Опля! Что такое? Чуть не упал!
Посмотрел под ноги — все ясно: левым ботинком наступил на шнурок правого. Так не годится! Я нагнулся. Осторожненько поставил бутылку на край тротуара и старательно завязал шнурки, сперва на правом, потом, на всякий случай, и на левом ботинке. Аккуратность и осторожность прежде всего! Выпрямился — где же бутылка?
Так… Главное, не волноваться. Найдется — никуда не денется. Да вот же она! Нет… Может, чуть ближе́? Тоже нет? Тогда подальше?.. Левее? Правее? Простыл и след. Ищу на ощупь, будто ослеп.
Дзинь! Слышу звон разбитого стекла.
Мне ничего не видно, но случилось непоправимое, это вполне очевидно. Раскокал бутылку. Вода потекла по улице. Смотрю улица становится уже. Еще бы, когда воды-невидимки — огромная лужа.
— Хорошенькое дельце!
Я испуганно оглянулся. Рядом стояла ведьма. Ну и натерпелся же я страху! Как она, думаю, мне сейчас всыплет! Останется мокрое место! Но, надо же, не рассердилась! Даже слегка улыбнулась.
— Я в тебе не сомневалась. Кроме гадостей или глупостей ничего и не жди от людей. Отойди-ка в сторонку да поживей!
Я посторонился. Она наклонилась и начала шарить в луже.
— Может быть, говорю, вы мне поможете? Не стало бы хуже! И натворил же я бед!
А она в ответ:
— Чужие беды не мое дело! Я хочу подобрать осколки, чтобы не поранились ребятишки.
Удивительно, ведьма — и такая заботливая.
Смотрю, пальцев у нее не стало, вот и руки исчезли, потом голова, а сгорбленное тело пока еще сидит, но мало-помалу и его не стало.
— Сударыня! — кричу. — Мне вас не видно!
— Еще бы, — отвечает голос ведьмы. — Это от воды-невидимки. А ты что здесь прохлаждаешься. Иди-ка лучше домой.
Домой так домой. А тем временем на мостовой потихоньку росла, делаясь все глубже, дыра, и чтобы разглядеть ее получше, зеваки подходили поближе. Их становилось все больше. Они задавали вопросы, собирались звонить в полицию, в пожарную часть обращаться. Тут я понял: пора смываться.
А что было дальше, вам всем известно. Мы же пережили это все вместе. Как не знаете? Быть не может! Ах, ну да, вы меня моложе! И ваш дед не припомнит тоже? Что же все верно, он долго жил, а еще больше пережил и поэтому все позабыл.
Хорошо, тогда слушайте. На другое утро я прочел в газете, что бульвар Люстюкрю, а он где-то здесь поблизости, испорчен огромной трещиной. Ходить по нему еще можно, но только не женщинам, потому как при ходьбе возникает головокружение от ощущения неестественного парения. Будто шагаешь по воздуху и любуешься земными глубинами, разноцветными глинами, гранитами, сокровищами зарытыми, водопроводом, станциями метро и толпящимся там народом.
А вода-невидимка растекалась все шире, проникала все ниже, и все меньше кварталов оставалось в Париже. Его обитатели, словно слепцы, передвигались на ощупь, искали двери, держа ключи наготове. Прозрачность увеличилась во сто крат. Вот вдалеке показался ад. И в морской бинокль рассмотреть я не мог даже чертенят. Уж как вы, не знаю, а я их обожаю. И в театр, и в кино бегу со всех ног на всякую чертовщину.
Преисподня разверзалась, вода все глубже пробиралась. Не прошло и недели, как внизу показалось голубое дальнее небо с легкими облачками. Мы видели антиподов, иными словами, обитателей южного побережья Тихого океана. А один мой приятель похвалялся, что благодаря телескопу разглядел одного папуаса попу, а в ней дырочку. Папуас загорал в Австралии, а может, где и подалее…
Я-то думаю, он приврал. С такого-то расстояния! Да и кто и когда видел дырку, будь она хоть в попе, хоть на трусах после стирки. Дыра — это же отсутствие. А того, чего нет — не увидишь. Так что если услышишь, что говорят: я видал дыру, имей в виду: говорят о том, что ее окружает…
Стала невидимой и вода в Сене, мосты повисли над пустотой, как видения. Париж исчез, но остался Монмартр, на Сакре-Кер в парении, как мечта, как привидение. Чудесное, право слово, зрелище!
