Я молча пожал Мишкину руку.

* * *

Решетчатые кронштейны, сваренные из циркониевых трубок, свешивались с верха технического отсека, направляя оба блестящих отражателя на хронокамеру. По ее двойным стеклам порой скользили зеленистые сполохи, разгораясь до ярко-изумрудного свечения, и пластины отражателя кидали салатовые блики.

— Похожи на наушники, — заценил наше техническое творчество Витя Корнеев.

— Эстет! — колко фыркнул Киврин. Развалясь в кресле, он пошевеливал рычажок-джойстик, отчего гул ускорителя плавно менялся, а оранжевые цифры в окошечках рябили скорострельно и бешено. — Ты нам лучше скажи, как там Ядвига поживает? М-м?

Витёк гордо улыбнулся.

— Так будьте известны, — заговорил он, пробуя местный говор, — шо Ядзя меняет фамилию на Корнееву!

— Етта… — забасил Ромуальдыч с добродушием сытого медведя. — А свадьба? Заныкал?

— Как можно? — возмутился жених. — Осенью справим. В сентябре.

— Вить, — сказал я, мягко наращивая напряженность поля, — а давай погуляем в Щелково-40? Кафе там уже достраивают… А если ублажишь начальство, оно за тебя порадеет и выделит молодой семье коттеджик. Ну, или квартирку…

— Коттеджик! — выпалил Корнеев. — Ядзя хочет в своем доме жить. А-а… — опасливо затянул он. — А начальство — это кто?

— Начальство — это я, — мне удалось выразиться скромно, но с достоинством.

— Взятку дать? — глумливо усмехнулся Виктор.

— Ага! — уголок моего рта изогнуло коварной полуулыбкой. — Беру поцелуями Ядвиги. Двумя! — подключился инжектор. Слышно его не было, зато поворотный магнит загудел низко, по-трансформаторному. — Не, лучше тремя…

Краснеющий Корнеев вдруг резко побледнел, выдыхая:

— Там!

Я оглянулся — и замер. Хронокамера двоилась, расплываясь и накладываясь. Одну я видел четко — с зелеными потеками мерцающего света, а другая словно отражалась в спокойной воде, но безо всякой «цветомузыки».

Функционирующая камера и неработающая. Одна здесь, другая — там. В бета-пространстве.

— Совместились… — пролепетал я, и сипло каркнул: — Запись!

— В-всё ф-фиксируется, — вытолкнул Киврин. Его заметно потряхивало.

Мне было очень неудобно работать за пультом — стоя, да еще в наклоне, но мои напряженные пальцы нежно вели ползунки от деления к делению.

Ускорительная секция разгоняла тахионы, и те, заряжаясь энергией, тормозили свой несусветный бег. Телегенность падала, проницаемость росла…

Пот жег глаза и зверски щекотал лоб, но я не двигался, будто делая флюорографию.

«Не дышать!»

Две хронокамеры совместились на грани миров, и в ту же секунду всё перевернулось перед глазами. Нелепо раскорячившись, Корнеев повалился с костяным стуком.

Я устоял, протягивая руку к красному «грибку».

«Дышите!»

Ладонь обессиленно упала на кнопку.

Вечер того же дня

Первомайск, улица Ленина

— Локальный переход! — ярился Мишка. — Это же был настоящий локальный переход! Я же тебе еще утром доказывал… он раздраженно, чисто по-грузински, взмахнул рукой. — А! Ты же не помнишь, конечно! И тут ускоритель стоит, и там, в «бете»! В обоих Первомайсках! Чего тебе еще? Вся телеметрия фиксировалась! Все индексы — вот! Вызываем Ленку — и перемещаемся туда! Ход времени в сопредельных пространствах синхронизирован, поэтому перейдем ночью, когда в том Первомайске все спят, даже охрана. Чтобы свидетелей не было! Выходим из той хронокамеры и… И всё!

— Не кипятись, — устало сказал я, сворачивая на Ленина. — Хочешь рисковать собой — валяй. А Ленка тут причем? Я понимаю, что там Юлька, но и ты пойми! Подумаешь, опыт удался! Да он один всего и был. И где гарантия, что нам и во второй раз подфартит? Ничего же не изучено! Как ты тогда сказал… М-м… А! «Пространственно-временные структуры действительно являются континуумом». Очень свежая мысль!

— Я такое говорил? — смутился Браилов.

— А вот, представь себе! — миновав Пионерский переулок, я подъехал к гостинице. — Да и что мы, собственно, открыли нового? Если в пространстве, в этом вот мире, мы перемещаемся в иное время, то почему через время нельзя попасть в иное пространство? Сегодня мы просто ответили на этот вопрос!

— Но ответили положительно! — поднял палец Мишка, и вздохнул: — Ладно… Ты извини, что ерепенился. Просто… А!

Слабо махнув кистью, он подкрутил верньер магнитолы. Ясный голос дикторши вплыл в салон:

—…китайские пограничники бросают оружие, бойцы НОАК отступают на левый берег Иртыша, а местное население, казахи и монголы, радостно встречают воинов Советской Армии. Как отметил в своей речи министр иностранных дел СССР, специальная военная операция не ставит своей задачей захват территорий КНР. «Наша цель — взять под контроль левый берег верховья Иртыша, а также правый берег верховья реки Керулен у истока Аргуни, чтобы эти водные ресурсы стали безопасны для Советского Союза. Пекин не сможет больше пакостить, сокращая поток воды в Западную Сибирь и Забайкалье», — подчеркнул товарищ Громыко.

Двадцать четвертого июня части воздушно-десантных войск высадились у озера Далай-Нор, усиленные самоходками АСУ-85, БТР-50 и легкими танками ПТ-76…

— Весело, — нахмурился Браилов. — Андропов расправляется с Хуа Гофэном?

— Или помогает товарищу Хуа расправиться с Дэн Сяопином, — усмехнулся я. — Узнаем во благовремении.

— Ну, ладно, пошел я, — Мишка открыл дверь, и стесненно закряхтел: — Ты… это…

— Топай, давай, красаве́ц, — заворчал я.

Иномирец хохотнул облегченно, вылез и помахал мне со ступенек «готеля». Я вяло махнул в ответ, и развернулся.

Подумал было, не съездить ли мне в «Универсам» или в гастроном завернуть, но вовремя понял, что просто оттягиваю момент возвращения домой, в пустую квартиру, в ее бессмысленную тишину. А поесть…

Зря, что ли, холодильник морозит коробку «Традиционных останкинских пельменей»? Вот, и… хм… вкушай.

Уже стемнело, когда я открыл дверь трехкомнатной одиночки. Вошел и будто споткнулся. В зале горел свет, а в ванной журчала вода.

Я осторожно разулся, соображая, хотя в воздухе витал шлейф любимых Ритиных духов, терпкий и горьковатый. Он тревожил и волновал меня, растормаживал прежние чувства, подзабытые в суматохе дней.

Девушка вышла, одетая в махровый халат, распуская мокрые волосы, и замерла, увидав меня. Она не испугалась, ширя глаза, не отвернулась отчужденно, холодея лицом, а просто глянула, беспомощно и смятенно.

— Мишечка… — тонкий дрожащий голос втек в уши, и меня резануло жалостью.

Деяние тела обогнало рефлексии духа — руки будто сами притиснули недавнюю потерю.

— Мишечка, ты прости меня… Пожалуйста… — Рита говорила навзрыд. — Простишь? Как дура… Да чего — как? Дура и есть…

А я лишь гладил узкую спину и вдыхал запах волос, влажный и отдающий травами.

— Сама не понимаю, что на меня нашло… — бормотала девушка, прижимаясь, — Хотя… Догадываюсь, — она зарделась. — Миш… Я беременна.

Новость не стала для меня откровением, не вызвала ни радости, ни огорчения. Осознание значимости придет потом, а пока я лишь принял к сведению, что стану папой. Впрочем, и сомнения в том, что ребенок — от меня, не копошились склизкими мыслишками.

Я ласково тронул ладонями алевшие уши подруги.

— Это с той ночи, да? Когда гроза?..

— Да! — вольно засмеялась Рита. Порывисто обняв меня за шею, она прильнула, но тут же вскинула голову. — Ой, а я же ничего не приготовила! Давай, я сбегаю в магазин? Я быстро! Давай?

— Тебе нельзя! — ухмыльнулся я. — И не надо. У меня полхолодильника пельменей! Будешь?

— Буду! — воскликнула девушка восторженно, словно обещая.

Суббота, 28 июня. Позднее утро

Первомайск, улица Киевская