В это лето Генриху было о чем поразмышлять. Короля все больше и больше беспокоила нога, он начал полнеть, а недавно вот приговорил к смерти девятерых за то, что те не пошли против совести. Среди них и Томас Мор — один из немногих настоящих друзей, с которым в молодости Генрих был очень близок. Он всегда дивился уму этого человека и полностью полагался на его безошибочный здравый смысл. Или вот Анна, которая стала ворчливой, раздражительной и мстительной, а самое главное, так и не родила ему сына. Неплохо бы от нее избавиться, совсем неплохо. А что дальше? Вернуть Екатерину? Нет, этого делать нельзя никак, иначе над ним станут насмехаться в христианском мире все — от мелкого священника до королевского слуги. Вспомнив нового папу Павла III, Генрих нахмурился. Этот оказался куда хуже, чем Климентий. Теперь у Генриха был очень серьезный и энергичный противник. После казни кардинала Фишера Павел пошел в наступление. Он написал европейским правителям письма, объявив о своем намерении лишить Генриха королевства, и просил помощи. Единственным оружием папы в этом было сотрудничество католических монархов, которое могло нанести Англии вред всевозможными способами. Но войну они вряд ли станут затевать. По мере того как тянулось дождливое лето, мысли Генриха тяготили его все больше.

И вот однажды вечером, когда стало совсем невмоготу, Генрих тихо выскользнул из дворца. Он слышал, что в одной из окрестных деревень должно было состояться какое-то представление на религиозные темы. Наверное, смелое, потому что лондонские цензоры туда еще не добрались. Генрих пристегнул двуручный меч и вскочил на быстрого коня. Первые двадцать миль он проскакал, но последние десять пришлось идти пешком, и он шагал, превозмогая боль в ноге и забыв о тяжести меча на бедре. Генрих шагал всю ночь и в деревню попал только к рассвету, но представление там еще продолжалось. Конечно, одет он был так, чтобы его нельзя было узнать, но когда увидел себя на сцене, открылся. Игравший его актер, «срубающий головы церковникам», привел короля в неописуемый восторг. Генрих снял маску, чтобы «самому позабавиться и подбодрить людей». Возможно, для многих в Европе английский король действительно был чудовищем, но для горстки протестантов, собравшихся там в ту летнюю ночь, он был героем.

После казней 1535 года Мария поняла, что спастись не удастся. В ту неделю, когда казнили картезианцев, леди Шелтон «постоянно напоминала ей, уже, наверное, в сотый раз», что она всем мешает и давно приговорила себя к смерти. Слуга посла Шапюи, посетивший Марию в те дни, сообщил хозяину, что «леди Мария день и ночь думает о том, как бы сбежать, и ни о чем больше; и желание это у нее с каждым днем усиливается».

Мысль о бегстве Марии была не новой. Шапюи весь последний год обсуждал различные варианты мятежа против Генриха. При этом обязательно предполагалось похищение Марии и Екатерины. Их надлежало перевезти в безопасное место, где они должны были ждать развязки событий. Во время болезни Марии в феврале посол составлял очередной план ее бегства во Фландрию, исправляя его каждый раз в зависимости от изменяющихся обстоятельств. Пока что получалось так, что прежде чем план бегства Марии полностью созревал, кризис в ее положении ослаблялся, но никакой гарантии на будущее, разумеется, не было. Весной 1535 года Мария была в отчаянии. Она послала записку Шапюи «с настойчивой просьбой, вернее мольбой, обдумать вопрос (о ее бегстве), иначе она будет считать, что все потеряно, потому что ее определенно хотят убить». В этот период она жила в Элтеме, приходя в себя после тяжелой болезни. В середине апреля ей вновь стало плохо, но она, лежа больная в постели, говорила с посланцем Шапюи долго, настойчиво и с такой мукой, что это произвело на него огромное впечатление. В письме к первому министру Карла V, Антонио де Гранвеле, Шапюи писал: «Если бы я пересказал вам все ее слова, вы бы не смогли удержаться от слез и просили бы меня сжалиться над ней и советовать подчиниться тому плану, который я придумал».

