— Нашел, — серьезно кивнул я. — Всё оказалось куда запутанней, чем мы предполагали. Я тебе не скажу, какой именно временной поток несет эту реальность — Землю, нас с вами, прошлое и будущее… Может, всё тот же базовый, что вертел планету миллиарды лет назад. А, может, Будда или Христос до того скорректировали мир, что время разветвилось, и мы нынче плаваем во втором потоке. Или в третьем — кто ж его знает… Но все эти мировые линии не имеют к тебе, красаве́ц, ни малейшего отношения… Ты к нам явился из сопредельного бета-пространства.

Лена побледнела, а Браилов помрачнел и насупился.

— Теория взаимопроникающих пространств? — забурчал он, взглядывая исподлобья.

— Лучше — «совмещенных», — невозмутимо ответил я. — Так короче. В общем, теоретически мы подковались, осталось собрать… м-м… ну, назовем его бета-ретранслятор. Делов-то, да? И можно двигать за твоей Юлькой.

Мишка до того побелел, что зажившие шрамы на носу, на подбородке, на щеках и верхней губе проявились, розовея. Давнее желание, казавшееся неосуществимым, вдруг приблизилось к нему вплотную, пугая скорым исполненьем.

— Что сбледнул? — усмехнулся я, и покосился на девушку, нервно переплетавшую пальцы. — Не бойся, Лена, никуда он не двинет.

Браилов вздернул голову.

— Там моя дочь, — выдавил он, — я должен…

— В зеркало сначала глянь! — резко оборвал я течение отеческого долга. — Куда ты пойдешь с такой рожей? Девочка не узнает тебя, испугается, бедненькая! Или ты хочешь в милицию загреметь за похищение ребенка?

— Ч-черт… — Мишка сморщился с явным отвращением. — Вот же ж дурак! — он глянул на меня с жалкой растерянностью. — И как мне теперь?

— Никак, — мой голос звучал со спокойной прохладцей. — Двину я.

Понедельник, 23 июня. День

Первомайск, улица Щорса

Вузовские дела, московская круговерть — всё это задевало лишь край Ритиного сознания, мельтеша, словно дождь за окном.

Вернуться на очное? Да легко! Старушка-декан в седых кудряшках только рада была. Вот только… дальше-то что?

Так и бродить по столичным проспектам? А смысл?

Поборовшись с собой, с безволием своим и глупыми обидами, девушка взяла билет на самолет. Правда, не до Одессы — всё раскупили — а до Николаева, но какая разница? Тот же четвертной…

И часам к трем коробчатый, красно-белый «Икарус» высадил Риту в родном городе.

Ее колотило в лифте, когда дверцы, повизгивая, разъехались на нужном этаже, и… Зря. Квартира отдавала гулкой пустотой — тут уже месяц никто не жил. У Настены кончился отпуск, а ее брат…

Гарина, не разуваясь, процокала каблучками по паркету, обходя комнаты, обнюхиваясь, как кошка на новом месте. Тоска не рассасывалась, давила на душу тяжелым черным комом.

«Кыш, кыш, негатив!» — приказала себе Рита.

Решительно вспоров «молнию» чемодана, она стянула с себя надоевшие брючки-капри, и влезла в короткую джинсовую юбку — подол точно не задерется. Босоножки… Да и эти сойдут.

Быстро поправив прическу, девушка ухватилась за длинный ремешок сумки, будто поводок взяла, и вышла за порог.

* * *

Серые, основательные пятиэтажки на улице Щорса стояли не в скучный ряд, а наискосок, прикрывая собой зеленые дворы. Отсюда, с высоты, 12-я школа смотрелась вся целиком, но в ракурсе непривычном. И футбольное поле видать, и гаражи, и травянистый склон балки…

Рита вздохнула. Как же она рвалась в Москву, и как ей там не хватало тихой размеренности здешней жизни, спокойной и ясной, как отстоявшаяся вода! Впрочем, город юности всегда проигрывает городу детства. Разве сравнишь тревоги и страхи взросления с наивной безмятежностью малолетства?

У подъезда не заседали бабки, и девушка ощутила мелкое облегчение.

«Хоть что-то…»

Постучав в дверь, она отшагнула, несмысленно помахивая сумочкой.

— Вась, ну не балуйся, — глухо донесся приятный голос, одолевший пухлый дерматин, набитый на филенку.

Замок щелкнул, и из тени прихожей глянула Инна. Она вышла в свободной тунике, что едва дотягивалась до середины стройных бедер, и в мягких войлочных тапках с опушкой. Красивое, ухоженное лицо выразило замешательство — и радость. Рита даже испытала мгновенное разочарование — даже в глазах одноклассницы не мелькнуло смятение, недовольство или осадок давней вины.

