А ещё там были их с Купавой старые знакомые – монахи. Оба выглядели целыми и невредимыми, хотя Дорофей был, кажется, сильно перепуган. Он поддерживал слепого Даниила за руку, но при этом вцепился в собрата так, будто сам боялся упасть. Слепец же выглядел скорее заинтересованным. Горислава удивлённо отметила, что рада их видеть. Только вот…

– Где Купава?– спросила она русалок снова.

– Лучше б о себе побеспокоилась, – фыркнула одна из злых девчонок, видимо, их предводительница. – Смотрите, монахи. Нравится?

– Святотатство, – пробормотал Дорофей, дрожащим пальцем чертя солнечный круг. Горислава огляделась и поняла, о чём говорила русалка: у стену, покрытые плесенью и почерневшие от влаги, были свалены священные образа и книги. Кое-где поблёскивала золотая утварь – тоже церковная, вестимо.

Воистину святотатство. Но, может, что-то из этого можно использовать как оружие? Горислава пристально вглядывалась к кучу, прикидывая, как быстро она сможет к ней прыгнуть, и каковы ещё шансы против двух водяников и нескольких русалок…

…Нет. Против трёх водяников. Из источника в глубине пещеры вынырнул ещё один – огромнее первых двух, вместе взятых. Его рыбьи глаза остановились на Гориславе с Оюун – и он издал булькающий рык.

– Стоять, Самсон! – предводительница злых девочек подняла руку, и водяник замер, не сводя ненавидящего взгляда со змеинь. – Нравится? Это Самсон Игнатьевич. Гончар. У него когда-то была семья. Большая семья. Жена, два сына, и целых семеро дочерей. Любимых дочерей. Как ты думаешь, что с ними стало, степнячка?

Оюун молчала, а потому заговорила Горислава:

– Дай-ка угадаю. Змеи убили, и эта рыбина хочет отомстить нам, так?

Самсон негодующе взревел.

– А ты не настолько тупа, как кажешься, – злая девочка сощурила глаза. А ведь она действительно девочка. Подросток, даже младше Гориславы. – Змеи убили у него всех. Замучали. Воины твоего предка, степнячка. Скажи, зачем ты прошла сюда? Ты настолько глупа или умереть хочешь?

– Я пришла сюда, хранительницы вод, не за тем, чтобы устраивать с вами ссору, – сказала Оюун. Горислава отдала ей должное: та говорила уверенно и без страха. – Мой предок, Шоно Голодный Волк, пал под этими стенами. Я лишь желаю найти его останки или хотя бы его вещи, чтобы похоронить…

Русалка зло рассмеялась, остальные подхватили.

– С чего ты думаешь, что мы… Что нам вообще есть дело до того, что ты желаешь? Ты тут не гость, ты наш враг!

– Но я пришла с миром…

– Вы никогда не приходите с миром! Вы принесли нам столько бед и горя, что хватит бездну наполнить, и ещё через края перельётся! – выкрикнула одна из русалок. Её глаза сверкали.

– Вы – эдзены. Хранительницы вод, – Оюун смотрела на них с какими-то грустью и удивлением. – Вы перешагнули смертную черту и вернулись, чтобы стать чем-то большим, чем люди… Вы не должны держаться за вашу скорбь, иначе станете злобными духами…

– Ты ещё будешь говорить нам, что можно, а что нельзя! – фыркнула другая русалка. – Здесь наше царство и наши правила!

– Старшая сказала, что мы можем судить вас, просто должны помнить завет Богини, – сказала другая. – Вот мы вас и судим. Ты, потомок Голодного Волка, раскаиваешься ли в прегрешениях своего предка?

– Мой предок был воином. Воины забирают жизни. В этом нет греха, – сказала Оюун твёрдо. – Ибо в мире духов мы все перерождаемся…

– Тогда, выходит, всех убивать можно? Потому что все переродятся? – фыркнула предводительница злых девочек. – Не раскаиваешься и не жалеешь – всё с тобой понятно… А ты, стриженая степнячка? Раскаиваешься?

– В чём?– мрачно спросила Горислава. – Я степи этой не нюхала и змеиней родиться не желала…

– Ты ворвалась в наш дом! – русалка ткнула в её сторону копьём.

– Вы сами меня сюда притащили! – огрызнулась Горислава. – Я просто защищала свою сестру. Где она, кстати? Где Купава, в третий раз спрашиваю?

– Старшая послала её на испытание, – нерешительно сказала одна из русалок.

– Молчи!– шикнула на ней предводительница.

– А вы развлечься решили, значит? – Горислава скрестила руки на груди. – Сто лет прожили, ума не нажили! Ладно, змеев вы ненавидите, ясно. Но их-то за что судить будете? – она махнула рукой в сторону монахов.

– За обман, – тихо сказала предводительница русалок. – Слышите, чернецы? Вы нас всех обманывали!

– Головы дурили, – гневно сказала подружка.

– Говорили, что Финист защитит, если веровать будем! – сжала кулаки другая. – Мы веровали, веровали до последнего, и что, защитил он нас? От проклятых змеев?!

– Финист спасает не тела, но души! – возразил брат Дорофей. – Вы…

– Мы отреклись от него – и мы живы, как видишь! – русалка развела руками. – И телом, и душой!

– Нет. Вы отреклись и стали мерзкой нежитью, – дрожащим голосом сказал Дорофей. – Навсегда проклятые…

– Довольно болтовни! – предводительница злых девочек махнула рукой. – А не то забудем, зачем здесь собрались. У меня есть для вас подарок!

Нож пролетел под воздуху и воткнулся в песчаную отмель. Дрянной, ржавый нож.

– Вас четверо. Только один уйдёт отсюда живым, – сказала русалка, зло прищурясь. – Откажетесь или попробуете сделать ещё какую-то глупость, Самсон с вами с удовольствием покончит. Что так таращишься на меня, змеиня? Самсон-то никакими заветами не связан!

Огромная птица опустилась перед Купавой; порыв ветра от её крыльев был такой сильный, что русалка едва не упала на землю.

Нет, не птица это была. Точнее, не совсем. У неё была женская голова, огромная, как бочка; даже женская грудь была, впрочем, полностью покрытая перьями. Всё остальное было птичьим: и хвост, и крылья, и взрывшие землю когтистые лапы. Вороные перья с редкими вкраплениями тёмно-серого, стального, переливались под навьим солнцем. Чёрные, под стать перьям, волосы падали на плечи, перехваченные на лбу простым очельем. На Купаву смотрели глаза – тёмно-серые и грозные.

– Что ты ищешь в навьих лесах, дитя? – пророкотал царственный женский голос. – Убирайся. У тебя нет права здесь находиться.

– Я – дитя Богини, как и все русалки, – Купава очень старалась скрыть дрожь в голосе. – У меня есть… Это самое право здесь находиться. И я не пробуду здесь много времени. Мне просто нужно собрать…

Смех, похожий на карканье. Или карканье, похожее на смех.

– Право! Что ты сделала для того, чтобы получить это право? Умерла? Стала чем-то большим, чем безмозглая мавка? – голова женщины-птицы нависла над ней. – Внемли мне, ибо я – Глашатая Богини. Докажи, что достойна остаться в живых. Не быть разорванной на куски мной, здесь и сейчас. Твоей душе даже путь в навь искать не придётся – ты уже в нави… Ты должна отгадать мои загадки. Я загадываю загадку. Если ты её отгадываешь, то можешь загадать свою. Проигрывает тот, кто не сможет отгадать загадку. Если это буду я – я отпускаю тебя с миром. Если же это будешь ты – ты заплатишь жизнью. Готова, икринка? Или же развернёшься и уйдёшь?

– Не развернусь. Не уйду, – сказала Купава, хмуря брови. – Ответь мне только на один вопрос, Глашатая. Владычица Белояра. Старшая. Зачем тебе эти игры?

Чёрные крылья взвились, из глотки вырвалось яростное карканье – и Купава задохнулась, придавленная к земле огромной птичьей лапой. Бледное лицо склонилось над ней, чёрные волосы щекотнули щёку.

– Как?– уже не прокричала, прошипела Белояра.

«Никак»,– подумала Купава. Просто… Пальцы. Пальцы Белояры, вцепившиеся в подлокотники трона, были удивительно похожи на птичьи лапы. Случайное сходство. Но было ещё это – «глупая икринка» через каждые три слова. Птица, наверное, называла бы её птенцом. И…

– Глаза. Они у вас не изменились, владычица, – сказала русалка, глядя в эти самые глаза. В которых застыла скорбь. Застыла и перегнила. – Вы ведь знаете, что загадки мне не отгадать, ведь я не помню смертную жизнь, и мудрости у меня как малька. Это не испытание, это казнь! За что вы так хотите меня убить?