Я выразил сомнение по поводу верности его предположения.

— Она же старая, — сказал я, — ей уже двадцать пять.

— Конечно, старая, — пренебрежительно бросил Эдвард, — бьюсь об заклад, ему просто нужны ее деньги.

— Не знал, что у нее есть деньги, — робко заметил я.

— Конечно, есть, — уверенно сказал брат, — масса денег.

Мы замолчали, каждый обдумывал этот волнительный вопрос: я изумлялся, что подобный изъян, часто проявляется в натурах завистливых, особенно у взрослых, например, у этого викария; Эдвард же, по всей видимости, обдумывал, какую выгоду сможет извлечь для себя при подобном положении вещей.

— Бобби Феррис рассказал мне, — начал Эдвард через какое-то время, — что один парень ухаживал за его сестрой…

— Что значит «ухаживал»? — осторожно спросил я.

— Не знаю, — равнодушно откликнулся Эдвард. — Ну это то… то, что обычно делают, когда влюбляются, понимаешь? Пишут друг другу записки, письма. И Бобби часто носил эти записки и другие вещи, которые они передавали друг другу. Каждый раз он получал в награду шиллинг.

— Они оба давали ему по шиллингу? — невинно поинтересовался я.

Эдвард посмотрел на меня с жалостью.

— Девчонки никогда не дают денег, — коротко объяснил он. — Но она делала за него уроки, вставала на его сторону во время споров и рассказывала сказки, когда он просил, очень хорошие сказки. И от девчонок бывает толк. Так он жил припеваючи, но, к сожалению, его сестра поссорилась с парнем из-за чего-то.

— Почему они поссорились? — спросил я.

— Не знаю, — сказал Эдвард. — Одним словом, они перестали передавать друг другу записки и письма, и шиллингов тоже больше не давали. Бобби оказался в трудном положении: он купил в кредит двух хорьков и пообещал выплачивать за них по шиллингу в неделю, он ведь думал, что шиллинги никогда не кончатся. Глупый осел! Поэтому, когда, однажды, ему напомнили, что с него причитается, он пошел к парню и сказал:

— У Беллы разбито сердце. Она умоляет тебя о встрече на закате. Приходи к старому дубу, как обычно. Она будет ждать тебя там!

Эту ерунду Бобби вычитал в какой-то глупой книжке. Парень озадаченно посмотрел на него и сказал:

— К какому старому дубу? Мы не встречались у старого дуба.

— Может быть, она имела в виду «Королевский дуб»? — тут же выкрутился Бобби, он понял, что допустил промах, слишком доверился глупой книжке.

Однако, парень по-прежнему выглядел озадаченным.

— Надо думать, — сказал я. — «Королевский дуб» — ужасный дешевый паб.

— Я знаю, — ответил Эдвард. — Наконец, парень сказал:

— Наверное, она имела в виду старое дерево на пастбище вашего отца. Это вяз, но для нее, видимо, нет разницы. Ладно, передай ей, что я приду.

Бобби очень хотел получить шиллинг, поэтому добавил:

— Она так ужасно плакала!

И парень дал ему монету.

— А он сильно рассердился, когда Белла не пришла на свидание? — спросил я.

— Бобби пришел вместо нее, — успокоил меня Эдвард. — Юный Феррис был истинным джентльменом. Он передал записку от Беллы: «Я не осмеливаюсь выйти из дома. Жестокие родители заточили меня в четырех стенах. Если бы ты знал, как я страдаю! Твоя Белла с разбитым сердцем». Опять та же глупая книжка. Записка показалась парню довольно странной, потому что родители Беллы были, скорей, заинтересованы в их дружбе. Парень был завидным женихом, у него водились деньги.

— Но, почему же они… — начал я.

— Не знаю, — раздраженно ответил Эдвард. — Я рассказываю тебе то, что сказал мне Бобби. Жених заподозрил что-то неладное, но не сумел уличить Бобби во лжи, так что в тот раз он выкрутился. Когда на следующей неделе ему понадобилась помощь по Французскому, попалось слишком сложное упражнение, он решил проделать то же самое и с сестрой. Но она оказалась проницательней и вывела брата на чистую воду. Женщины, почему-то, намного менее доверчивы, чем мужчины. Они просто жутко недоверчивы, ты не замечал?

— Замечал, — ответил я. — А они помирились, этот парень и сестра Бобби, они потом помирились?

— Этого я не помню, — равнодушно откликнулся Эдвард. — Но Бобби уехал в школу на год раньше, чем его собирались туда отправить. Этого он и добивался. Так что, все уладилось.

Я пытался разобраться какова мораль этой истории, она явно подразумевалась, когда поток света из открытой двери хлынул на лужайку, освещавшуюся до этого лишь луной, и тетя Мария вместе с новым викарием вышли из дома и направились к садовой скамейке, за которой плотной стеной, почти целиком огибавшей дом, высились кусты лавра. Эдвард мрачно размышлял.

— Если бы мы знали, о чем они говорят, — сказал он, — ты бы понял, что я прав. Слушай! Давай отправим малыша на разведку!

— Гарольд уже спит, — сказал я, — не думаю, что стоит…

— Вздор, — перебил меня брат, — он младший и должен делать то, что ему велят!

Итак, бедного Гарольда вытащили из постели и проинструктировали. Он, конечно, не пришел в восторг, когда его вдруг поставили на холодный пол и потребовали выполнить задание, не представлявшее для него никакого интереса, но он был преданным и послушным братом. Существовал очень простой способ выбраться из комнаты. Из окна было нетрудно перебраться на крыльцо с железными перилами, что мы обычно и делали, когда хотели тайком сбежать. Гарольд ловко, как крыса, пробрался вниз, его белая ночная рубашка мерцала какое-то время в темноте, на дорожке, посыпанной гравием, прежде чем он пропал из виду среди кустов лавра. Ненадолго наступила тишина, ее неожиданно прервал долгий пронзительный визг, будто скребли чем-то по металлической поверхности, потом послышались звуки борьбы. Наш разведчик попал в руки врага!

Только лень заставила нас поручить такое важное задание младшему брату, но теперь, когда с ним случилась беда, мы мгновенно ринулись на помощь. Не прошло и секунды, как мы спрыгнули с крыльца и поползли, подобно индейцам Чероки, к скамейке, сквозь кусты лавра. Жалостное зрелище предстало нашим глазам. Тетя Мария в белом вечернем платье сидела на скамейке и выглядела, особенно для тети, просто чудесно. Перед ней, на лужайке, стоял разгневанный викарий, держал за ухо нашего младшего брата и, судя по воплям, которые издавал последний, собирался вот-вот оторвать его ухо от головы. Жуткий вой Гарольда мы оценили лишь с эстетической точки зрения, потому что любой мальчишка, побывавший в руках взрослого, легко отличит крик подлинной физической боли от рева, взывающего к милосердию. Гарольд явно использовал в этот момент второй вариант.

— Ну, щенок (я слышал, что викарий сказал «щенок», но Эдвард потом решительно утверждал, что было произнесено слово «чертенок»), рассказывай, что ты здесь делаешь?

— Отпустите мое ухо, — визжал Гарольд, — и я скажу вам истинную правду.

— Хорошо, — согласился викарий, — давай, только не ври слишком много.

Мы без тени волнения ждали обещанного разоблачения, однако, мы недооценили, какой безудержной фантазией и силой воображения обладал Гарольд.

— Я только закончил молиться, — не спеша начал юный джентльмен, — и случайно выглянул в окно. Вдруг, на лужайке, я увидел нечто, от чего у меня кровь застыла в жилах! Грабитель тайком пробирался к дому! У него было злое лицо и потайной фонарик, и он был вооружен до зубов!

Мы слушали с интересом. История, которую рассказывал Гарольд, в таком не типичном для себя стиле, показалась нам странно знакомой.

— Продолжай, — угрюмо сказал викарий.

— Грабитель на секунду остановился, — говорил Гарольд, — и тихо свистнул. Тут же кто-то тихо свистнул в ответ, и из кустов выскользнули две тени. Оба злоумышленника были вооружены до зубов.

— Великолепно, — произнес викарий, — что было дальше?

— Главный грабитель, — воодушевившись, продолжал Гарольд, — подошел к своим гнусным товарищам, и они начали о чем-то шептаться. У него было просто свирепое выражение лица, и я забыл сказать, что он был вооружен до…