И вновь, сильная комбинация теории (провозглашение прав) и практики (на этот раз открытый протест и восстание) заставила законодателей действовать решительно. Судя по выступлению Керсена, права человека неизбежно становились темой для обсуждения, даже в Национальном собрании, объявившем, что они неприменимы по отношению к колониям. Произошедшие события вынудили депутатов признать их применимость в тех местах и по отношению к тем группам, которым они поначалу надеялись в этих правах отказать. Противники предоставления прав свободным цветным согласились со сторонниками такого шага в главном: права свободных цветных нельзя рассматривать отдельно от самой рабовладельческой системы. Как только права были признаны, следующий шаг стал еще более неотвратимым.

К лету 1793 года французские колонии захлестнула волна бунтов и мятежей. Сама Франция была провозглашена республикой, и теперь ей предстояло помериться силами с Британией и Испанией на Карибах. Белые плантаторы искали альянса с британцами. Часть мятежных рабов Сан-Доминго перешла на сторону испанцев, контролировавших восточную половину острова – Санто-Доминго, – в обмен на обещание даровать им свободу. Однако отмена рабства в планы Испании не входила. В августе 1793 года при полном поражении французской колониальной администрации два прибывших из Франции комиссара предлагали свободу рабам, а затем и их семьям, в обмен на службу республике. Кроме того, они обещали земельные концессии. К концу месяца комиссары сулили свободу целым провинциям. Декрет, освобождавший рабов на севере, начинался со Статьи 1 Декларации прав человека и гражданина: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Парижские депутаты поначалу боялись плана британцев освободить всех рабов и таким образом подорвать власть Франции, тем не менее в феврале 1794 года они проголосовали за отмену рабства во всех колониях. Решение было принято сразу после того, как они выслушали свидетельские показания непосредственных участников событий – белого, мулата и бывшего раба, посланных из Сан-Доминго объяснить французам необходимость эмансипации. Вдобавок к отмене «рабства негров во всех колониях» депутаты постановили, что «все люди без различия цвета их кожи, проживающие в колониях, являются французскими гражданами и пользуются всеми правами, обеспечиваемыми Конституцией»[182].

Была ли отмена рабства деянием просвещенного альтруизма? Вряд ли. Массовое восстание рабов в Сан-Доминго вместе с войной на нескольких фронтах не оставили комиссарам, а следовательно, и парижским депутатам большого выбора, если они хотели удержать хотя бы часть островной колонии. Однако, как показали действия Британии и Испании, возможностей для маневров с целью сохранения рабства было предостаточно: они могли бы пообещать частично освободить только тех, кто перешел на их сторону, не отменяя рабство полностью. Но с распространением «прав человека» Франции стало намного труднее поддерживать рабовладельческую систему. Обсуждение прав, захватившее всю страну, помешало попыткам депутатов вывести колонии за рамки конституции, а также подвигло самих свободных цветных и рабов к выдвижению новых требований и ожесточенной борьбе за них. Плантаторы и их союзники с самого начала почувствовали угрозу. Находившиеся в Париже депутаты от колоний тайно посылали домой письма, в которых советовали своим друзьям «присматривать за людьми и происходящим, арестовывать подозреваемых и перехватывать любые письма и документы, хотя бы упоминавшие слово „свобода“». Возможно, рабы и не понимали всех тонкостей доктрины прав человека, однако эти слова, несомненно, стали для них спасительным заклинанием. Бывший раб Туссен Лувертюр, вскоре возглавивший восстание, в августе 1793 заявлял: «Я хочу, чтобы Свобода и Равенство правили в Сан-Доминго. Я работаю ради них. Присоединяйтесь к нам, братья [повстанцы], и вместе с нами сражайтесь за общее дело». Без первоначальной Декларации отмена рабства в 1794 году так и осталась бы невозможной[183].

