— Ну, раз нет, тогда предлагаю начать. Девушка, рискнете быть первой? — я обратился к сидящей в первом ряду, весь вид которой буквально кричал: «И хочется, и колется».

Суетливо вскочив, она буквально подбежала к коробке, выдернула на ходу номерок и взлетела на сцену. Внезапно из зала раздался крик «Ленка, давай!» с последующим оглушительным свистом.

— Васька! Я уж тобя! — только что не знающая куда деть руки девушка погрозила кулачком в зал. В ответ из зала послышались смешки и выкрики «комсомол».

— Так! Все, тихо! Васильев, опять предупреждение захотел? — а вот теперь перед микрофоном стояла совсем другая. Ни капли смущения, глаза горят, а руки готовы свернуть шею незадачливому шутнику.

Я даже не успел подойти к микрофону, как в зале стало тихо. Надо же, какая интересная конкурсантка у нас…

Чем отличаюсь я от женщины с цветком,

от девочки, которая смеется,

которая играет перстеньком,

а перстенек ей в руки не дается?…

— Девушка, а номер? — я едва успел спросить в спину фемину, так же стремительно покидающую сцену.

— Ой! Двадцать восемь!

Убедившись на примере первой жертвы, что процесс вовсе не страшен, зал оживился. Около коробки с номерками тут же образовался легкий водоворот. Кто-то пытался найти номерок посчастливее, кто-то просто радовался возможности поделиться своими ощущениями с соседом.

Постепенно все вошло в ритм, и конвейер заработал, доставляя на сцену неограненные куски будущих алмазов и прочих брильянтов. Убедившись, что все идет хорошо, я прошел в конец зала и уселся на последний ряд, чтобы иметь перед собой всю картину.

— А знаете, Вячеслав, у вас получилось довольно-таки неплохо, — внезапно около меня тяжело плюхнулся Малеев.

— Сбежали? — я смерил взглядом осунувшегося Алексей Павловича.

— Нет, отправили на домашнее лечение, а я немного маршрут изменил.

— Так вы тут давно? — внезапно дошло до меня.

— Ну да, сидел в бельэтаже, а потом сюда.

— Какой голосище, а? — с другой стороны так же внезапно появился Георгий Адольфович. — Если вам не подходит, я бы ее в народный ансамбль попробовал.

На сцене в это время полная девушка старательно выводила мелодию, состоящую из одной буквы А. Интересно, где она подразумевает подобное пение у дикторов? Но вообще, судя по оживлению жюри, конкурсантка выдала нечто крутое и редкое.

— Да всегда пожалуйста. Вывесим вечером понравившиеся вам номера отдельно, и приглашайте!

Я и в самом деле не видел причин отказывать худруку. На радио такие певицы нафиг не нужны, а ему пригодятся.

— Кстати, а сколько тут мест? — я внезапно озаботился посещаемостью.

— В 34-м году делали ремонт. Полный зал 1250 мест. Партер 400, — отвлекшись от перешептывания с Малеевым, сообщил Георгиевский.

Еще раз поглядев на клубящийся зал, я попытался прикинуть численность мероприятия. Нет, точно больше полутыщи. Опоздавшие тихонько входят, заменяя отговоривших свое конкурсантов. А ведь часто и те, и те с группами поддержки. Вот и как оценивать? Надо в следующий раз билеты по копейке продавать. И театру прибыль, и нам учет.

— Дорогие товарищи! Поздравляю вас с переходом во второй этап! — и снова я на сцене.

Стоя под софитами, я улыбнулся в изрядно опустевший зал. Передо мной сидело буквально тридцать человек, безуспешно пытающихся скрыть законную гордость от пусть и промежуточной, но победы.

Я вспомнил вчерашний вечер и легонько передернулся. Дорвавшиеся до неопытного мяса, да еще в таком количестве, профессиональные актеры радостно топили своих несостоявшихся коллег по цеху. Правда, развернувшаяся дискуссия поначалу чуть не скатилась в обычную свару, но многоопытный Георгий Адольфович железной рукой навел порядок. Быстренько отсеяв картавых, окающих и гудящих в нос кандидатов, жюри принялось перемывать косточки остальным. Вокруг некоторых развернулась настоящая войнушка, с обходными маневрами и ковровыми бомбардировками. Но в конце концов, все мосты были сожжены, мечи поломаны и даже стрелы изгрызены, и мы вывесили список.

