– А мне вот никто ничего не пришлёт, – печально сказал Соколов, беря папиросу. – Один на белом свете остался. Когда беда случилась со мной, жена потребовала развод. Кому я нужен такой?

– Это вы бросьте, – заметил Морозов. – Вы очень нужны нам. Разве это вас не удовлетворяет?

– Не совсем... Бывает такое горе, когда никто не может успокоить человека.

– Семья, конечно, большое дело, – сочувственно сказал Юсуп, – особенно, когда есть дети или ждёшь ребёнка. Я, например, сына хочу. Назову его в память о своём командире Юрием. Рахимов Юрий Юсупович. Неплохо звучит, чёрт возьми! А вдруг я потеряю на войне руки или ноги и жена откажется от меня? Что тогда?

– Теперь вы меня понимаете? – спросил Соколов.

– Очень хорошо понял. Только правильная жена не откажется.

– Разные жёны бывают, – вставил Морозов. – Моя старуха, например, да и Соколова... никогда бы Нина Михайловна не бросила мужа...

Соколов, едва овладев собой, опустился на траву и нервно закурил ещё одну папиросу.

После разгрома фашистских полчищ под Москвой истребительный полк перебазировался. Он стоял теперь у ракитовой рощи, почти на самом берегу Волги восточнее Ржева, вокруг которого шли длительные, ожесточённые бои.

Над аэродромом, направляясь в глубокий тыл врага, часто проходили тяжёлые воздушные корабли с бомбовым грузом. Летали и лёгкие бомбардировщики. Однажды Соколов увидел, как в небе над ним проплыли краснозвёздные двухмоторные самолёты с широким размахом крыльев. Он сразу узнал их по знакомому силуэту. Да, сомнения быть не могло: на боевые операции шли машины типа «Кречет». Соколов и раньше слышал, что самолёт – дальний разведчик, который он испытывал, – пошёл в серийное производство на далёком сибирском заводе. Машина больших возможностей, скоростная и манёвренная, с хорошей грузоподъёмностью, стала использоваться и как бомбардировщик ближнего действия. Значит, жив родной «Кречет», хотя вместо звучного гордого имени у него будничное, деловое наименование ЛБ-5! Как ни старался враг воспрепятствовать его рождению, ничего не вышло. Десятки, сотни, а со временем, может, и тысячи «Кречетов» появятся во фронтовом, грозовом небе и начнут громить врагов, сбрасывая на их головы смертоносный груз. Какое счастье узнать, воочию увидеть, что твои усилия, пролитая кровь твоих товарищей и твои собственные мучения были не напрасны! Добрые семена дали хорошие всходы. «Кречет» – в небе!

Лётчики-истребители полковника Бородина часто провожали целые эшелоны бомбардировщиков через линию фронта, охраняя их от атак вражеских истребителей. Они также прикрывали от бомбёжек некоторые военные объекты и железнодорожные мосты через Волгу. Особенно много хлопот доставлял мост в старинном приволжском городе Торжке. Когда-то этот городок, стоящий как раз на половине пути из Москвы в Петербург, был знаменит непомерно большим количеством церквей да ещё как родина вкуснейших пожарских котлет, названных так по фамилии их «изобретателя», местного трактирщика. В первый год войны Торжок стал важным стратегическим пунктом. В городе и вокруг него были размещены тылы армий, много военных складов, стояли запасные полки, железнодорожный узел работал с огромной нагрузкой. Гитлеровцы с особым упорством, систематически, изо дня в день пытались разрушить мост через Волгу в самом центре Торжка. Это им так и не удалось, хотя они, сбросив сотни бомб, превратили в развалины все прилегающие к мосту кварталы. Мост стоял как заколдованный. Не раз над ним завязывались воздушные схватки и атакуемые истребителями самолёты со свастикой на фюзеляжах, поспешно удирая, вспенивали реку сброшенными куда попало бомбами.