На первый взгляд Элтем казался послу идеальным местом для бегства Марии. Замок располагался в сельском районе графства Кент, примерно в пяти милях от устья Темзы. Лучше не придумаешь: достаточно далеко от Лондона, от королевской стражи и прямо у реки. То есть до портов на берегу пролива можно будет добраться очень быстро. Мария сказала, что перелезть через стену ночью ей вряд ли удастся, но побег можно было бы организовать и в дневное время. По причине слабого здоровья Марии теперь было разрешено прогуливаться по саду и даже отправиться на соколиную охоту. Шапюи допускал, что она легко сможет отлучиться на прогулку — «чтобы развлечься» — неподалеку от Элтема. Здесь ее будут ожидать, посадят на коня и сопроводят к реке где-нибудь ниже Грейвсенда, где будет наготове весельная лодка, которая доставит Марию на борт испанского или фламандского корабля. Кораблей должно быть два. Один небольшой, но с пушками, чтобы отпугнуть преследователей, на нем всего через несколько часов Мария достигнет фламандских берегов. Конечно, при попутном ветре. Если же не повезет и ветер начнет относить их назад к берегу, сопровождающее судно задержит любой английский корабль, который пустится в погоню, на то время, пока не появится попутный ветер. Беглянку перевезут в Брюссель, где она станет дорогой гостьей при дворе своего кузена-императора, принцессой Марией в изгнании, законной наследницей английского престола.

Шапюи считал, что самое главное — добраться до пролива, а пересечь его будет уже нетрудно. По Темзе все время курсировали испанские и фламандские торговые суда, а неподалеку от берега находились военные корабли империи. Он писал, что На небольшом расстоянии вниз по реке стоит крупный галион, а «несколько испанских кораблей» в любое время готовы принять Марию на борт. Насчет преследования тоже не стоит так уж беспокоиться. Нужно только миновать стражу замка, а дальше между Элтемом и побережьем ей будут оказывать дружескую помощь. Крестьяне, можно сказать, все поголовно были на ее стороне, а те, кого пошлют в погоню, тоже наверняка будут принцессе сочувствовать, Шапюи был в этом уверен. «Они не станут торопиться, чтобы захватить Марию, а закроют на все глаза и благословят ее спасителей». С самой Марией, несмотря на то что она ослабела после болезни, должно быть все благополучно. Ее страстное желание бежать в сочетании с не раз доказанными «большой разумностью и мужеством» убедили Шапюи, что свою роль она выполнит хорошо. «Конечно, это большой риск, — писал он, завершая план побега, — но зато какой нас ждет в конце триумф!»

Наиболее существенным в желании Марии бежать было то, что, решившись на это, она в первый раз отошла от модели поведения Екатерины, которая поклялась никогда не уронить чести королевы, одновременно не противясь воле супруга и не покидая Англию. До последнего времени, то есть до 1535 года, Мария неоднократно заявляла о намерении во всем следовать примеру Екатерины, а та в своих письмах убеждала дочь ни в коем случае от этого не отказываться. И вот теперь, ничего не сказав Екатерине, Мария решила бежать. (То, что Екатерина ничего не знала о плане бегства, несомненно. В письме Генриху, написанном как раз в это время, Екатерина предлагала в залог свою собственную жизнь как гарантию того, что Мария не будет пытаться бежать, если король позволит ей переехать в Кимболтон.)

Легко предположить, что решение Марии было обусловлено простым желанием выжить, стремлением раз и навсегда избавиться от невыносимой обстановки. В конце концов она была в положении почти что узницы, под надзором безжалостных и враждебно настроенных людей. Ее здоровье, и без того слабое, подрывали постоянное нервное напряжение и страх перед возвратом болезни. К тому же у Марии было достаточно оснований опасаться Анны, по приказу которой ее в любой момент могли отравить, а отец, пославший на погибель невинных монахов, не так давно объявил ее своим злейшим врагом. Под таким давлением любой сломается и захочет бежать.