– Правильно, – сказал лётчик и тут же добавил: – Перегрузки не будет.

– Понятно, – перебил лётчика комбриг и обратился к подростку: – Срочно собирайся! Начальнику твоему я сам сообщу.

Вылетели в солнечное, ясное утро, но на половине дороги встретили сильный ветер. Он погнал над пустыней облака пыли. Под крылом самолёта – безжизненные пески. Среди барханов появилась группа всадников; кони их шарахнулись в сторону, но всадники вскинули винтовки. С высоты были заметны частые вспышки выстрелов.

По времени уже должна была показаться Хива, а её нет и нет. Как видно, самолёт ветром снесло с курса.

Снизившись, лётчик пристально всматривался в песчаную пелену, затянувшую горизонт. Неожиданно показался караван. Впереди шёл большой конный отряд красноармейцев, а за ним – навьюченные верблюды.

– Наши! – крикнул комбриг в переговорную трубку. – Попробуйте сесть около них!

Место оказалось ровное, и лётчик блестяще посадил самолёт. Командир отряда доложил, что, по сведениям разведки, басмачи опять осадили Хиву. В городе осталось мало продовольствия, кончались патроны.

Тут же был разработан план действий. Соколов получил задание: с небольшой высоты сбросить в центр крепости, прямо в мешках, патроны для местного гарнизона.

Четыре раза Юсуп в качестве наблюдателя боевого самолёта побывал в небе над родным городом. Басмачей, расположившихся лагерем вокруг крепостных стен, едва не задевали колёсами. Обезумевшие кони сбрасывали всадников.

Через три дня вновь прибывший отряд соединился с гарнизоном Хивы. Большинство басмачей полегло у стен древней крепости, а остальные ускакали в пустыню...

Лётчик с отважным пареньком благополучно вернулись в Ташкент.

С тех пор Соколов не расставался с Юсупом. Он сам готовил его для поступления в лётную школу, следил за его учёбой. У Рахимова, по мнению Юрия Александровича, было хорошо развито «шестое чувство» – чувство неба, присущее прирождённым лётчикам. Без колебаний Соколов пригласил Рахимова в качестве второго пилота в перелёт, который ещё не был разрешён. Впрочем, ни директор завода, ни конструктор, ни нарком авиационной промышленности не сомневались, что разрешение на перелёт вдоль границ СССР будет получено. Соколов знал, что этот вопрос уже обсуждается на заседании Политбюро. Сегодня всё решится. Вот-вот ему позвонят и прикажут готовиться. А телефон молчит, молчит...

Соколов распахнул окно, и комната сразу наполнилась гулом авиационных моторов. Из квартиры лётчика на Ленинградском шоссе было видно поле Центрального аэродрома. Вот пошёл на посадку транспортный самолёт, похожий на большого зелёного жука, а высоко над лётным полем кувыркался в синеве юркий истребитель. И вдруг на глубоком вираже ястребок чуть не сорвался в штопор. «Эх, курица! – мысленно отругал Соколов лётчика. – Опять передал ногу». – Снова взглянул на телефон. И чудо! Телефон зазвонил.

– Соколов слушает! – прокричал лётчик в трубку и, услышав хрипловатый голос своего штурмана, плюхнулся в кресло: – Тебе чего, Саша?

– Как там... насчёт этого самого...

– Я же тебе сказал, как узнаю – сразу сообщу всем. У тебя, брат, прямо ребячье нетерпение. Ну, вешай трубку, я жду звонка.

Обернувшись, он увидел в дверях мать.

– Всё ждёшь? – осторожно спросила Марфа Афанасьевна.

– Жду, мама, какое будет решение?

– Решение будет правильное! Жди, сынок, а я пойду в магазин. Парень играет в столовой, ты поглядывай за ним!

На полу упорно трудился пятилетний сын, прилаживая одну к другой планочки конструктора. Он старательно укреплял непослушную деталь.

– Вова! – тихо окликнул сына Соколов.

Мальчик улыбнулся отцу:

– Пап, а пап, подержи вот тут.

...Во время запоздалого обеда телефон залился частыми трелями.

– Товарищ Соколов! Говорят из Центрального Комитета. Просим вас приехать в Кремль к десяти вечера. Пропуск заказан.

...Вернувшись домой под впечатлением встречи с руководителями партии и правительства, Соколов сбивчиво, торопливо начал рассказывать жене обо всём, что было в Кремле.

– Да ты сядь сначала, успокойся! Хочешь, чаю налью?

– Постой, Нинок! Какой уж тут чай! Меня мечтателем назвали, когда я рассказал, что у нас всё готово.

– Ты всё ещё продолжаешь волноваться? – улыбнулась Нина Михайловна. – Не забывай, что я врач; сейчас заставлю лекарства пить.

– Надо позвонить ребятам. От радости даже телефоны позабыл.

Соколов достал записную книжку, набрал номер.

– Юсуп не отвечает, позвоню Морозову... Тоже молчит. Где их носит в такой поздний час? Забыл тебе сказать, на днях уезжаем под охрану доктора Климова. Приказано перед стартом трое суток отдыхать.

В передней раздался один продолжительный, за ним – несколько коротких, отрывистых звонков и снова длинный, словно кто-то нажимал на кнопку, как на телеграфный ключ, передавая сигналы по азбуке Морзе.

– Юсуп! Кто ещё может так звонить!

– Лёгок на помине! – Марфа Афанасьевна добродушно улыбнулась. – Начнёт сейчас чудить.

– Салам! – крикнул молодой голос ещё за закрытой дверью.

В квартиру, прижимая к груди огромный букет сирени, шумно ворвался «лётчик-истребитель – сын узбекского народа», как рекомендовал себя при знакомстве Юсуп Рахимов. Рядом с ним, невысоким, но, как говорится, ладно сбитым, чёрноволосым, смуглым, с задорными, чуть раскосыми глазами, стояла маленькая, тоненькая, голубоглазая Катя с золотистой косой, которую она носила вопреки моде.

«Дядя Костя», склонный к полноте механик Морозов, в лёгком чесучовом костюме, в котором он казался ещё толще, одной рукой поддерживал под локоть свою дородную Анну Дмитриевну, а другой рукой, зажав в ней платок, вытирал наголо выбритую голову.

Штурман Гришин, нагруженный свёртками и кульками, сухой, с пенсне на хрящеватом носу, одетый в тщательно отутюженный серый костюм, был похож на научного работника или писателя. Он и вправду был автором двух книг по аэронавигации и преподавал в Академии.

– Один мудрец сказал: «Надо смотреть всегда в оба глаза», – весело начал Рахимов, – а у Кремлёвских ворот мы в десять глаз следили и всё же своего командира прозевали! Хорошо, что попался нам директор завода и сказал, что всё в порядке.

– По этому торжественному случаю, – перебил Морозов, – мы решили устроить неофициальные проводы. Вот коньяк и шампанское.

– А это, так сказать, закуска. – Гришин положил на стол объёмистые пакеты.

– Нужно было! – воскликнула Марфа Афанасьевна. – У нас всё давно уже приготовлено.

– Вот и прекрасно! – Рахимов засмеялся, целуя старушку в щёку. – Как говорят на Востоке: «С каждого по волоску – безбородому борода». И ещё: «Где работа, там и плов». Дамы, помогите сервировать стол!

...Пили в ту ночь немного. Коньяк так и остался почти нетронутым. А дружеская беседа затянулась до рассвета.

Экипаж «Кречета» обсудил, что надо делать в оставшиеся дни перед стартом. Больше всего дел оказалось у Гришина. Штурману поручили добыть кое-какие карты, а Морозову – ещё раз проверить приборы, моторы, всё своё хозяйство. Условились закончить все приготовления за трое суток и отправиться в распоряжение доктора Климова.

– Юрий Александрович! – обратился Рахимов к командиру. – Сегодня отвёл душу, потренировался на новом ястребке! Уж очень манёвренность у него хороша!

– Видел я твою манёвренность!

– Опять нога? – с тревогой спросил Рахимов. – Что, узнаёшь джигита по посадке?

– Боюсь, как бы нога когда-нибудь не подвела тебя. После перелёта все вместе поедем на курорт, – улыбнулся Соколов, – там подлечат твою ногу, глядишь – и перестанет она дёргаться. А теперь спокойной ночи, вернее доброго утра!

...Спать Соколову почти не пришлось. Он долго не мог заснуть, а когда, наконец, пришёл сон, его разбудили.

– Простите за раннее вторжение, – извинился знакомый журналист из «Известий». – Редактор только что узнал о вашем перелёте, дал мне задание, и я примчался без звонка. Хотелось быть первым... Поздравляю вас, Юрий Александрович! Такое дело!.. Пожалуйста, дайте интервью!