Большая часть самолётов полка Бородина участвовала в воздушном бою над Торжком, когда начался вражеский налёт на их аэродром. Дома оставались только машины готовности «номер три». Фашистское командование, как видно, решило раз и навсегда покончить с истребительной базой, которая днём и ночью беспокоила их войска и срывала воздушные операции. Время для удара было выбрано подходящее. Когда объявили тревогу, только десять «ястребков» поднялись с аэродрома в воздух навстречу стервятникам. А тех было много. Целое соединение лёгких бомбардировщиков «хейнкелей» пополам с истребителями быстро надвигалось с запада. Никто точно не знал, сколько их летит: считать было некогда. Техники, наблюдавшие бой с земли, уверяли, что их было не меньше шестидесяти. Соколов насчитал пятьдесят и сбился со счёта.

Утро было удивительно тихое, ясное. Не шелохнётся ни один листик на деревьях, ни одна былинка не качнётся среди высокой травы. А в чистом небе стоял гул. Самолёты шли ровным строем.

– Психической атакой идут гады, – вздохнул Морозов. – Посмотрим, какая у кого психика!

Пчелиный рой был совсем близко от аэродрома, когда зажглись факелами и стали падать первые вражеские машины. Тут их строй дрогнул. Всё смешалось в небе. В безумном хороводе невозможно было разобрать, где наши, а где враги. На поле и в реку в беспорядке сыпались бомбы, вздымая земляные и водные смерчи. Над Волгой от преломления солнечных лучей в высоких фонтанах появились искусственные радуги.

Несколько неприятельских бомбардировщиков начало стремительно пикировать на аэродром. Вступили в бой наши зенитчики. Три самолёта тотчас же были сбиты и врезались в лес за лётным полем. Остальные убрались восвояси. Им всё же удалось поджечь два бензозаправщика и один ранее повреждённый истребитель, который стоял около мастерских.

Воздушный бой, как и все схватки в небе, продолжался считанные минуты. Под конец фашистских самолётов осталось немного: одни успели удрать, другие сломали свои крылья, ударившись о землю.

Небо очищалось. Уже успели вернуться из погони несколько «ястребков». Они осторожно рулили среди воронок, когда неожиданно над аэродромом появился, очевидно заблудившийся «мессер». За ним гнался ЯК. Как ни старался немец увильнуть от «тигрёнка» – а это был он, – его сразу все узнали. Рахимов вцепился ему в хвост. Какие только пируэты ни выделывал фашистский лётчик, Юсуп всё время находился сзади.

– Бей его в хвост и в гриву! – неистово кричал Морозов. – Дай по нему очередь!

Все на земле, отчаянно волнуясь, следили за воздушной дуэлью. Особенно переживал Соколов. Он, как бы стараясь помочь Юсупу, делал резкие движения ногами и руками, не замечая, что за ним наблюдает майор Максимов.

Этот молодой ещё, энергичный и остроумный офицер госбезопасности особенно дружил с Рахимовым. Симпатичен он был и Соколову, хотя тот знал, что «особисты» из того же ведомства, что и Воробьёв, и не без оснований полагал, что полковник государственной безопасности поручил Максимову наблюдать за своим «подопечным». Соколов не раз замечал, что офицер-чекист незаметно присоединяется к той группе, среди которой находится и инженер эскадрильи, но его это не смущало, и он всегда приветливо жал ему руку.

...Гитлеровец был, видно, не из робкого десятка и умелый пилот. Вот он на крутом вираже свернул вправо. Рахимов резко бросил за ним своего «тигрёнка», но сорвался в штопор.

– Шляпа! – вырвалось у Соколова. – Ногу передал!

ЯК, снижаясь, завертелся вокруг своей оси. Один виток, другой... пятый. Рахимов сумел на достаточной высоте вывести самолёт из штопора, но фашистский истребитель срезал его меткой очередью. «Тигрёнок» задымил. От него отделилась чёрная точка и повисла в воздухе под раскрывшимся парашютом. Это прыгнул Юсуп Рахимов.

Оставляя в небе чёрный дымный хвост, самолёт упал по ту сторону Волги и взорвался.

Лётчик приземлился, точнее – приводнился на мелкое место у берега, совсем близко от аэродрома.

Злой и мокрый прибежал он к командному пункту и закричал что есть духу:

– Почему, чёрт возьми, меня никто не прикрывал?

К Рахимову подошёл Максимов и заметил:

– Если я правильно понял инженера Петрова, то в гибели своего самолёта виноваты вы сами, старший лейтенант!

– А что вы с Петровым понимаете в технике пилотирования? – с сердцем отпарировал Юсуп.