– А может, она решила финистианскую веру принять? – насупилась Купава, словно обидевшись за неизвестную змеиню.

– Может… Но непохоже, на службы не ходит, – сказал Еремей.

На этом они закончили говорить о загадочной змеине.

Но, конечно, одним разговором всё не кончилось.

– Ну, я пойду, что ли, – сказала Купава. Небо было совсем тёмным. Они лежали на сеновале, обнявшись в сладко пахнущей сеном темноте. Начавшая задрёмывать Горислава не сразу поняла, о чём речь. А когда поняла – сердце сжалось. Змеиня обещала сопроводить русалку до Белояра. И сопроводила. Значит ли это, что сестринские узы потеряли значение, и каждый отправится своим путём?

– А. Иди,– сказала она ровно. – Уверена, что озере ещё что-то осталось от святилища?

– Я надеюсь,– Купава рассеянно теребила браслет.– Конечно, старшая сестрица Устинья могла и не знать, что русалок в этом месте… ­ – она не договорила. – В любом случае, я должна проверить. Я же за этим шла!

– Тогда давай,– Горислава прикрыла глаза, чтобы не видеть, как белый силуэт удаляется в сторону двери.

– Горька, ты… Грустишь? – спросила Купава, обернувшись в самом проходе. – Я же не навсегда ухожу! Я просто хочу в озеро нырнуть и проверить, что там на дне. Может, к утру обернусь…

– И что дальше? – Горислава глаз не открыла. – Ты всё равно не можешь со мной отправиться в Соколиную Заставу. Так что тут мы прощаемся. Я обещала довести тебя до Белояра – я довела.

– Горька…– голос Купавы дрогнул. Зашуршало сено: русалка снова села рядом. – Что с тобой случилось? После лавры ты сама не своя. Что тот монах с тобой сделал? Что он тебе сказал?!

– Ничего,– буркнула Горислава. «Ничего, кроме правды». – Иди уже, дай поспать. Дождусь я твоего возвращения, так уж и быть. Тогда нормально распрощаемся.

Наверное, стоило ей сказать что-то грубое. Грубое и обидное, чтобы расставаться было не так больно, но змеиня не нашла в себе сил. К том же Купава сразу почуяла бы фальшь. Она каким-то образом всегда чувствовала, что у Гориславы на душе на самом деле.

– Ла-а-адно,– после некоторого раздумия протянула Купава. – Только дождись меня. Не обмани! – она чмокнула её в щёку своими холодными губёнками и убежала.

Горислава открыла глаза. Сон не шёл; было тошно. Неминуемое расставание с Купавой и приговор, вынесенный ей отцом Киприаном, лежали на сердце тяжёлым грузом. Когда прошло достаточно времени, чтобы, по расчётам змеини, русалка успела дойти до озера, Горислава встала и тоже вышла из сарая. Она направилась в тёмный, недружелюбно шумящий лес. Подыскав подходящую опушу, она уселась на пень и размотала указательный палец на левой руке. В полутьме ночи – месяц висел на небе тонким серпиком, почти не давая света – чёрный ноготь казался куском тьмы.

Горислава подняла берёзовый сучок и зажала его в зубах. А потом достала зачарованный нож.

Она знала, что отковыривать себе ноготь будет больно. Но не думала, что настолько. змеиня хрипло взвыла, сжимая в зубах деревяшку так, что зубы трещали; сознание помутилась, и она привалилась к стволу берёзы, широкому и белому, как материнская грудь. Сколько времени она так пролежала, истекая кровью из искалеченного пальца, она не знала. Но когда наконец открыла глаза – то на опушке была уже не одна.

Другая змеиня сидела на пеньке и смотрела на неё жёлтыми глазами, склонив голову на бок. Лицо у неё было широкое и плоское, как и всех чистокровных степняков, на плечи спускались чёрные косы, к концам которых были привешены какие-то побрякушки. Да и одета она была по-степному – длинный перепоясанный халат, поверх которого была надет ещё один халат без рукавов. На поясе у неё висело нечто похожее на кадило, а руки все были унизаны браслетами, который брякали при каждом движении.

– Сайну, – сказала она Гориславе.

– Ч-что?– прохрипела Горислава. Она попыталась шевельнуть раненой рукой и не сдержала стона.

– А, ты не знаешь нашего языка. Можно было предположить, – незнакомка кивнула словно самой себе. – Тогда я скажу по-вашему. Привет.