— Сегодня все будет так же, как и вчера, но с одним изменением. Теперь у вас нет ограничения по времени, только не переусердствуйте, — я жестом передал слово Алевтине.

— Галина Прошкина! — сверившись с бумажкой, она снова обошла микрофон по дуге и обратилась в зал с края сцены.

Пропустив девушку, я спустился в зал и, выбрав местечко с краю, задумчиво следил за руководящей процессом Алевтиной. Вот это вот «безмикрофонье» и выход на край сцены бередили во мне смутные образы чего-то очень знакомого. Но вот чего… Ладно, рано или поздно вылезет, я себя знаю.

— А что такое дислалия? — подобравшись к врачу, шепотом спросил я у него.

А то вчера этой дислалией чуть ли не половину кандидатов отправили в утиль.

— Это когда звуки перемешиваются. Рыба — лыба, машина — мафына. Позже — пощще и так далее. Обычно это встречается у детей, но и взрослые от этого не избавлены.

Интересно, а у врачей есть что-то, для чего не придуман термин? Я как-то считал это вариантом просторечья и все. Эдак японцы по сравнению с нами вообще все эти самые дислалики — у них буквы «р» нет.

— Скажи: «А-а-а!», — она обратилась к очередной конкурсантке.

Кстати… Я даже привстал, чтобы убедиться во внезапном открытии. Среди прошедших во второй тур не было ни одного парня! Не прошли по объективным причинам или просто не считают это приемлемым для себя?

— Да, все верно. Совершенно не популярное среди молодежи направление, — подтвердил мои выводы Георгиевский. — У нас в труппе огромнейший недобор. Сначала война, потом заводы. Быть артистом совершенно непопулярно в наши времена. Эдак еще десятилетие, и мужские роли начнут играть женщины…

— Ну не-е-ет, до такого точно не дойдет, я почему-то в этом совершенно уверен!

— Ваши бы слова, да кое-кому в уши…

Вот как успокоить человека, не используя послезнание? Ведь множество знаменитых актеров только-только начинают делать свои первые шаги…

— Здорово! Ничего себе у тебя тут цветник образовался, — в кресло рядом со мной грузно плюхнулся Андрей. — Так, хватит разглядывать красивых девушек! Скажи лучше, ты уже про годовщину думал?

— Чего?

— Как это чего? 7 ноября. 34-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции.

Оп-па! А ведь и верно. Собираются все в большие колонны по предприятиям и идут мимо трибун, выкрикивая лозунги и размахивая флагами. Или это на 1-е мая?

— А как раньше праздновали?

— Не знаю. Но раньше на станции и было-то всего три человека, так что просто присоединялись к колонне, и все. Но теперь-то все иначе!

— Ну, давай плакат нарисуем и с ним пройдем, — я судорожно пытался найти наиболее безболезненный выход из незнакомой мне ситуации.

— Какой плакат? Мы должны быть на острие нового подъема трудовой и политической активности советского народа, вызванного историческими решениями съезда партии и постановлением пленума!

— И как ты себе это представляешь? — немного отодвинувшись, с некоторой опаской спросил я.

— Пока не знаю… — грустно ответил он. — Вот ломаю голову уже который день.

— Ну, давай в плане развития и соответствия решениям сделаем еще и вечерний эфир.

— Идея хорошая, но нужно что-то, с чем можно пройти мимо трибун.

— Ну, давай какую-нибудь фигуру ростовую сделаем!

— У всех фигуры будут, чем мы отличаться будем?

— Привет труженикам радиоцеха! — внезапно сильно довольный чем-то Малеев материализовался в соседнем ряду. — Чего носы повесили?

— Про ноябрьские думаем, — уставившись в одну точку, ответил Андрей.

— Это правильно. Хоть еще и полтора месяца впереди, а решение нужно уже сейчас. Но вообще я вас нашел по другому поводу. Мы тут с товарищами посовещались… — он открыл большой кожаный портфель и протянул Андрею пару листов из него. — На, держи.

— И что же нам на этот раз подкинули? — он забегал глазами по листу.