Сетевая пандемия

Кризис, вызванный пандемией COVID-19, можно было понять лишь в свете истории и науки о сетях. Первая позволила представить его вероятный масштаб и возможные последствия. А вторая показала, почему в тех или иных местах и среди определенных групп населения вирус распространился намного быстрее и поразил намного больше людей. Кроме того, наука о сетях объяснила, почему закрытие провинции Хубэй стало таким потрясением для глобальной цепи поставок и почему неспособность сдержать вирус в Европе привела к принятию крайних мер – введению локдаунов, вызвавших мировой финансовый кризис. Но прежде всего она пролила свет на то, почему фейковые новости, связанные с COVID-19 и распространяемые, словно вирус, в социальных сетях, содействовали непоследовательному и зачастую совершенно непродуктивному поведению такого огромного количества людей.

Мы уже отмечали (в четвертой главе), что стандартные эпидемиологические модели, как правило, не учитывают топологию сети. Они предполагают, что кто угодно может вступить в контакт с кем угодно и что число контактов у всех одинаково. Но таких однородных обществ просто не существует. В идеальном мире, где население объединяется в сети случайным образом, таких моделей, возможно, будет достаточно. Но если для населения характерна безмасштабная топология сети, тогда – как писал Альберт-Ласло Барабаши – «первыми поражаются концентраторы, узловые центры, поскольку благодаря множеству своих связей они, скорее всего, будут в контакте с зараженным узлом. Зараженный концентратор „транслирует“ болезнь остальной сети, превращаясь в суперраспространителя… И потому патоген распространяется быстрее, чем предсказывают традиционные эпидемиологические модели»^[1092]. Стандартные стратегии по вакцинации и модели коллективного иммунитета в данном случае не работают^[1093]. В широком смысле социальные сети можно охарактеризовать исходя из их хрупкости (неоднородная восприимчивость подверженности заболеванию; смертности) и взаимовлияния (той степени, до которой могут сократиться связи в случае заражения). Пандемия выявляет хрупкость и способствует сокращению взаимовлияния^[1094]. Результатом успешных целенаправленных антиковидных мер, учитывающих неоднородность населения, должен стать гораздо более низкий уровень заражения, чем предполагается согласно стандартным представлениям о коллективном иммунитете^[1095].

История COVID-19 похожа на учебный пример, призванный проиллюстрировать идеи Барабаши и его коллег. Вирус несся по безмасштабной сети международных пассажирских аэропортов стремительно, как реактивный лайнер. Этому способствовал небывалый объем перелетов в декабре 2019-го и в январе 2020 года, более чем вдвое превысивший уровень пятнадцатилетней давности^[1096]. То, насколько патоген успел распространиться на борту самих самолетов, не имело особого значения^[1097]. На первой стадии пандемии важно было лишь эффективное (не географическое) расстояние от Уханя. С 1 декабря 2019 года по 23 января 2020 года оттуда вылетели 46 прямых рейсов в Европу (Париж, Лондон, Рим, Москва) и 19 – в США (Нью-Йорк, Сан-Франциско). Самолеты, по данным компании VariFlight, были в основном полные: к несчастью, на январь в Китае приходится пик воздушных путешествий^[1098]. Данные от FlightStats также показали, что 1 февраля в международном аэропорту Сан-Франциско приземлился рейс «Китайских южных авиалиний» (China Southern Airlines), но выяснилось, что он летел напрямую из Гуанчжоу^[1099]. Другие рейсы, которые вылетали из Уханя в азиатские страны после 23 января, были, как оказалось, пустыми, если не считать членов экипажа^[1100]. Мы уже отмечали, что карантин, введенный в Ухане в тот день, не слишком замедлил распространение вируса в Китае; этот локдаун мог бы дать большую пользу за границей^[1101]. Но вирус шел все дальше, поскольку международные рейсы продолжали вылетать из других китайских аэропортов. 31 января президент Дональд Трамп объявил, что китайским пассажирам запрещено въезжать в США – но запрет был принят слишком поздно и имел слишком много лакун (под его действие не подпадали граждане США и постоянные резиденты), поэтому он просто не мог дать значимых результатов^[1102]. В первой половине 2020 года большинство стран полностью закрыли границы для иностранцев, а остальные сделали это частично^[1103]. Конюшни захлопывались как никогда прежде – но лошади уже вырвались на свободу.

В сущности, с точки зрения эффективного расстояния США были от Уханя не так далеко, как на карте мира. Но некоторые страны были еще ближе. В одном сетевом анализе был сделан вывод, согласно которому Соединенные Штаты занимали пятое место по вероятности проникновения в страну COVID-19 из Китая – после Таиланда, Японии, Тайваня и Южной Кореи. Другое исследование гласило, что сильнее, чем США, рискуют Камбоджа, Малайзия и Канада^[1104]. Чтобы понять, почему в относительном выражении во всех этих государствах было меньше случаев заболевания и смертей от COVID-19, чем в Соединенных Штатах, мы должны еще лучше представить себе, как устроена сеть заражения. Свою роль сыграли национальные, региональные и местные транспортные сети – ведь именно благодаря им большинство пассажиров добираются до аэропортов. Вирус активно распространяли автобусы: одна женщина, совершив поездку в оба конца, заразила двадцать три человека^[1105]. «Поучаствовало» и метро в Лондоне и Нью-Йорке (особенно локальный маршрут линии Флашинг)^[1106].

Но что еще, помимо общественного транспорта, содействовало распространению вируса? Естественно, дома! Там носитель мог с большой вероятностью заразить других членов семьи^[1107]. На здоровье во многом влияли и степень сожительства поколений. Возможно, это объясняет, почему на севере Италии положение было намного хуже, чем в Швеции^[1108]. В «горячие точки» превратились и многоквартирные дома с общественными лифтами. Одна женщина, вернувшись в Китай из-за границы, заразила в общей сложности семьдесят человек лишь потому, что пользовалась лифтом^[1109]. Что касается детей, то, возможно, у них было меньше шансов заразиться, чем у взрослых, и они могли не иметь симптомов в случае заражения, но тем не менее (как показало берлинское исследование) они все равно могли выступать в роли распространителей – и потому следующим узловым центром в сети COVID-19, что вполне естественно, являлись школы^[1110]. Их можно было не закрывать только в том случае, если бы строго соблюдались детально продуманные меры предосторожности, как в Тайване^[1111]. Одна-единственная вспышка заболевания в иерусалимской школе – и Израиль не смог сдержать пандемию, хотя до этого справлялся блестяще^[1112]. С еще большей легкостью вирус мог распространяться в колледжах, потому что студенты приезжают издалека и часто живут в переполненных общежитиях. (В 2020 году немногое было предсказать легче, чем то, что возвращение студентов в кампусы вызовет новую волну заражения.) Общежития для работников-мигрантов, переполненные еще сильнее, привели к краху Сингапур, в иных отношениях безупречный^[1113]. «Благоприятствовал» распространению болезни и общепит. Некто заразил девятерых, сидевших за тремя столиками в корейской закусочной^[1114]. В караоке-барах лучше было не показываться^[1115]. В одном офисном здании в Корее тест на коронавирус оказался положительным у более чем 40 % работников, трудившихся на одном этаже^[1116]. И точно так же, как и во время прежних эпидемий, вызываемых коронавирусами, одним из основных источников инфекции стали больницы; впрочем, как «места-суперраспространители» они в каком-то смысле немного отставали от круизных лайнеров, тюрем, предприятий пищевой продукции и свадеб^[1117]. Однако больше всего смертей в страшном 2020 году было в домах престарелых.