– А то, что вы передали ногу, – отрезал Максимов.

– Что?! – воскликнул поражённый Рахимов. – Петров не мог этого сказать! Один только Соколов замечал этот мой недостаток. Эту ошибку и лётчики-то, я уверен, не заметили.

– А вы спросите у инженера, – предложил Максимов. – В самом деле, как он мог заметить?

...Возвращались самолёты из Торжка. По дороге, изменив курс, они перехватили гитлеровцев, пытавшихся бомбить их аэродром, и основательно потрепали стервятников. На этот раз «баланс» в «бухгалтерской книге» военных действии был подведён с большим превышением в нашу пользу. Наши потеряли семь истребителей, а сбили двадцать пять вражеских машин.

Соколов почувствовал, что попал впросак, когда сгоряча крикнул о ноге. Теперь его обязательно спросят, откуда он знает технику пилотирования. Надо как-то ответить. Но что? Притвориться и сказать, что без всякого смысла крикнул про какую-то ногу? Рахимов не дурак, не поверит. Начнёт присматриваться, сравнивать со своим командиром, искать черты сходства. Может, узнает?

Соколов ещё до налёта собирался в штаб воздушной армии, а сейчас решил ехать незамедлительно, но не успел.

Он уже сидел в кабине полуторки, когда подошли Рахимов и Максимов.

– Позвольте узнать, товарищ инженер, – начал Рахимов, – откуда вам известно, по какой причине я во время воздушного боя сорвался в штопор?

– А самому-то вам причина известна? – невозмутимо спросил в свою очередь Соколов.

– Мне-то – конечно. А вот почему вы упомянули о ноге? Откуда вам знакомы такие тонкости лётного дела?

– Сам летал когда-то в аэроклубе, – нехотя ответил Соколов. – Как-нибудь расскажу. А сейчас надо в штабарм. А вам, старший лейтенант, советую поскорей переодеться.

– Позвольте. – Рахимов поставил ногу на подножку машины. – Вы лучше сейчас скажите! Зачем откладывать? Меня очень интересует, откуда вы такой к нам свалились? Думаете, мы, лётчики, не замечаем, как дельно вы поучаете нас?

– Если уж вам так хочется узнать, откуда мне известны все тонкости лётного дела, – спокойно ответил Соколов, – могу сказать. Я – бывший лётчик-спортсмен. В Польше не один рекорд по высшему пилотажу принадлежал мне.

– Значит, вы – польский лётчик? – спросил Юсуп.

– Был им когда-то!

– Благодарю за откровенность. Я вполне удовлетворён вашим ответом.

Шагнув в сторону, Рахимов взял под козырёк. Машина тронулась.

Юсуп долго смотрел вслед автомобилю.

– Подозрительный человек! – сказал он Максимову.

– Спортсмен, – откликнулся Максимов.

– Я убеждён, что он – лётчик-профессионал, – возразил Юсуп. – Он даже сейчас способен полететь на истребителе.

– Идите в самом деле переодеваться! – Максимов улыбнулся.

Старший лейтенант Рахимов получил новый истребитель. Весь день трудился Морозов, выводя алой краской на его фюзеляже семь звёзд. Юсуп назвал эту машину «тигрёнок-младший». Когда истребитель был подготовлен к полёту, Рахимов поднял его в небо, чтобы над своим аэродромом проверить скорость и манёвренность.

В воздухе «тигрёнок-младший» вёл себя отлично. С трёхкилометровой высоты Рахимов пикировал почти до самой земли, развивая бешеную скорость. От огромной физической нагрузки у лётчика даже становилось темно в глазах. Но Юсуп был доволен – самолёт ему попался отличный.

– Ну, как я летал? – спросил лётчик инженера Петрова. – Опять ногу передавал?

– На этот раз – не заметил. А вообще советую помнить о ноге, особенно на глубоком правом вираже.

– Спасибо за совет, товарищ инженер-капитан! Вы правы. На вираже у меня правая нога невольно срывается. Иногда дёрнет так, что чувствительный самолёт резко меняет положение.

– Лётчик-истребитель должен чувствовать движение своей машины, как хороший скрипач – звучание своего инструмента.

– Да вы к тому же и поэт! – Рахимов улыбнулся. – Только лётчик, влюблённый в своё дело, может так говорить. Вспоминаю слова Юрия Александровича: лётчик на своём истребителе должен выводить линии фигур высшего пилотажа как художник. Он учил меня...

