И тишина… Она взводила нервы. Даже маятник часов с кукушкой повис недвижимо — чугунная гирька в образе шишки размотала цепочку до самого пола.

— Заходи, — вытолкнула Марина. — Ты первая.

В комнатах чувствовалась застарелая прохлада, и витал пыльный запашок брошенности.

— Вот он, — обронила Лиза.

Телевизор так и покоился в картонном ящике, запакованный с Новосибирска.

— Вытаскиваем? — боязливым шепотом спросила Пухова.

— Вытаскиваем!

На удивление, «Рубин-нео» оказался легким, и занимал всего половину столешницы.

— Отвертка… А, вон нож!

Пять минут — и задняя панель отправилась на диван. Марина заглянула в электронное нутро. Лишний придаток бросался в глаза — фанерный квадратик с микрофоном, примотанным синей изолентой. Он держался на одном саморезе, грубо вкрученном в пластмассовый корпус.

— Микрофон… — пробормотала «Росита». — Передатчик… И ни одной советской детальки… Лиза, кто этот третий?

— Он мне никогда не нравился, — бубнила Пухова, словно не слыша, — но не до такой же степени! Господи, да у меня даже мысли не было, что… Вот же ж мерзость!

Требовательно зазвонил радиофон, и Марина поспешно выудила плашку «ВЭФа».

— Да?

— Привет! — послышался вздрагивающий голос Риты Гариной. — Марина?

— Я, Риточка! Что случилось?

— Миша пропал!

Понедельник, 18 августа. Утро

Московская область, Звездный городок

«Пара месяцев — не срок», — младлей Почтарь старательно продумывал эту простенькую мысль, будто детальку в пальцах вертел — и так взглянет, и этак. Младшего лейтенанта чуть-чуть вело после центрифуги, но мозги варили справно, перегрузка ему давалась легко.

Ну, как легко… Тот вираж на «мигаре» вполне мог стать последним, но ничего, сдюжил. Двадцать «же», однако! Конечно, тут его заслуги нет, просто таким родился. Повезло…

Павел вздохнул. Летчик он пока никакой. А космонавт, так вообще — никакущий. Да и что можно успеть за июль-август? Тут люди годами тренируются, осваивают космическую технику… Правда, некоторые так и ушли из отряда. Простояли в очереди, не дождавшись старта…

Задумавшись, Паха не сразу углядел начальника ЦПК, и поспешно вытянулся во фрунт.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! — выпалил он.

Береговой улыбнулся.

— Вольно. Откуда это ты, такой строевой?

— Оренбургское авиационное! — отчеканил пилот. — Младший лейтенант Павел Почтарь! — помявшись, добавил: — Правда, налету мало совсем…

— А сколько ж тебе стукнуло, Павел Почтарь?

— Двадцать три, товарищ генерал-лейтенант!

— Убавь армейщину, Павел, — хмыкнул Береговой. — Мы не в военной части, и я — не командир, а начальник. Кстати, Георгий Тимофеевич. Понятно?

— Так точно, Георгий Тимофеевич!

Начальник ЦПК рассмеялся.

— Неисправим! Ладно, выправка красит… А вот скажи мне, Павел, зачем ты записался в космонавты? Мне просто интересно! — он прищурился. — Землю хочешь с орбиты увидать? Или на Луну собрался?

Подумав, Почтарь серьезно ответил:

— На Марс, Георгий Тимофеевич.

Береговой глянул на него, кивнул, да и увлек за собой.

— Пошли, Паша, покажу кое-что…

Начальник ЦПК зашагал по светлым коридорам, минуя тренажерные залы с «Союзом», «Салютом» и «ТКС», пока не вышел к запертым дверям недавней пристройки. Скрежетнул ключ, проворачиваясь в замке.

— Заходи!

Почтарь переступил порог, и замер. Почему-то он ожидал увидеть спортзал с турниками и «качалками», а перед ним круглилось нечто громадное и смутно знакомое. Широкое, как фюзеляж «Ила-86», и размером с вагон.

— ТМК! — вырвалось у Павла, и загуляло эхом.

Да, это был он — тяжелый межпланетный корабль, любимое «изделие» Королева. Главный конструктор мечтал отправить его в космос в июне семьдесят первого года, во время великого противостояния Земли и Марса, но… Не сбылось.

