— Хм. Поразительно хорошие результаты…

— Значит, руку резать не будете?

Доктор, рассматривающий рентгеновский снимок, бросил на меня подозрительный взгляд. Я же, машинально пытаясь почесать подальше под гипсом, ответил ему взглядом радостного дебила. Ну, а чего он? Будто я способен силой воли ускорить заживление трещины или чего там у меня в руке…

— Давайте пройдем в процедурную.

Там ко мне подкатили столик со здоровенным тазиком, налили в него воды и заставили опустить туда загипсованную руку. Не говоря ни слова, шлепнули сверху мокрых полотенец. Неужели будут снимать? Медсестра, потребовав не шевелиться, тут же куда-то испарилась. Оставшись в одиночестве, я начал считать про себя, пытаясь засечь время. Минута… другая… Я нетерпеливо покрутился на жестком стуле, пытаясь вернуть кровообращение в самую важную часть любого организма.

Когда я досчитал до 682, дверь пропустила через себя доктора. Взяв странно изогнутые ножницы, он ловко просунул их под гипс и принялся орудовать.

— Ну вот, а говорили, что резать не будете, — я с любопытством рассматривал показывающуюся в разрезе кожу. Подозрительно белесая, прямо как у вампира недоделанного.

— Ничего я вам не говорил, — наконец доктор освободил мою руку из гипсового плена и, ухватившись двумя пальцами за мою ладонь, поднял ее повыше.

Оставшаяся без уже привычной скорлупы рука тут же начала мерзнуть. Плюс струйки воды, стекающие по боку… Я передернулся.

— Больно?

— Нет, просто щекотно, — я попытался второй рукой остановить набег воды на свой бок.

Доктор внимательно осмотрел мою руку со всех сторон, изредка нажимая на какие-то известные ему места и для проформы интересуясь «больно?». Наконец он отпустил мою руку и вернувшись к снимку, начал рассматривать его на просвет. Я же, выбрав полотенце почище, отжал его в тазик и, прислушиваясь к ощущениям, принялся аккуратно оттирать руку от остатков гипса.

Пробормотав заклинание на докторском, врач сел за стол и, открыв историю болезни, тут же начал быстро писать. Кажется, конец моим походам в больницу.

— Так, на основании снимка и осмотра я принял решение прекратить иммобилизацию вашей руки, — он размашисто черкнул в историю. — Но вместо этого налагаю вам категорический запрет на любую нагрузку. Чтобы ничего тяжелее ложки в руке не было еще как минимум пару недель, это понятно?

— Понятно, чего же не понять-то, — я пожал плечами. — Только мне бы справочку или выписку какую-нибудь. А то подумают, что сам снял…

— Все необходимое в регистратуре возьмете. Еще вопросы?

— У матросов нет вопросов.

— Ну, тогда я вас не задерживаю более.

Ура! Наконец-то я могу по-человечески надеть рубашку, продевая руку в рукав, а не застегивая его вокруг. Ходить раненым героем с накинутой на плечи одеждой мне надоело еще в первые дни, и я попросил Евдокию распороть правый рукав у рубашки и вшить туда пуговичек. Получилось немного кривовато, но зато, пока не подойдешь поближе, ничего не заметно.

Так, теперь категорически необходимо продолжить так успешно начатый день. В рамках подготовки к какому-то там съезду, я персонально возьму на себя повышенные обязательства. Проще говоря, зачем звонить, когда можно просто прийти ногами?

А если кто будет спрашивать, то я иду не к главной медсестре, а к секретарю партийной организации. Дескать, справку надо об отсутствии постановки на учет. А то ко мне уже подступали с вопросом, коммунист ли я… Придумав таким образом себе и Ирине железобетонное алиби, я направил свои стопы на административный этаж. Поулыбавшись по пути медсестрам и огорчив их отсутствием новых рецептов, вскоре я добрался до заветной двери. Запертой.

— А она в Москву уехала, на слет партийных секретарей врачебных организаций, — огорчила меня секретарша Успенского, когда я сунулся уточнить, — вроде в четверг назад.

О женщины, коварство ваше имя. Ведь наверняка вчера знала, что уедет, и ни словом не обмолвилась. Ну ничего, перевернется и на моей улице грузовик с пряниками, тоже ответочку придумаю…

Я сидел перед Андреем и разрисовывал на листочках пришедшие мне вчера в голову варианты.