Но вот и в горизонт грунтовых вод (а именно так называют ученые воды, которые текут под землей) проникла невидимость, люди, пьющие эту воду, перестали друг друга видеть. Можно было различить лица пьяниц, наконец и они исчезли, ведь лоза виноградная водой насыщается, вода ей очень полезна.
В общем, спустя полгода совсем не осталось народа. Кругом ничего не видно. А главное, что обидно: ни тебе Эйфелевой башни, ни даже Монблана, потому что дожди, снегопады, туманы — та же вода, но она сперва испарилась, потом охладилась, сгустилась, вниз пролилась — и все растворилось, даже грязь.
Что ни день на небе ни облачка, светит яркое солнышко. И ночи стоят прекрасные, звезды сияют частые и среди них — месяц. А люди сидят на месте. С места боятся стронуться, им страшно: вдруг потеряются. Работать никто не работает. Никто никуда не ездит. Есть уже стало нечего. Конец пришел человечеству.
И я, конечно же, страдал — себя виноватым считал. Одно утешало: моя вина только мне да ведьме была видна. Между нами говоря, думаю, что все совести угрызения — чаще всего наши опасения дурного соседского мнения.
По счастью, ведьма над нами сжалилась. И в одно декабрьское утро, но не в то, когда я начал вам рассказывать сказку, а в другое, сидел я невидимкой на невидимом стуле, печатал на машинке невидимую сказку и услыхал вдруг дребезжащий голосок.
— Сочиняете, господин писатель?
От неожиданности я вздрогнул.
— Неужели вы, госпожа ведьма?
— Кому же еще быть! Ведьма-то я ведьма, но выходит, ангельской доброты! Ведь от вас, от людей, одни хлопоты! Не хочешь, а вмешиваешься в ваши дела. Да и как не вмешаться, иначе все вы, того и гляди, вымрете! Ну-ка, протяни руку!
Я протянул руку в сторону, откуда слышался голос, и коснулся чего-то гладкого, прохладного и длинноватого.
— Что это? Опять бутылка?
— Да, но с водой-видимкой. Выпей, хватит и одного глотка.
В самом деле, глотка хватило. Глотнул и вижу: я у себя в кабинете, в гостях у меня ведьма, а за окном — крыши, крыши спящего мирным сном Парижа.
— Благодарю вас, душечка-ведьма! А не оставите ли вы мне эту бутылку? Я бы угощал своих друзей…
Старая дама погрозила мне пальцем — не дам.
— Доверить тебе бутылку? Чтобы и ее разбил? Даже речи быть не может! Я сама дам испить, кому нужно. Отдавай бутылку и будь здоров!
Ведьма исчезла.
Не скажу, что я не обиделся. Но и старую ведьму можно понять. Ну, могу я обойти всю, всю землю? А ведьма обошла. Как? Не приложу ума! Где погостила — всех напоила — мужчин, женщин, детей, котов, коров, собак, лошадей, маленьких птичек и диких тигров, пауков, паучих, белых медведей, всех крошечных насекомых, знакомых и незнакомых… Не прошло и недели, как мы все друг на друга удивленно глядели.
И вот с тех пор-то, друзья мои, мы с вами и видим невидимое. Да, да, я не оговорился — невидимое. Не только самих себя, весь белый свет, но и вещи, которых вроде бы нет…
Например, мой приятель, вы его знаете, тот самый, который хвастался, что углядел благодаря телескопу… ну да, вот именно, — так вот он меня уверяет, что как только очки надевает, видит на небесах ангелочков, Господа Иисуса Христа, Деву Марию и самого Вседержателя, говорит, сидят они и благостно улыбаются.
Вот я и думаю, правду это или он, как всегда, привирает? Со мной ничего подобного не бывает. Сколько я ни приглядывался, ничего этакого не вижу.
Может, доктора попросить, чтоб очки прописал?
ПУТЕШЕСТВИЕ СЕН-ДЕОДА
под ред. Е. Кожевниковой
Эта сказка о маленьком французском городке, почти деревушке. Стоял-стоял городок среди поля и решил стать портом на море. Вы увидите, он им стал. А все получилось потому, что один маленький мальчик…
Что смотрите так недоверчиво? Вы и представить себе не можете, чтобы целый город вдруг поднялся с насиженного места и перебрался из долины Луары на Атлантическое побережье? А ведь так оно и было.