Чему Соколов учил Рахимова, Соколов так и не узнал. Послышалась команда, призывающая всех офицеров немедленно явиться на «КП».

В землянке командного пункта стало тесно. Несколько лётчиков стояли в тамбуре и, вытянув головы, старались расслышать, что говорит полковник Бородин. Командир полка с указкой в руке объяснял у большой карты Калининской области боевую обстановку.

– Вот здесь и здесь, – указка остановилась в местах, обведённых чёрными кругами, – расположены крупные авиационные базы неприятеля. Отсюда их бомбардировщики делают налёты на Москву. Разведка донесла, что на этих аэродромах большое скопление машин. Командование фронта приказало ликвидировать фашистские авиабазы. Задача поручена дивизии лёгких бомбардировщиков и нашему полку. Прошу отметить эти места на картах. Бомбардировщики пойдут над нашим аэродромом двумя группами: одна – в два ноль-ноль, другая – в два часа пятнадцать минут. Нам приказано присоединиться, сопровождать корабли до цели, а также принять участие в разгроме аэродромов. Пусть враг узнает, что советские лётчики хорошо умеют давать сдачу... Командиры эскадрилий получат указания у начальника штаба и проинструктируют вас. Всё понятно, товарищи офицеры?

– Понятно! – послышались голоса.

– Вопросы есть?

– Нет! Всё ясно!

К вечеру все истребители были приведены в полную боевую готовность. Механики – в который раз! – проверяли самолёты, моторы, вооруженцы – пулемёты.

Лётчикам было приказано отдыхать.

Рахимов не пошёл спать в землянку, а, расстелив кожаный реглан, растянулся на траве около своего «тигрёнка». Рядом с ним устроились Морозов и Соколов.

Чтобы лётчик поскорее уснул, Соколов стал тихонько похрапывать.

Юсуп рассмеялся:

– Товарищ инженер, вы же не спите. Притворяетесь спящим, чтобы меня втянуть в это дело. Разве уснёшь перед таким заданием? Посмотрите, как ярко горят звёзды. Малая Медведица, Большая... Слабо я разбираюсь в звёздах. По астрономии в лётной школе еле на удовлетворительно вытягивал. Так вот, я смотрю на звёзды и думаю: неужели и на других планетах живые существа воюют друг с другом, как люди на земле? А ночь-то какая тёплая, ласковая... В такую ночь не с автоматом в руках подкарауливать врага, чтобы подстрелить его, а с девушкой гулять в обнимку и мечтать...

– Хорошо бы уснуть часок-другой, – отозвался Соколов.

– Не выйдет! – ответил Юсуп. – Вы думаете, кто-нибудь из наших лётчиков спит? Человек всегда остаётся человеком, а нервы – нервами. Вряд ли ребята боятся, что их собьют; наоборот, каждый уверен, что он сам собьёт... И всё-таки не прогонишь из головы мысль: многие из нас не вернутся завтра с задания домой. Проклятая война!

Юсуп вздохнул и замолчал. Он повернулся на другой бок и закрыл глаза, всё же стараясь заснуть.

Долго все лежали молча.

Рахимов встал, чиркнул спичкой и взглянул на часы.

– Всё равно не усну. Второй час. Я лечу с первой группой бомбардировщиков. Не подойдут ли они раньше времени?

– Такого не бывает в авиации, – заметил Морозов.

– В Свердловске сейчас уже утро, – продолжал Рахимов. – Интересно, что делает моя Катя? Спит ещё или дежурит в госпитале? Был бы у меня, как в сказке, волшебный шарик, перекатил бы его с руки на руку, – хоть бы минут десять побыть вместе с Катей.

– Очень любите её?

– Больше жизни!

Соколов встал и закурил.

– Пойду будить ребят. Пора моторы прогревать.

Ровно в два с неба упал на землю мощный густой гул моторов, отдаваясь громким эхом на берегах Волги.

С рёвом, на полном газу один за другим отрывались по сигналу стартёра от лётного поля истребители. В тёмном небе они присоединились к другим воздушным кораблям, образовав могучую ударную силу. И вскоре стало тихо.

Соколов завидовал лётчикам. Они в небе, а он прикован к земле. Сесть бы сейчас в истребитель и рядом с Юсупом... «Интересно, смог бы я сейчас летать? Наверное, не смог бы. А если потренироваться? Разве только чудо свершится, и я смогу летать! Чудо... Не тебе, Юсуп, нужен волшебный шарик – ты и так увидишь свою Катю, – а мне бы его! Но, увы, чудес на этом свете не бывает...»