Искренняя открытость и радость в выражении лица Тео все еще волновала ту часть меня, о существовании которой я не знала до встречи с ним. После потери родителей я никогда не думала, что у меня будет возможность снова полюбить. Снова быть счастливой.

Мое счастье усилилось, когда я вспомнила о подарке, который я спрятала в нашем шкафу и который я должна была отдать ему позже.

Глядя на него за работой на кухне, я надеялась, что он не возражает против последнего секрета, которого я сейчас храню.

— Я тоже тебя люблю, — сказал он, обходя кухонный островок с тарелкой, наполненной лепешками, покрытыми медом и маслом, именно такими, как я любила. Он поставил тарелку на стойку и шагнул между моих ног, возвышаясь надо мной.

Его руки прошлись по моим бедрам, пока не уперлись в мои бедра. Он притянул меня ближе и указательным пальцем наклонил мой подбородок, запечатлев нежный поцелуй на моих губах.

— С годовщиной, миссис Альварес.

— С годовщиной, мистер Альварес.

Он занял место рядом со мной, наши ноги переплелись, пока мы ели и говорили о его новом деле. Эта нормальная жизнь с ним казалась мне просто идеальной.

«Не могу дождаться маленькой семьи, которую мы создадим», — думала я про себя, потирая живот.

TEO — ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Раскат грома пронзил тишину, и я сонно моргнул, когда в комнате сверкнула молния.

Я посмотрел вниз на Софию рядом со мной. Она свернулась калачиком, прижавшись ко мне, ее спина была прижата к моей груди, а одна из моих рук лежала на ее талии.

Дождь барабанил по оконным стеклам, и я чувствовал, как София спокойно дышит рядом со мной, все еще крепко спит, ее темные локоны рассыпались по розовой шелковой подушке.

Мои пальцы скользили по ее животу, и меня охватило неописуемое счастье. Прошло чуть больше шести месяцев с тех пор, как она удивила меня на нашей годовщине, объявив, что беременна нашим первым ребенком.

У меня сжималось каждый раз в груди, когда я смотрел на растущую жизнь внутри нее, которую мы создали вместе. Я всегда испытывал благоговение перед ней и с каждым днем находил ее все более завораживающей.

Я закрыл глаза, потрясенный тем, как мне повезло. Я едва мог осознать, что все это реально. Мы были женаты уже почти три года, и каждый раз, когда я осознавал, что все это мое, я испытывал чистое блаженство.

Моя.

Моя жена.

Дом, который я построил для нас.

Для нашей семьи.

После того, как мы узнали, что она беременна, мы наконец-то вернулись туда, где она выросла, и упокоили ее родителей. Это был первый раз, когда она увидела могилы своих родителей. Раньше у нее не было такой возможности, так как мы сразу же взяли ее под охрану, а когда она уехала, возвращаться в Бал-Эль-Мансур было бы слишком рискованно.

У нас были небольшие похороны, на которых были только мы вдвоем. Она весь день сидела на траве, глядя на надгробие своих родителей, и разговаривала с ними. Поскольку я уже был здесь раньше, чтобы попросить руки их дочери, я стоял в нескольких футах позади, давая ей пространство, в котором, как я знал, она нуждалась, и в то же время находясь слишком далеко, если я ей понадоблюсь.

Солнце медленно садилось, когда она встала, и мы поехали обратно в отель. Через несколько часов мы легли в постель, и я провел остаток дня, обнимая ее, пока она плакала и всхлипывала у меня на груди, грустя о том, что было и что могло бы быть.

Ей было нелегко, и хотя я сделал все возможное, чтобы помочь ей пережить горе, я знал, что мысли о том, что было бы, все еще будут мелькать у нее в голове.

Было нелегко осознавать, что иногда я ничего не могу сделать, но она всегда говорила мне, что моего присутствия рядом более чем достаточно, и я просто должен был ей верить.

Через несколько месяцев после того, как смерть Моралеса стала устаревшей новостью, она начала работать в центре, в котором была волонтером во время их брака. Я знал, что ей было приятно быть рядом с ними, потому что видел радость на ее лице каждый день, когда она возвращалась домой.

