— О, боже мой, ты голый.

Отчасти мне хочется схватить полотенце и прикрыться. Защитить эту давно забытую часть меня, которую совсем недавно изнасиловали. С другой стороны, мне хочется, чтобы она все это увидела. Шепчет мне это тоненький голосок в моем сознании, который я усердно игнорировал все эти месяцы.

— Да, ты ведь только что ворвалась в мою комнату.

— Я… ну… ты… — Она взмахивает в мою сторону, закатывая глаза к потолку. — Мы не закончили разговор.

Я беру нижнее белье с кровати и надеваю его.

— Я закончил разговор, ясно дав это понять тем, что ушел из твоей комнаты, пришел в свою и закрыл дверь.

Она громко откашливается, засунув руки в оверсайз-свитер.

— Я не хочу выходить на улицу. Я… — Она сглатывает так громко, что я слышу с расстояния нескольких футов. — Я боюсь.

Дерьмо. С психологом дела шли хорошо, поэтому я решил, что она будет готова, когда придет время покинуть квартиру. Это мое убежище, место, куда я всегда возвращаюсь. Она не может оставаться здесь вечно, и я никогда не планировал позволять ей этого.

— Бояться нечего. — Сильная дрожь охватывает Роуз, и она выглядит так, словно может расплакаться. Я подхожу к ней и вновь обхватываю ее лицо, поднимая его, чтобы встретиться с ней еще раз взглядом. — Я сберегу тебя. Никто не притронется к тебе без твоего разрешения. Если посмеют, я убью их.

Она делает вдох.

— Убьешь?

Я медленно киваю.

— Ты веришь мне?

Раздается еще один судорожный глоток.

— Разве меня не должны напугать твои слова?

Я осторожно пожимаю плечами.

— Возможно, но если не пугает, тогда не волнуйся об этом.

Ее глаза вновь увлажняются, наполняясь слезами.

— Но меня должно это пугать. Должно.

Не проронив больше ни слова, она выбегает из комнаты, и я надеюсь, она собирается упаковать свои вещи, ибо в обратном случае я заберу ее как есть, и Роуз придется смириться.

Пора нам обоим исчезнуть.

РОУЗ

Он купил мне новую одежду. Это первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я просыпаюсь утром. Кошмары мучили меня слишком долго, и, к счастью, когда я проснулась, то не смогла вспомнить о цепких, как паутина, тенях. Невелика милость, что хотя бы частично произошедшее со мной осталось совершенно забытым. Я помню гораздо больше, чем хотелось бы.

Одежда висит в шкафу ― выутюженная, чистая и подготовленная для кого-то, кто не является мной. Я больше не та девушка, которой нравится наряжаться, которой нравится шить одежду и мечтать о модных вечеринках. Теперь мои мечты вращаются вокруг повторов мыльных опер и надежд на то, что Паркер принесет новый журнал из продуктового с моим заказом. Эта одежда ― выутюженные брюки и роскошные шелковые рубашки ― принадлежала кому-то другому, а не этой версии меня.

Будильник громко ревет на прикроватной тумбочке, и я выключаю его. Кай, должно быть, пробрался в мою комнату и поставил его, когда я уснула. Ублюдок. Моя дверь была заперта, но, конечно, у него есть ключи к всему и вся. Свобода, которую он не предоставляет мне.

Когда звон в моих ушах прекращается, я отбрасываю одеяла и встаю, глядя на одежду, когда вхожу в ванную и сердито чищу зубы. Если я не приготовлюсь, не питаю иллюзий, что он не придет сюда и не вытащит меня отсюда как есть. Сегодня я должна покинуть этот дом, поэтому попытаюсь сделать это на своих условиях. Или, по крайней мере, внушить себе иллюзию выбора.

Когда заканчиваю чистить зубы, я приступаю к волосам, затем принимаю быстрый душ и возвращаюсь обратно. Кай никогда не врывался ко мне раньше, но он также никогда не ночевал здесь раньше, насколько мне известно. Я не дам ему застать меня врасплох. Я быстро заплетаю волосы, наношу увлажнитель и иду обратно в спальню, чтобы сойтись в дуэли с гардеробной.

