и чах, с каждым днем все больше и больше. И вот, однажды утром его нашли мертвым. Но утки жили счастливо до конца своих дней!
Это была, по мнению Эдварда, веселая история! Вновь уголки рта бедной Шарлотты потянулись вниз. Абсолютная и постоянная неспособность Эдварда понять, в чем настоящий смысл, сильно раздражала меня. Он всегда был таким. Много лет назад, взрослые, желая подготовить его неокрепшее сознание к одному важному семейному событию, чтобы он не забросал их неловкими вопросами, на которые не всегда возможно подобрать правильный ответ, осторожно спросили, кого бы ему хотелось: младшего братика или сестренку? Эдвард серьезно обдумал все варианты и, в конце концов, заявил, что предпочел бы щенка Ньюфаундленда. Любой другой, более сообразительный мальчик, на его месте пошел бы навстречу родителям и облегчил бы им задачу. Теперь же, к трудной теме им предстояло искать новые подходы, снова и снова.
Пока Шарлотта шмыгала носом и икала, что говорило о глубине травмы, нанесенной ей бездушным братом, этот самый брат, совершенно не догадываясь о том, что натворил, с криком бросился на Гарольда.
— Мне нужен новый дракон! — объявил он. — Ты будешь моим драконом!
— Пусти меня! — завизжал Гарольд, решительно отбиваясь. — Я играю в другую игру. Я же не могу быть и драконом и посетителем клуба!
— Разве тебе не хочется побыть милым чешуйчатым драконом, целиком зеленым, — уговаривал брата Эдвард, — у тебя будет извивающийся хвост и красные глаза, а из пасти ты будешь изрыгать настоящее пламя.
Какое-то мгновенье Гарольд все же колебался, так силен был в нем джентльменский дух, но не прошло и минуты, как он уже ползал по полу. Ни один ящер не смог бы так мастерски вертеть чешуйчатым хвостом, как это делал Гарольд. Светская жизнь осталась далеко в прошлом. С ужасающим пыхтением он изрыгал из пасти ярчайшее пламя и заполнил воображаемым дымом всю комнату.
— А еще мне нужна принцесса, — восторженно крикнул Эдвард и схватил Шарлотту. — А ты будешь доктором и исцелишь меня от смертельной раны.
Из всех профессий сакральное искусство врачевания вызывало у меня наибольший ужас и отвращение. Неизгладимы были катастрофические воспоминания о клизмах и микстурах. Потому, вместе с Шарлоттой, которую также не прельщала предложенная ей роль, я бросился к двери. Эдвард кинулся нам наперерез, и неприятельские силы схлестнулись в жестоком поединке прямо на ковре. В краткий миг все смешалось, как на настоящем рыцарском турнире. И лишь серебристый звон колокольчика, возвещавшего обед, вернул мир в наши враждующие ряды. Сам Святой Грааль не смог бы утихомирить нас быстрее.
О чем болтают девчонки?
Эдвард, разбогатевший после недавнего посещения дантиста, настаивал на покупке имбирного пива. В нашей семье, как и во всех семьях с крепкими традициями, существовала четкая договоренность: полкроны за выпавший зуб и всего шиллинг за шатающийся. Сегодняшний зуб, к сожалению, несмотря на всю заинтересованность Эдварда, оказался только шатающимся, но, тем не менее, событие это стоило отпраздновать. Сам богач, впрочем, освободил себя от унизительных обязанностей и степенно расхаживал по саду, пока я бегал в деревню за пивом, а Гарольд искал стакан в буфете. Закончив все приготовления, мы удобно устроились на полянке. Самые достойные и умеющие держать себя в обществе кролики были выпущены из клеток и присоединились к нашему празднику; они лениво щипали травку, выбирая сочные подорожники. Селина, старшая из девочек, по-женски манерно вертела в руках первый полный стакан и изящно вылавливала из напитка кусочки попавшей туда пробки.