— Не, просто надпись — это не оригинально. Скажут, что сняли вывеску с магазина или кафешки, — зарубил он мой вариант с гирляндой. — А вот сделать надпись из светящихся точек… Что-то в этом есть. Ты уже прикидывал, сколько ламп надо на букву?

Естественно, что-то в этом есть. Скоро любой фантастический фильм не будет обходиться без подобной иллюминации. А если их еще заставить перемигиваться…

— Прикидывал. Минимум у меня получилось 5 на 3, — я показал листочек. — Но боюсь, наверху не оценят читаемость. А вот если увеличить до 6 лампочек по вертикали и 5 по горизонтали, то все становится гораздо лучше. Только с хвостиками от букв Ц и Щ надо будет решить.

— Тридцать лампочек на букву, итого на «коммунизм» надо будет 270 штук. С учетом того, что некоторые гореть не будут, получится… — он начал прикидывать на листочке, —… пусть одна лампочка потребляет 30 миллиампер, все равно точных цифр не помню… И пусть горит 200 одновременно… Итого получаем 6 ампер. Всего?

— Ну да, обычного аккумулятора должно хватить на всю демонстрацию. Но я бы взял пару запасных на всякий, все ведь не на руках тащить будем.

— Пошли к Малееву!

Алексей Павлович выслушал наши сбивчивые объяснения, критически взглянул на первые наметки шрифта, погладил подбородок, явно что-то прикидывая…

— Годится. Делаем сразу в четырех экземплярах. Три на грузовик, одну запасную. Если не пригодится, то соседям подарим. Андрей, тогда на тебе все заявки, делай — я подпишу.

Я внутренне потер руки. Ведь следующий шаг напрашивался сам собой: сделать буквы «бегущими». Сделать перфоленту, и вперед! Но об этом думать пока рано, сначала надо тут не облажаться.

— Но вообще хорошо, что вы зашли. Москвичи тоже спешат к празднику и обещают, что запустят трансляционный узел.

— На полгода раньше срока? — удивился Андрей. — Там же у них только–только конь начал валяться…

— Ну, сам же все понимаешь… И еще. Принято решение, какие дома будут оснащаться кабельной сетью в пробном режиме. Это номер 7 на Новоторжской и номер 2 на Свободном переулке. Общее число подключаемых аппаратов — 50 штук. Андрей, этот вопрос тоже на тебе, — он передал очередную папку. — И хорошо бы успеть к Новому году.

— А список лиц для подключения уже есть? — тут же встрял я. Ведь Новоторжская 7 — это дом, где я живу.

— Есть, и ты в их числе. Не радуйся, будешь контролировать работу аппаратуры и, если что, бегом чинить. Андрею гораздо дальше добираться, если что.

— Вот не было мне печали… Алексей Павлович, мы тут знаем, что узел если и запустился, то криво и косо. Потом еще год доделывать придется. У меня предложение есть, как всем соломки подстелить, — я вспомнил про студию.

— Ну?

— Давайте расширим работы. Вместе с трансляционным узлом начнем оборудовать студию. Помещение, пара-тройка прожекторов, камера. Все равно на оборудовании есть один свободный канал. Если они успеют с узлом, то молодцы, а студия потом прицепом пойдет. Если не успеют, то у них есть железобетонное оправдание. А мы в любом случае в плюсе.

— Молодец, растешь, — Малеев порылся в стопке бумаг и толкнул ко мне лист. — Но чуточку опоздал.

Я взял предложенный лист. «Предложение по организации Калининской студии телевещания». И большая размашистая резолюция: «Утверждаю. В план 1952».

Вся электроника и электрика работает на сизом дыме. Это я вам как очевидец говорю: пока дым есть внутри, то фурычит. Но стоит дыму кончиться или выйти наружу — приходит амба. Всего-то три сотни лампочек, столько же патронов к ним, и по одному выключателю на лампочку. Включаем все и наблюдаем, как подходящий к аккумулятору провод начинает медленно отекать изоляцией, немилосердно воняя и коптя при этом. Ну не могут жалкие шесть ампер наделать столько разрушений. А значит, мы где-то при сборке допустили ошибку.