Шести метров в поперечнике, ТМК вытягивался в длину на двенадцать метров. Заправят его горючим, водой, ксеноном — и готово. Семьдесят пять тонн! Четвертая ступень «Царь-ракеты»…

«Жилой отсек… — глаза Павла жадно шарили по выпуклым бокам корабля. — Рабочий отсек… Биологический… Агрегатный…»

Панели солнечных батарей просвечивали фиолетовым, а решетчатая тарелка антенны бросала на матовый потолок размытую паутинную тень. И словно черный ветер пространства задувал по стенам, серебрясь звездной порошей, а прямо по курсу недобро калится Красная планета…

— Товарищ Феоктистов предложил дать ему имя «Заря», — разнесся глуховатый голос Берегового, развеивая виденье. — «Заря-1». Вот, на таком тебе и летать, Паша… Готов?

— Еще как… — вытолкнул Почтарь завороженно, и встряхнулся: — Всегда готов, Георгий Тимофеевич!

Вторник, 2 сентября. Ближе к вечеру

Московская область, Щелково-40

Сразу две системы испытать за один день — это круто, конечно, но столь насыщенная программа вымотала всех. Я тоже выдохся. Хорошо еще, «Волга» под рукой — сел, да поехал. А то прорастало во мне ленивое желание сесть — и тупо глядеть перед собой.

Пока доехал до дому, угомонил мысли — карусель в голове сбавляла обороты, возвращая способность думать. А до чего ж приятно оттягивала карман циркониевая пластина!

В моем взбудораженном мозгу лепились и тут же рассыпались причудливые схемы «тахионника» следующего — третьего — поколения. Я почти видел секцию, выложенную такими, вот, модифицированными плашками. Цвиркнешь на них зыбким пучком сверхсветовых частиц — и хлынет из ниоткуда тугой напор тахионов! Настоящий тахионный вихрь!

А если закрутить его в хронокамере? Обрушить на образец мощный поток вместо слабенькой струйки! И какова тогда окажется дистанция заброса? А вдруг, да смогём⁈ Ушлем человека на десять, на тридцать, на сто лет назад! Вчуже страшно…

Машину я оставил у калитки — ни сил, ни желания загонять «дублерку» в гараж не было от слова совсем. Да и что мне, полениться нельзя, что ли? Заслужил, между прочим…

Щурясь, я прошел к дому — стильному коттеджу, выложенному из красного и желтого кирпича. Цокольный этаж как бы приподнимал здание, и окна открывались выше человеческого роста — в комнату не заглянешь, даже подпрыгнув.

«Вот и хорошо, а то взяли моду…»

Терпеть не могу все эти прозрачные двери в сад! Красиво, да, но дом — это убежище! А какая из него крепость, если любая шпана запросто вломится, выставив стекла?

Зато лестница к входным дверям грела душу — приятней и спокойней глядеть на газон сверху. И двор мне нравился — я сам выбрал именно этот, где сосен побольше. Шесть или семь деревьев росло вразброс, навевая тень. Засыпать, чуя запах хвои…

Спальню мы устроили в мансарде, куда уводила деревянная лестница — верхушки сосен шептались как раз напротив, а в сильный ветер дотягивались до окна лохматыми лапами.

Сначала я хотел перевезти сюда мебель из «красного дома», но Рита меня отговорила. И вправду, зачем? Пусть будет и квартира, и загородная «вилла»! Мои валютные запасы хоть и иссякли, но степень доктора наук умножала зарплату вдвое. Нам хватало, а заставлять всю жилплощадь мебелью — чего для? Мы с Ритой рассудили, что покупать всякие комоды надо не для того, «шоб було», а по случаю. По желанию.

Кровать есть, гардероб, трюмо… Книжные шкафы в кабинете — и стол, который все чаще называют так, как я привык в будущем — компьютерный… Диван и телевизор в гостиной… Кухонный гарнитур… Чего тебе надобно, старче?

«Детскую кроватку!»

Я покрутился по терраске, вовсю отбрыкиваясь от назойливых мыслей и загодя хмурясь грядущим безобразиям.

Велик будет год и страшен будет год по рождестве Христовом 1981-й, от начала же революции шестьдесят четвертый — в этом доме поселится и начнет мучительно расти мое чадо…