Говор её был ясным и уверенным, хоть и немного странным – она говорила глухо и растягивала гласные.

– Что тебе надо? – недружелюбно поинтересовалась Горислава.

– Не учтиво,– покачала головой змеиня. – Я тебя перевязала. Ты кровоточила сильно. Потому что себя искалечила. Зачем?

И точно: палец был тщательно перевязан. Повязка уже потемнела от крови.

– Не твоё дело, – буркнула Горислава. Надо было встать и уйти, но у неё на это не было сил.

– Совсем не учтиво, – змеиня тяжело вздохнула. – Таковы ваши обычаи, пахари?

– Ага, а твой народ очень учтиво убивает нас, угоняет в рабство, и города жжёт, – фыркнула Горислава. – Не жди от меня учтивости, змеиня.

– Война – это одно, но я пришла с миром, – змеиня коротко приклонилась. – Меня зовут Оюун. Для тебя – Оюун-нойон.

Горислава некоторое время думала, стоит ли ей нагрубить змеине снова, или всё же проявить какую-то вежливость – которой степнячка, вне всякого сомнения, не заслуживает – и всё же выбрала второе.

– Горислава Косановна, – сказала она.

– Так зачем же ты, Горислава Косановна, искалечила себе руку?

– Сама не поняла, что ли? Из-за вашего змейского проклятья. Чёрный ноготь – метка диавола, лучше сразу отковырять, чем всю жизнь прятать.

– Он снова отрастёт, – сказала Оюун.

– Что?! Да чёрт! – Горислава ударила здоровой рукой по земле. Это значило, что ей проходить через эту муку не раз и не два, а всю её чёртову жизнь.

– Почему ты так хочешь от него избавиться? Это не проклятье, а дар….

– Ага, дар – сдохнуть молодой, сгореть в собственном огне!

– Почему ты так говоришь? – удивилась Оюун. – Почему ты думаешь, что сгоришь?

– Потому что я уже начала превращаться в чудовище! Ноготь – только начало…

– С чего ты взяла?

Спокойный вопрос змеини заставил Гориславу почувствовать себя дурой.

– Так мне сказал монах. Змей, между прочим, который в степи вырос.

– Лжец он. Или плохой кам, – фыркнула Оюун. – Наоборот, огненный палец – это знак того, что твой дар развивается и растёт, но не пожирает тебя.

– Да я чуть не померла от того, как он меня «не пожирал»! В лихорадке пролежала пол-дня!

– Если бы он пожирал тебя, то ты бы не проснулась, – Оюун покачала головой. – Умай, умай, бедняжечка, ты не знаешь ни своего дара, ни себя!

Она говорила уверенно. Горислава открыла рот, пытаясь придумать, что сказать в защиту отца Киприана – и не придумала: ведь слова змеини давали ей надежду. Что, если монах ошибся? Или наврал ей?

– А ты, выходит, знаешь? – в конце концов сказала она. – Вот так глянула на меня один раз и всё знаешь?

– Я утган. Огненная ведьма по-вашему, – сказала Оюун и сняла с пояса кадило. Открыв крышку, она дунула на тлеющие угли внутри, и они вспыхнули; мерцающее пламя отразилось в щёлчках-глазах змеини. – Я не танцую с огнём, но я с ним говорю. Пока ты лежала в забытьи, я посмотрела на тебя сквозь огонь. Пламя внутри тебя горячее,ясное и покорное. Такой кут – великое благословление нашего отца, Алтан-Могоя. Так что ты искалечила себя зря.

– Что за «салтан»?

– Алтан-Могой!– Оюун сердито нахмурилась. – Отец всех змеев, правитель небес, что подарил нам огонь.

– А… Пекельный змей что ли?

– Вы знаете его под таким именем? – Оюун кивнула самой себе. – Надо запомнить… Я смогла успокоить тебя, сиверка? Теперь мой черёд задавать вопросы. Кто твой отец? Из какого ты рода?

– Безродная я. Отец мой какой-то степной змей, имени его не знаю и знать не хочу, – сказала Горислава. Оюун снова кивнула, глядя куда-то в район плеча змеини. Горислава даже обернулась – не стоит ли там кто? Но нет, ничего.

– И зачем ты пришла сюда, к озеру Белояру? – спросила она.

– Какое твоё дело-то…

– Я ответила на твои вопросы, Горислава Косановна. Разве не заслужила я пару ответов?– Оюун пристально посмотрела на Гориславу, и та со вздохом ответила: