Монголы ощущали себя победителями. Военный ресурс позволил им организовать имперское пространство, в котором царил монгольский ритуал. В системе власти в Иране Чингизиды заняли высшее звено. Была ли у них необходимость приспосабливаться к культурным ценностям покоренных народов? Неясно, что следует понимать под приспособлением (никто и никогда не привел ни одного примера приспособления монголов к чуждым им жизненным принципам, языкам, культуре, искусству; все ограничивается беспредметными по существу декларациями).
Обратные примеры имеются[131]. Искусствоведы отмечают влияние китайского стиля на миниатюры тебризских рукописей. В Тебризе, столице ильханов, под их покровительством находилась школа живописи. «Известно, что монголы привезли с собой в Иран произведения китайского искусства, при дворе ильханов было много ученых и художников из Китая. И не случайно стиль, который развивается в это время в Тебризе и других расположенных поблизости городах, называют монгольским, так как, несмотря на заметную связь с традициями персидской и месопотамской живописи, наиболее яркой его особенностью является сильное влияние дальневосточного, в первую очередь китайского, искусства»[132].
Стремление мусульман Ирана, равно как и христиан Армении, к забвению всего монгольского на практике означало целенаправленное разрушение буддийских храмов, возведенных при ильханах в Иране, Хорасане и Армении. «Все немусульманские культовые здания, — мягко пишет Дж. А. Гияси, — а также сооружения кочевой архитектуры и дворцовые комплексы, построенные в Азербайджане с участием центральноазиатских мастеров, не сохранились. Это затрудняет выявление их роли в процессе художественно-стилистических взаимовлияний в тебризской зоне»[133]. Но и сохранившиеся миниатюры ильханского времени сами по себе не позволяют выявить соотношение имперского (монгольского) и иранского. Как видим, проблема заключается не в отсутствии предмета исследования, а в отсутствии инструментария для анализа произведений персо-китайского синтеза.
По мнению же Л. Додхудоевой, «монгольские правители позиционировали себя защитниками исламской религии и закона, хранителями мирового порядка и культурных ценностей, расширяли свой престиж через широкий культурный патронаж».
Источником для проверки этого тезиса послужит нам известный труд Рашид-ад-дина «Джами' ат-таварих» («Сборник летописей»), созданный по распоряжению ильхана Газана в промежуток времени между 1300 и 1311 гг. В коллективном проекте Рашид-ад-дина история от Чингис-хана до Газана изложена в системе координат ислама. В результате, например, в «Сборнике летописей» есть глава об Индии, где дается характеристика Будды и его учения[134], но не сказано ни единого слова о Тенгри и небесном мандате или указе (mоngke tengeri-yin jarliq), полученном Чингис-ханом. Парадоксальным образом придворное сочинение по истории Чингизидов умалчивает содержание официальной доктрины Монгольской империи. Дело, видимо, в том, что ильхан Газан и его вазир, Рашид-ад-дин, стали мусульманами в 1295 г.
Историк Газан-хана, иудей Рашид-ад-дин, благоразумно перешедший в ислам, пишет о мусульманской вакханалии, одобренной верхами: «Пришло в действие постановление указа о том, чтобы в стольном городе Тебризе, Багдаде и других городах ислама разрушили все храмы бакшиев, кумирни, церкви и синагоги. За эту великую победу мусульмане в благодарность [Богу] выполнили полагающиеся действия, потому что всевышний Господь людей [мусульманской общины] предшествующих времен не доводил до [исполнения их] заветного желания» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 165). Религиозные гонения были долгосрочной программой — буддистам предложили отправиться в Индию, Кашмир и Тибет. До признания статуса Аббасидского халифа, чья резиденция находилась в Каире, дело не дошло, но разрыв с монгольскими традициями произошел. Шариат активно вторгался в сферу политики. Идея о небесном мандате Чингис-хана на правление земной империей без границ сменилась мусульманской государственной идеей установления порядка в отдельной стране — Персии.
Официальные послания ильханов отражают эти перемены. Подлинник монгольского уйгурским алфавитом письма Аргуна от 1289 г. королю Франции Филиппу IV выглядит так: «Móngke tngriyin kiićiindiir qayan-u suu-dur Aryun iige manu»[135] — 'Предвечного бога силою, великого хана благоденствием Аргуна указ наш'. Мотивировочная статья на арабском языке персидской грамоты Газана имеет такой текст: «Всевышнего бога силою и мухаммеданской религии благоденствием султана Махмуда Газана указ»[136]. Изменения коснулись следующих позиций: в грамоте Газана не упоминается великий хан, его вытесняет шахада; перед личным именем ильхана включен титул «султан», что косвенно указывает на признание верховенства халифа. Первая строка также претерпела изменения: монгольская формула móngke tngri 'вечное Небо' заменено коранической формулой «всевышний Бог»[137].
Согласно официальной идеологической доктрине монголов, власть Чингис-хану дарована священным Небом. Источник же политической власти членов «золотого рода» — генеалогия, а именно: их принадлежность к прямым потомкам Чингис-хана по мужской линии. Это понимал Марко Поло: «Только тот, кто происходит по прямой линии от Чингис-хана, может быть государем всех татар» (Марко Поло, с. 99). В 1276 г. ильхан Абага отправил угрожающее послание мамлюкскому султану Байбарсу ал-Бундукдари: «Вы внезапно, как воры нападаете на моих караульных и дорожную стражу и небольшое число [их] убиваете, а когда весть доходит до нас и мы садимся [на коня], чтобы вас отразить, вы по-воровски обращаетесь в бегство. Ежели вы решили противостоять и сразиться, то выходите в поле как мужи и стойте стойко. <…> А ежели ты так и не выйдешь, то в начале зимы у моего войска твердое решение сразиться с вами, и во всяком случае, когда огонь нашего гнева доберется до Сирии, он дотла спалит у вас сырое и сухое, ибо древний бог отдал страны мира Чингиз-хану и его потомкам, а непокорных вождей привел в ярмо повиновения нам. Каждого, кто воспротивится избраннику счастья, того постигнет несчастье» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 89). О каком древнем боге толкует Абага?
Нуждались ли ильханы в иранском наследстве? Требовалась ли чингизидской генеалогии подпорка или поддержка в лице мифических иранских царей? Судя по посланию Абага, очевидным образом нет, но показательно и другое, в иранской политической мифологии ильханы обрели черты древних царей. Это проблема иранской, а не монгольской культуры. Аналогичным образом в древнерусской политической мифологии царский титул с византийского императора был перенесен на золотоордынских ханов[138]. Ханы за это не несут никакой ответственности, корона византийской империи им была не нужна. Как уже сказано, в монгольской системе власти был иной критерий легитимности. Понятие о наследственных правах потомков Чингисхана на верховную власть ярче всего выражено в рассказе Рашид-ад-дина о вступлении ильхана Газана в 1300 г. в Дамаск: «Государь ислама спросил их: "Кто я?" Они все воскликнули: "Царь Газан сын Аргуна, сына Абага-хана, сына Хулагу-хана, сына Тулуй-хана, сына Чингиз-хана". Потом Газан-хан спросил: "Кто отец Насира?" Они ответили: "Альфи". Газан-хан спросил: "Кто был отцом Альфи?" Все промолчали. Всем стало ясно, что царствование этого рода случайно, а не по праву, и что все являются слугами знаменитого потомства предка государя ислама» (Рашид-ад-дин, Т. III. С. 184).