Некоторые дни были не простыми для нас, но в основном последние несколько лет, когда она была рядом со мной, были самыми лучшими в моей жизни.

Она зашевелилась рядом со мной, вырывая меня из моих мыслей. Ее тело прижалось к моему, белая футболка, в которую она была одета, задралась, открывая мне ее.

В комнате было темно, только лунный свет заставлял дождь мерцать на стенах нашей спальни, демонстрируя очертания ее голой задницы.

Я сжал ее бедро, когда она уперлась в мою растущую эрекцию, и мое имя вырвалось из ее губ со стоном, вызывая глубокое желание в моей груди.

Даже после всех этих лет желание обладать ею, отмечать ее, претендовать на нее никогда не утихало. Я все еще не мог перестать тянуться к ней, когда она была рядом, и с нетерпением ждал ночи, чтобы забраться обратно в постель, зная, что засну и проснусь рядом с ней еще на один день.

Я по-прежнему хотел ее сейчас так же сильно, как и десять лет назад.

— Тео, — выдохнула она с тихим вздохом, снова прижимаясь ко мне.

— Ммм, — сказал я, касаясь макушки ее головы, но она не ответила.

Она все еще спала и, вероятно, видела один из своих снов. В последние несколько недель они снились ей все чаще, и я не жаловался.

Мой рот прильнул к ее шее, нежно целуя ее, пока моя рука скользнула под футболку, вверх по животу и в ложбинку между ее грудями.

Я обхватил их поочередно, мои пальцы забавлялись с ее сосками. Я знал, что в последнее время они стали более чувствительными, поэтому я выбирал между сжиманием и пощипыванием их.

— О…, — простонала она и двигалась против моей эрекции, которая была зажата между ее ягодицами, скользя вверх и вниз в поисках большего.

Моя рука проследовала вниз по ее животу к ее влажной киске, кончиками пальцев я дразнил ее клитор, хотя знал, что она уже готова принять мой член.

Я собрал пальцами влагу из ее плачущей киски и приподнялся на локте, растирая ее возбуждение по своему члену.

Я схватил ее за колено, открывая ее для меня, приподняв ее ногу и положив ее поверх своей. Затем я взял свой член другой рукой и надавил на ее вход.

— Еще, — прошептала она, ее глаза все еще были закрыты.

Медленно, поглаживая, я вошел в нее, покачивая бедрами.

Она вздрагивала от моих толчков, с ее губ сорвался всхлип. Затем я снова погрузился в нее, мои глаза зажмурились от того, как хорошо она ощущалась. Я вошел в нее неглубоким толчком, покусывая мочку ее уха, а затем засасывая ее между губами.

Я сдержал стон, когда ее киска сжалась вокруг моей длины, а пульс забился у нее на шее.

— Так чертовски хорошо, mi alma, — прошептал я ей на ухо.

Она, наконец, открыла глаза, напрягшись на секунду, а затем расслабилась, еще сильнее прижимаясь ко мне своей задницой.

— Тео, — умоляла она, задыхаясь, ее голос был хриплым от пробуждения. Я полностью вышел из нее, а затем снова глубоко вошел в нее, вырвав хриплый стон из ее горла.

Я снова запустил руку в ее футболку, продолжая свои предыдущие ласки. Другая моя рука проделала путь через ее голову, чтобы взять ее руку и держать ее перед собой на кровати, наши пальцы переплелись, сквозь них проглядывала та самая татуировка, украшающая оба наших безымянных пальца.

Она удивила меня этим в день нашей свадьбы, когда я нашел ее кольцо на палец, заметив черные надписи, которых раньше там не было. На другой стороне были выгравированы три точки с моими инициалами, как и ее у меня на своих.

Я входил и входил в нее, звук моего паха, ударяющегося о ее задницу, наполнял комнату, присоединяясь к ее стонам. Я вошел в нее и, скорее всего, попал в ту точку внутри нее, которую она любила, так как ее ноги ещё крепче сжались вместе, делая ощущение присутствия внутри нее еще лучше.