— Ритка! — воскликнула Видова. — Вот это ничего себе! Проходи скорей!

— Привет, — вытолкнула Гарина, осматриваясь. — Ты одна?

— Одна! Совсем одна! — притворно завздыхала Инна, тут же рассмеявшись: — Только так и отдохнешь! Родня эта… — она жизнерадостно вытолкнула: — Замучали уже! Сидим с Васёнком на попе ровно: «Чего дома торчать? — передразнила девушка, выговаривая дребезжащим голосом. — Погуляйте, черешенкой дитё угости!» Гуляем, лопаем: «Чего так много ягодки? Еще диатез вскочит!» Ха-ха-ха!

Тут и сам Васёнок пожаловал. Глянул на гостью снизу вверх, и заулыбался.

— А я тебя знаю! Ты — Рита!

— Как ты чисто букву «Р» выговариваешь! — неумеренно восхитилась Гарина.

Малыш моментально загордился, удаляясь с важным видом…

— Выпьем за встречу? — неуверенно предложила Инна, и поспешно добавила: — Чайку!

— Давай, — скупо улыбнулась гостья.

Хозяйка быстренько накрыла на стол. Пока электросамовар гудел, закипая, Инна брякала тарелками.

— Будешь «Краковскую»? — болтала она, роясь в холодильнике. — Или «Докторскую»? Я даже удивилась, когда зашла в гастроном — лежат оба сорта, как в «Елисеевском», и даже очереди нет! Сосиски, правда, завозят через день, зато они здесь вкуснее…

— Лучше «Докторскую», — вставила Рита.

Видова нарезала «закуску», всё медленнее орудуя ножом, пока не отложила его вовсе.

— Рит, — негромко заговорила она, — я не играла приятность, я действительно рада, что ты зашла. Ох… Грешна и виновата — это тоже про меня!

— Да ладно… — слабо возразила Гарина, но ее визави упрямо замотала головой.

— Нет, Риточка, дай договорить! Хочу, чтобы ты знала — я всё помню, и всё понимаю! Тогда… Три года назад, когда мы с Мишей… — Инна покраснела, и зачастила: — Ты только не обижайся на него! Сама же понимаешь, стоит мне или тебе захотеть, и ни один нормальный мужчина не устоит. Соблазним любого! Ну, так же?

— Ну-у… да, — пожала плечами Рита.

— Ну, и вот! Только я вовсе не думала, что сделаю тебе больно… Да вообще не думала! Я хотела ребенка от Миши, и всё! — Инна глубоко вздохнула, успокаивая разгулявшиеся нервы. — Я слышу, как это звучит, и ты имеешь полное право подбирать к моему поступку любое прилагательное. И меня кем угодно считать. Ну, эгоистка я, понятно же! Я не оправдываюсь, хотя и виновата, но… Повторись тот вечер, поступила бы точно так же. Просто потому, что хотела счастья! А как бы я его нашла честно?

— А сейчас? — Гарина с интересом глянула на Видову. — Ты счастлива?

— А счастье — это не состояние, — мягко улыбнулась Инна. — Это мгновение! Но одно знаю точно — я перестала быть несчастной. С Олегом у меня… Знаешь, он любит сильнее. А я… Бабушка говорила: «Стерпится — слюбится». Вот так и у меня. Зато, — она ласково улыбнулась, — есть Васёнок! Василёк! Рит… Я, когда узнала, что беременна, позвонила Мише. Пищала от восторга… И поклялась, что больше не влезу в его жизнь. Я сдержала слово, Рит. Да, да, я помню, как ты зашла сюда, — усмешка снова стерла серьезность с губ, — но между нами ничего не было. Понимаешь… Даже у эгоисток есть свои «красные линии», переступать которые непозволительно. Хотя, да, я искала твоего мужа, — Инна оглянулась на дверь, и сказала вполголоса: — У Васёнка выявился Мишин дар целителя!

— Вот это ничего себе! — охнула Рита, чувствуя, как сыплются прежние доводы, распадаясь в словесную труху.

— Да-а! — упоенно воскликнула Видова. — А я, вся такая перепуганная, не знаю, что и делать! Я, еще там, в Москве, выведала, где вы живете. Прихожу, а никого. Звоню — гудки! А сюда приехала, «на каникулы», и вдруг встречаю Мишу! До чего ж сразу легко стало! Миша с Васёнком поговорил, так, знаешь, по-мужски, и тот мигом успокоился. Когда ты — странный, это пугает. Но, когда таких, как ты, хотя бы двое — всё не так страшно. Поняла? — удивительно по-доброму улыбнулась она.