В 1802 году Наполеон отправил на остров огромную экспедиционную армию, которая должна была схватить Туссена Лувертюра и восстановить рабство в колониях. Туссена арестовали и выслали во Францию, где он и умер в холодных застенках, воспетый Уильямом Вордсвортом и почитаемый аболиционистами во всем мире. Вордсворт прославил свободолюбие Туссена Лувертюра в одноименном сонете:

Правление Наполеона отсрочило окончательную отмену рабства во французских колониях до 1848 года, когда была провозглашена Вторая республика. Однако императору все же не удалось повернуть время вспять. Рабы Сан-Доминго отказались смириться со своей участью и успешно сдерживали натиск наполеоновской армии, пока та, потерпев поражение, не была вынуждена отступить. В результате было образовано первое независимое государство свободных рабов – Гаити. Из шестидесяти тысяч французских, швейцарских, немецких и польских солдат, высадившихся на остров, лишь нескольким тысячам удалось покинуть остров и переплыть океан. Остальные погибли в ходе ожесточенных боев или пали жертвами желтой лихорадки, включая командующего французского экспедиционного корпуса генерала Леклерка. Даже в тех колониях, где рабство все-таки было восстановлено, вкус свободы не был забыт окончательно. Сторонник отмены рабства, посетивший Гваделупу после Июльской революции 1830 года, которая положила конец ультраконсервативному правлению Карла X, писал о реакции рабов на триколор, принятый республикой в 1794 году: «Славный символ нашего освобождения, приветствуем тебя! – воскликнули пятнадцать или двадцать рабов. – Да здравствует флаг человеколюбия! Он переплыл океан, чтобы возвестить о триумфе наших друзей и нашем скором избавлении»[184].

Депутаты могли согласиться, хотя и под давлением, что Декларация прав распространялась на «всех людей, без различия цвета их кожи», однако лишь очень немногие из них могли заставить себя признать, что ее положения распространяются в том числе и на женщин. Тем не менее права женщин все-таки стали темой дебатов, в результате которых женщины обрели новые и важные гражданские права. Так, девушки получили равные с братьями права наследования, а жены теперь могли получить развод на тех же основаниях, что и их мужья. По французским законам развод оставался под запретом до 1792 года. Реставрированная монархия вновь отменила развод в 1816 году, он не был восстановлен вплоть до 1884 года, но даже тогда ему сопутствовало больше ограничений по сравнению с 1792 годом. Принимая во внимание повсеместное отсутствие у женщин политических прав в XVIII веке и на протяжении большей части истории человечества, – ни в одной стране мира женщины не имели избирательных прав для участия в национальных выборах до конца XIX века, – удивительно то, что права женщин вообще оказались в фокусе публичных дискуссий, а не то, что женщины в итоге эти права не получили.

Очевидно, что права женщин располагались на более низкой отметке по шкале «представимого», чем права других групп. В Европе «женский вопрос» периодически поднимали и в XVII, и в XVIII веке, особенно при обсуждении женского образования или отсутствия такового, однако в годы, предшествующие как Американской, так и Французской революции, правам женщин не уделяли большого внимания. В отличие от французских протестантов, евреев или даже рабов, положение женщин не было главной темой памфлетных войн и конкурсов на лучшее эссе или предметом рассмотрения государственных комиссий или организаций, отстаивающих права, таких как «Общество друзей чернокожих». Причиной столь явного пренебрежения, вероятно, является тот факт, что женщины не были преследуемым меньшинством. По нашим сегодняшним меркам их притесняли, ущемляли их права из-за половой принадлежности, однако они не являлись меньшинством, и, конечно, никто не пытался заставить их изменить идентичность, как в случае с протестантами или евреями. Если кто-то и сравнивал женскую долю с рабством, то очень немногие выходили в этой аналогии за рамки метафоры. Безусловно, законы ограничивали женщин в правах, тем не менее в отличие от рабов кое-какие права у женщин имелись. Считалось, что женщины в нравственном, если не в интеллектуальном, отношении зависят от своих отцов и мужей, но в то же время они не были и полностью лишены автономии в общественном представлении. И в самом деле, их тяготение к автономии требовало неусыпной бдительности от разного рода так называемых попечителей. Также нельзя сказать, будто женщины вели себя безропотно и не могли выразить собственное мнение – им было что сказать и по политическим вопросам; народные восстания и бунты против высоких цен на хлеб до и во время Французской революции являются тому подтверждением[185].