Хмурые дни сменялись жаркими, солнечными. Человека в тайге мучила жажда.

По утрам, когда только выглядывало ослепительное, яркое солнце и на траве самоцветами сверкала роса, Соколов, ползая на животе, собирал ртом капли, чтобы хоть немного смочить горло. Но разве так напьёшься! Всё внутри пересохло. Лётчику казалось, что он одним махом выпьет целое ведро воды.

Соколов выбился из сил. Он еле передвигался. От правого сапога оторвалась подошва, и он привязал её проволокой, найденной на месте стоянки геологов.

Измученный человек медленно шёл, тяжело опираясь на увесистую берёзовую палку, когда вдруг сквозь деревья увидел озеро. Водное зеркало слегка рябило от дуновения лёгкого ветерка. На воде весело прыгали солнечные зайчики. Наконец-то! Сейчас он окунётся с головой и будет пить, пить...

Соколов ускорил шаг, пробираясь напрямик сквозь колючий кустарник, больно царапавший лицо и руки. Вот-вот он дойдёт до воды! И вдруг озеро исчезло. Там, где только что рябила, переливаясь на ярком свете, вода, поднимались чахлые деревья мелколесья. И лётчик с ужасом понял, что был во власти миража...

Вот поляна. Что там впереди? Небольшой обрыв. Может быть, склон ведёт к воде? Или опять мираж? Соколов остановился, на две-три секунды закрыл глаза и снова посмотрел вперёд. Нет, это не мираж: впереди ясно выделяется обрыв, а к нему вплотную подходит кустарник. Верный признак, что там протекает ручей.

Напрягая последние силы, человек напрямик ринулся в густой, колючий кустарник. Он не раз оступался, падал и опять поднимался. Временами замирал, стараясь услышать, не журчит ли где ручеёк. Гнус облепил лицо, но лётчик не обращал на это внимания. Хрипло дыша, он упорно пробирался вниз.

В шею что-то больно кольнуло – словно впился и завертелся маленький буравчик. Чуть замедлив шаг, Соколов стал ногтями выколупывать въевшегося в тело клеща. Очень трудно было освободиться от таёжного кровососа. Только когда из ранки брызнула кровь, Соколов извлёк клеща и, с омерзением посмотрев на кровопийцу, с тревогой подумал: «Читал я где-то, что укусы этого гада вызывают тяжёлый недуг – таёжный энцефалит. Только заболеть не хватало!» Но мысль эту он сразу отогнал, поглощённый одним стремлением – поскорее добраться до воды. Он не сошёл, скорей скатился по склону и попал... на небольшую поляну с пожелтевшей от зноя травой. Ни намёка на ручей. И на этот раз – разочарование. Дальше человек идти не мог, он как подкошенный повалился в густую высокую траву.

Ночью загрохотал гром и пошёл проливной дождь. Замшевая рубашка и брюки Соколова насквозь промокли. Он дрожал от холода, но пить хотелось по-прежнему. Почувствовал, как подтекает под него вода. Какая она – чистая или грязная, ему было безразлично. Жадно всасывал он влагу из густой травы.

И снова наступил ясный, жаркий день.

К вечеру он наткнулся на небольшое, продолговатое озерцо, обросшее со всех сторон густым камышом.

Первой мыслью, мелькнувшей у Соколова, было: хорошо бы выкупаться. Но камыш гудел от мошкары. Да и добираться до воды по трясение было трудно и опасно.

Соколов решил обойти лесное озеро – ведь где-то должен впадать в него ручей! Осторожно ставил он ноги в чавкавшую почву. В лунках стояла зеленоватая, остро пахнущая тиной вода. Соколов, морщась, напился противной жижи.

Когда он миновал трясину и ступил на твёрдую землю, из-за кустов выскочила косуля. Увидев человека, она остановилась как вкопанная в пяти шагах от него. Секунду, другую косуля смотрела на Соколова недоумённым взглядом своих красивых лиловых глаз.

Первым опомнился человек: он выхватил финку и молниеносным ловким движением метнул её в животное, не успевшее отпрянуть в сторону. Нож сверкнул на солнце и глубоко врезался в грудь косули. Подпрыгнув, она упала и забилась в предсмертной агонии.

Лётчик подскочил к сучившему ногами сражённому животному, вытащил нож, приник к ране и стал пить горячую, солоноватую кровь. Оторвавшись, он почувствовал резкий прилив энергии и начал свежевать добычу... Как хорошо, что рука не подвела, глаз не изменил!

