Это случилось в одну из осеней,

были

горюче-су́хи

все.

Металось солнце,

сумасшедший маляр,

оранжевым колером пыльных выпачкав.

Откуда-то

на землю

нахлынули слухи.

Тихие.

Заходили на цыпочках.

Их шепот тревогу в гру́ди выселил,

а страх

под черепом

рукой красной

распутывал, распутывал и распутывал мысли,

и стало невыносимо ясно:

если не собрать людей пучками рот,

не взять и не взрезать людям вены –

зараженная земля

сама умрет –

сдохнут Парижи,

Берлины,

Вены!

Чего размякли?!

Хныкать поздно!

Раньше б раскаянье осенило!

Тысячеруким врачам

ланцетами роздано

оружье из арсеналов.

Италия!

Королю,

брадобрею ли

ясно –

некуда деться ей!

Уже сегодня

реяли

немцы над Венецией!

Германия!

Мысли,

музеи,

книги,

каньте в разверстые жерла.

Зевы зарев, оскальтесь нагло!

Бурши,

скачите верхом на Канте!

Нож в зубы!

Шашки на́голо!

Россия!

Разбойной ли Азии зной остыл?!

В крови желанья бурлят ордой.

Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых!

За ногу худую!

По камню бородой!

Франция!

Гони с бульваров любовный шепот!

В новые танцы – юношей выловить!

Слышишь, нежная?

Хорошо

под музыку митральезы жечь и насиловать!

Англия!

Турция!..

Т-р-а-а-ах!

Что это?

Послышалось!

Не бойтесь!

Ерунда!

Земля!

Смотрите,

что по волосам ее?

Морщины окопов легли на чело!

Т-с-с-с-с-с-с… —

грохот.

Барабаны, музыка?

Неужели?

Она это,

она самая?

Да!

НАЧАЛОСЬ.

Нерон!

Здравствуй!

Хочешь?

Зрелище величайшего театра.

Сегодня

бьются

государством в государство

16 отборных гладиаторов.

Куда легендам о бойнях Цезарей

перед былью,

которая теперь была

как на детском лице заря,

нежна ей

самая чудовищная гипербола.

Белкой скружишься у смеха в колесе,

когда узнает твой прах о том:

сегодня

мир

весь – Колизей,

и волны всех морей

по нем изостлались бархатом.

Трибуны – ска́лы,

и на скале там,

будто бой ей зубы выломил,

поднебесья соборов

скелет за скелетом

выжглись

и обнеслись перилами.

Сегодня

заревом в земную плешь она,

кровавя толп ропот,

в небо

люстрой подвешена

целая зажженная Европа.

Пришли,

расселись в земных долинах

гости

в страшном наряде.

Мрачно поигрывают на шеях длинных

ожерелья ядер.

Золото славян,

Черные мадьяр усы.

Негров непроглядные пятна.

Всех земных широт ярусы

вытолпила с головы до пят она.

И там,

где Альпы,

в закате грея,

выласкали в небе лед щеки, —

облаков галереей

нахохлились зоркие летчики.

И когда

на арену

воины

вышли

парадными парами,

в версты шарахнув театром удвоенный

грохот и гром миллиардных армий, —

шар земной

полюсы стиснул

и в ожидании замер.

Седоволосые океаны

вышли из берегов,

впились в арену мутными глазами.

Пылающими сходнями

спустилось солнце –

суровый

вечный арбитр.

Выгорая от любопытства,

звезд глаза повылезли из орбит.

А секунда медлит и медлит.

Лень ей.

К началу кровавых игр,

напряженный, как совокупление,

не дыша, остановился миг.

Вдруг –

секунда вдребезги.

Рухнула арена дыму в дыру.

В небе – ни зги.

Секунды быстрились и быстрились,

взрывали,

ревели,

рвали.

Пеной выстрел на выстрела

огнел в кровавом вале.

Вперед!

Вздрогнула от крика грудь дивизий.

Вперед!

Пена у рта.

Разящий Георгий у знамен в девизе,

барабаны: