– Русалками, – выдохнула Купава. – А что с мужчинами? Они стали… Русалами? Русалы бывают? Я просто на улицах почти не видела мужчин…

– О, – Ульяна горько усмехнулась, – Только несколько безусых юношей стало русалками. Остальные же…

В воде что-то забулькало, и прямо перед носом лодки вынырнула покрытая зелёной чешуёй голова с усами, как у сома. Тусклые рыбьи глаза уставились на Купаву.

– Здравствуйте, Никодим Егорович, – Ульяна махнула ему рукой. Существо издало булькающий звук. – Мы к пристани. Всё тихо?

Рыбо-человек снова булькнул и ушёл под воду.

– Вот такими они стали, – грустно сказала Ульяна, провожая взглядом Никодима. – Водяниками их Владычица Белояра называет. Она сказала, что Жива, матерь всех русалок, берёт под своё белое крыло лишь девушек и очень редко – юношей. А мужчины… В старые времена они служили Велеху, богу тварей лесных. Но когда боги умерли, Велеховы слуги стали совсем дикими, как звери. Сначала они могли говорить, и были такие, как до обращения. Но день за днём они менялись, и сейчас… Хоть рядом с нами, даже слушаются нас, но уже совсем другие.

Она с болью посмотрела на Купаву, и та сочувственно коснулась руки Ульяны.

– Вот я тебе всё и рассказала, чужачка. Не смогла удержать в себе. В городе ведь про это ни с кем не поговоришь. За эти сто лет знаем друг друга, как свою ладонь, надоели друг другу. Детишек-то у нас не рождается, а те, что были, уж с умом совсем взрослым, некоторые выросли даже, хоть и нежить. Я потому и выбрала жить в Богомолье, приглядывать за людьми, за монахами, пусть и опасно это. Потому что невыносимо было видеть одни и те же лица каждый день. Не чувствуешь, что живёшь, как будто спишь и проснуться не можешь. Купава – так ведь тебя зовут? Что скажешь? Кто мы? Мы спаслись – или прокляли свои души навечно?

Лодка глухо ударила о причал. Из тумана стеной вставал тёмный лес, в котором поблёскивали тусклые холодные огни. То ли гнилушки, то ли чьи-то глаза. Купава посмотрела на них – а затем на тоскливое лицо Ульяны.

– Ты… Ближе в Богине, чем мы, – тихо сказала та. – Ты обратилась не из страха, как мы… А… Из-за чего?

– Не помню.

Это девушке – женщине, нежити – нужен был её ответ. Но какой ответ Купава могла дать? Неразумный малёк, из-за глупости которого старшая сестрица оказалась в смертельной опасности. Поэтому она просто обняла Ульяну.

– Не помню и не знаю, – прошептала Купава на ухо русалочьей сестре. – Просто… Ты ведь не делаешь никому зла, верно? Тогда какая же ты проклятая?

Так она всегда успокаивала себя; была надежда, что и Ульяне эти слова помогут. По крайней мере, глаза русалки стали задумчивыми. Купава осторожно выбралась из лодки, сжимая свечу, которая тут же вспыхнула белёсым светом.

– Ну… До свиданья. Пожелай мне удачи, – сказала она с деланным весельем. На самом деле у неё нутро смёрзлось от страха.

– Да хранит тебя Богиня, девочка, – сказала Ульяна, закидывая рыжую прядку за ухо. – Я буду ждать тебя до вечера. Просто выйди на причал и подними свечу над головой, её свет даже через туман видно.

Купава глубоко вдохнула – будто это чем-то могло помочь – и шагнула в тёмную чащу.

***

Навий лес выглядел почти как обычный. Просто очень тёмный: ветки сплетались над головой так, что ни один луч солнца не проникал. И деревья были больше – толще и выше. И мох на них рос более густой. В глубоких складках коры что-то копошилось, а в дуплах порой мелькали светящиеся глаза. Любопытствовали или оценивали, насколько вкусный из Купавы получится обед, русалка не знала.

«Держись тропы и смотри на знаки на деревьях, – сказала ей травница Осока. – Их оставили мы. Иногда лесные твари их слизывают, приходится постоянно обновлять, но они укажут тебе путь к тем местам, где мы обычно собираем целебные травы».

Тропы, ага. Её было не разглядеть – просто место, в котором было чуть меньше травы, чем во всех остальных. Но оставленные русалками знаки вспыхивали в свете свечи, как гнилушки. Первый светящийся знак – волнистую линию – Купава заметила сразу. Через несколько шагов – ещё один. Это радовало. Выходило, что путь к заветной поляне выйдет не таким уж и сложным, если, конечно, Осока не обманула её. Но свой платок Купава крепко сжимала в руке, готовая при малейшем признаке опасности напустить тумана (и надеясь, что здешних обитателей это способно хотя бы отвлечь на пару мгновений).

Пока что всё живое – ну, насколько можно назвать живыми существ, обитающих в мире мёртвых – не особо интересовалось Купавой. Чёрные блестящие многоножки копошились в гниющем стволе. Пробежала по древесному стволу огромная ящерица с двумя головами. Каркал высоко в темноте ворон – Купава не видела его, только светящиеся красным глаза.

«А тут интересно», – подумала она, и едва увернулась от нетопыря, спикировавшего с дерева. Русалка отмахнулась от него свечой – и существо с писком поспешило убраться подобру-поздорову.

– Ну и ну,– пробормотала Купава. Сердце колотилось, как бешеное. – Не теряй бдительности, дурочка.

Поэтому, когда за деревьями забрезжил свет, она не кинулась к нему радостно бегом – хоть и очень хотелось – а шла осторожно, крепко сжимая свечу в пальцах, и готовая к любой гадости. Но впереди действительно оказалась поляна, залитая здешним солнцем, а единственным неприятным сюрпризом были заросли полыни, притулившиеся в ложбине. Конечно, подходить к полыни Купава не стала, тем более что какая-то тварь уже прошлась по полынному пятну, обломала пару стеблей, и от омерзительного для всякой русалки запаха чуть наизнанку не выворачивало. Она подождала, пока глаза привыкнут к свету – и опустилась на колени, высматривая нужную траву. Как там сказала Осока? Мелкие такие розовые цветочки… Ага, вот она!

«Неужто всё будет так просто? – подумала она, и тут же услышала над головой хлопанье крыльев птицы.

Огромной.

***

Сидеть в плену у русалок было скучно. Конечно, Горислава должна была радоваться, что её не пытают, и что внутреннее пламя надёжно защищает её от сырого холода – но когда из развлечений только разглядывать мрачную и молчаливую степнячку, веселиться трудно. Она, кажется, изучила каждый камешек темницы, каждое пятнышко плесени, и даже не вздрагивала, когда мимо решётки шлёпал страхолюдный водяник. В итоге она уселась в противоположный от Оюун угол камеры и даже задремала; но проклятые русалки, конечно, не дали ей даже поспать.

– Вставай!– грубый окрик сопровождался тычком копья (к счастью, тупо стороной) в плечо. Горислава, ворча под нос ругательство, поднялась на ноги. В камере стояло трое русалок с лицами вредных девчонок, загнавших жертву своих издевательств в угол. В Изоке Горислава с такими разбиралась просто: врезать одной кулаком в нос, да посильнее, остальные сами разбегутся. Она была уверена, что и с русалками сможет разобраться так же.Если они ведьмачат не лучше Купавки, конечно; та была быстрой, но не сильной. Только вот русалки были не одни: с ними была пара водяников, таких толстых, что они в камеру едва влезали. Эти не испугаются разбитого носа, свернут шею в ответ…

– Что вам надо? – хмуро спросила Горислава, потирая ушибленное плечо. – Где Купава? Сестрица моя…

– Русалка змее не сестра, – фыркнула одна из русалок, та что держала копьё. – Пошли.

Оюун маячила за спинами русалок; водяник держал огромную руку с перепонками между пальцами у неё на плече. Вид у степнячки был сосредоточенный: наверное, пыталась просчитать, куда их поведут и что с ними сделают.

Горислава ничего просчитать не пыталась. Она чуяла: придётся драться. Но с кем?

Их не связали, но два вооружённых копьями водяника отбивали всякое желание попытаться сбежать – и пришлось покорно идти за русалками. Их вели по коридору, мимо скрывавшихся за ржавыми решётками темниц. Все были пусты. Горислава невольно задумалась: если они действительно в Граде-Ките, то почему тут столько темниц? Целое подземелье, как у Кощея, навьего князя, из сказки… Додуматься до чего-то определённого она не успела. Неожиданно они пришли в просторную пещеру – под ногами хлюпала вода, с потолка свисали каменные сосульки. В нишах стояли свечи, горевшие белёсым пламенем, которому, похоже, было плевать на сырость.