Соколов добыл огонь и развёл костёр. Отрезал небольшой кусок мяса и поджарил его на деревянном вертеле.

Чтобы запас мяса не так быстро испортился, Соколов решил по кускам поджарить всю косулю. Запах жареного распространился по лесу. Из-за кустов выглянула лиса. Он швырнул головешку и прогнал её.

Когда Соколов закончил свою «стряпню», сумерки уже опустились на тайгу. Он решил заночевать здесь же на поляне, где ему так повезло, подбросил хвороста в костёр и сытно поужинал «шашлыком». Но ему не спалось.

Наплыли воспоминания. Вот он в большом шатре бродячего цирка, завернувшего на неделю в родной городок на Волге. Юрка Соколов не пропускает ни одного представления. Он восхищён искусством Бизони, как зовут смуглого циркача – мастера на все руки. Бизони выступает на арене и как акробат, и как фокусник, но Юрке больше всего нравится, как он метает кинжалы. К ярко раскрашенному щиту ставят девушку, и под тревожную дробь барабана артист с поразительной ловкостью бросает ножи. Они вонзаются вокруг его партнёрши в такой страшной близости к телу, что при каждом броске публика вздрагивает, а когда стальное лезвие вклинивается в деревянный щит, раздаётся вздох облегчения и взрыв аплодисментов. Юрке посчастливилось познакомиться с Бизони, оказавшимся не итальянцем, как это можно было предположить по его звучной фамилии, а одесситом, и не Альфонсо, а Афанасием.

Он показал своему юному поклоннику кое-какие приёмы метания ножей, и сынишка фельдшера городской больницы решил обязательно стать циркачом. Цирк уехал, о нём уже все забыли; все, кроме Юрия Соколова. На огороде позади больницы мальчик поставил щит с мишенью, обзавёлся ножами и начал тренироваться.

В начале гражданской войны в небе над городом появились самолёты, а на улицах – лётчики. Одного из них ребята затащили в школу. Красный военлёт в кожаной куртке с бархатным воротничком пленил мальчишек. Лётчик рассказал школьникам о самолётах и закончил беседу такими словами: «Для того, чтобы летать, нужно быть здоровым и крепким, иметь верный глаз».

Ребята, окружив лётчика, вышли с ним на улицу. Товарищи уговорили «чемпиона» Соколова показать своё искусство. Юра не заставил себя долго упрашивать. Он мелом начертил на заборе круг, отмерил десять шагов и метнул складной остро отточенный нож, с которым никогда не расставался. Он бросал пять раз, и лезвие точно вонзалось в центр круга. Лётчик похвалил:

– Ну, парень, захочешь стать лётчиком, глаз и рука тебя не подведут, хорошо будешь летать.

С этой минуты мечта о цирке сменилась мечтой о небе.

Соколову удалось осуществить свою мечту. Его приняли в военно-лётную школу. Он летал в Средней Азии, участвовал в ликвидации банд басмачей. Уже командиром эскадрильи воевал на Халхин-Голе.

...Он вспомнил льды Арктики, где однажды летом разведывал с воздуха пути для караванов морских судов; сложные, рискованные испытания новых самолётов и рекордные перелёты, которые принесли ему славу чемпиона синих высот. Но полюбившийся ему редкий вид спортивных упражнений – метание ножей в цель – он никогда не забывал и в свободную минуту удивлял своим искусством то товарищей по полку, то чукчей в далёком посёлке на Крайнем Севере.

...Только перед самым рассветом он забылся тревожным сном. Ему почудилось, что он идёт по мостику, перекинутому на большой высоте над шумно бурлящей рекой. Он идёт, а мостик трещит и гнётся.

Соколов проснулся и тотчас же убедился, что короткий сон обошёлся ему дорого. Почти всё мясо исчезло: наверное, стащила пушистая рыжая воровка.

Завернув остатки жаркого в большие лопухи, чтобы удобнее было нести, Соколов снова двинулся в путь на северо-запад.

В середине дня у подножия высокой сопки Соколов услышал в крутом овраге журчанье. Он залез в густые заросли и увидел большой каменистый котлован.

Тонкой лентой сверху падала в него вода, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Со дна водоёма били родники. На дне каменистой чаши, вернее тарелки, потому что водоём был неглубок, песок как-то странно поблёскивал, да и цвет его был необычный.