В этой одежде я буду чувствовать себя фальшивкой. Я надеваю скромное хлопковое белье ― мягкое, удобное и простое. Шелк и шерсть не кричат о мягкости, удобстве и простоте. Черное на черном подчеркнет цвет моей кожи, но, черт возьми, надеть их ― значит уступить ему. И я не намерена это делать.

Вместо того чтобы надеть одежду, я снимаю с двери ванной потертый и любимый пушистый халат и надеваю его. Во всяком случае, я могу позволить себе еще немного побыть в уюте, пока Кай не прикажет мне надеть… костюм.

Я открываю дверь на сантиметр и выглядываю в кухню. Свет мягко сияет с другого конца коридора, поэтому он наверняка проснулся. Глубокий и мрачный голос Кая достигает моего слуха, но мне следует сфокусироваться на словах, потому что он говорит слишком тихо, чтобы различить их с расстояния.

На миг я вытягиваю шею, приблизив ухо к щели, я улавливаю слово "Валентина" и замираю, сжимая пальцами деревянную дверь так крепко, что они начинают болеть.

Валентина.

Когда я по большей части восстановилась, лишь тогда узнала, что она также пережила нападение, но он отказывается говорить мне что-нибудь еще. В следующий раз, когда я спросила о ней, Кай впечатал меня в стену и сказал не спрашивать вновь, сказал, что он убедится, что я никогда ее не увижу, если заговорю о ней вновь. Тогда был единственный раз, когда я позволила себе расплакаться перед ним, умоляя пустить меня к ней, но он отказал, сказав, что так будет для всех опаснее. На тот момент, я не могла сказать, считает ли он меня опасностью для нее или Кай имел в виду что-то другое. Он не изменил своей позиции, и я прекратила просить встретиться с моей кузиной, надеясь, что однажды она, возможно, придет и увидится со мной. Пока что она этого не сделала.

Я подавляю привычную волну грусти, накатывающую на меня вместе с остальными эмоциями, которые я не позволяю себе чувствовать, и крадусь из спальни, двигаясь осторожно, молясь, чтобы он был в своей комнате, и я могла спокойно позавтракать.

Конечно, мне не везет, и я это знаю. Кай сидит за барной стойкой, приглушенный свет отбрасывает блики на блестящую поверхность его волос, как будто они еще влажные после душа.

Я застенчиво провожу рукой по косе и перекидываю ее за плечо. Здесь не место застенчивости. Я помылась и надела сегодня чистую одежду. Мой мягкий поношенный халат не соотносится с элегантными линиями его абсурдно приталенного костюма, но не я решила покинуть это место. Это его инициатива, и прямо сейчас я опущусь до того, что заставлю его иметь дело с последствиями этого выбора.

Вместо того чтобы обратить на Кая внимание, я прохожу мимо стойки и беру миску из посудомоечной машины. Я чувствую на себе его взгляд, когда высыпаю фруктовые хлопья в миску и заливаю их молоком.

Кай прекращает говорить, когда я выхожу, и я подношу миску к стойке как раз в тот момент, когда он заканчивает звонок и убирает телефон в пиджак. Я опускаю подбородок и игнорирую Кая сильнее, погружая ложку в хлопья, чтобы поесть быстро и громко. Возможно, я смогу отпугнуть Кая в его комнату и меня оставят на какое-то время в покое.

Не-а. И вновь безуспешно.

— Ты не одета.

Я проглатываю еду и решаю, что оставить это без ответа ― слишком детское поведение.

— На мне халат. Я одета.

Кай фыркает, этим звуком называя меня ребенком, которым я себя сейчас ощущаю. И все же рядом с ним я не могу не противиться.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я оставил тебе одежду. Поторопись и поешь, затем переоденься, чтобы мы смогли поехать.

Я окунаю ложку в миску и смотрю на него. Этим я заслуживаю взгляд в ответ, и Кай выхватывает мою миску так быстро, что я не успеваю среагировать.

— Эй!

— Прекрати вести себя как вздорный ребенок. Съешь свою еду, переоденься, затем мы уйдем. Я хочу услышать от тебя лишь «хорошо».

Я лишь смотрю на него.

— Кивок тоже сгодится.

Наконец я киваю, и Кай пододвигает мне миску. Я вырываю ее обратно и заглатываю еду, а затем запиваю сладким молоком вдогонку. Поскольку Паркер не вернется, я мою миску и ложку сама, затем разворачиваюсь, опираясь бедрами о стойку.