Возвращаясь к тебризским миниатюрам отметим, что эмблемы луны и солнца на рукавах халатов супруги Угедей-хана — Туракин-хатун, и Жены ильхана Хулагу соответствовали их высокому рангу. Каков был статус погребенной в Новопавловском некрополе? Небесные светила на ее халате выглядят так, как они представлены на монгольских символах власти — пайцзах — в виде лунного серпа и солнечного диска. Приведу еще одно наблюдение. Как уже говорилось, эмблемы небесных светил на рукавах новопавловского халата вырезаны из листового золота. Как аппликация выглядит солнечный диск, нашитый на левый рукав халата монгольской императрицы, изображенной на персидской миниатюре к рукописи Рашид-ад-дина[262]. Есть основания говорить о том, что новопавловские эмблемы не были провинциальным подражанием ханским символам. Несомненно, что персона, обладавшая такими знаками, относилась к властной элите Улуса Джучи. Здесь есть еще одно любопытное обстоятельство. Дело в том, что ее костюм был иным по сравнению с костюмами знатных монголок. Халат, в котором была погребена эта женщина, отличался от монгольских халатов кроем и манерой ношения. Это было распашное, отрезное несколько ниже линии талии платье, которое носили с поясом, свернутым из тонкой шелковой ткани зеленого цвета, в отличие от широких монгольских цельнокроеных халатов, которые знатные женщины не подпоясывали[263]. Рукава новопавловского халата были прямыми и относительно узкими, по сравнению со сложными, выкроенными в форме «летучей мыши», широкими рукавами с манжетами на монгольских халатах. Головной убор с конусовидной формой навершия отличался как от богтак с квадратным, прямоугольным или круглым расширением верхней части, которые носили монгольские императрицы династии Юань и дома Хулагу, так и от известных золотоордынских форм богтак с навершиями в виде «птичьего клюва»[264].

Халат и головной убор, в которых была погребена женщина в Новопавловском некрополе, являются предметами тюркского костюма[265], что позволяет видеть в ней представительницу одного из тюркских племен. Немонгольское происхождение не противоречит ее высокому социальному статусу и возможности участия в военных советах. Эта женщина могла быть женой монгольского нойона.

Почему эта высокопоставленная особа, на халате которой были размещены чингизидские эмблемы, носила не монгольский, а тюркский костюм? Персидские миниатюры, на которых изображены официальные церемонии ильханского двора, передают особенности придворного этикета, по которому костюмы всех участников строго регламентированы. Все женщины одеты в халаты одинакового кроя, декора и цвета; тождественна и форма их головных уборов. «Очевидно, что в этих и других случаях костюм и прическа женщин диктовались не личными пристрастиями, а требованиями придворного этикета»[266]. Регламентация официальных одежд сохранялась и в Золотой Орде. О том, что в ставке Узбека раздавали наградные пояса и халаты, в которые облачали участников церемонии, свидетельствует Ибн Баттута. По всей видимости, в золотоордынских церемониях сохранялись имперские традиции, в которых почетный халат выполнял функцию государственного символа. Но историческая реальность не ограничивалась рамками торжественных мероприятий. В большинстве случаев умерших хоронили в их прижизненных одеждах. Новопавловская находка — не единственный пример тюркского костюма, обнаруженного в захоронениях золотоордынского времени. Во втором кургане могильника Джухта-2, датируемом концом XIII–XIV вв., погребенный воин был одет в платье половецкого типа[267]. Доказательством сохранения половцами своего костюма в период монгольского владычества на Северном Кавказе является каменный рельеф из дагестанского аула Кубани со сценой половецкой клятвы[268]. На других каменных рельефах и бронзовых котлах, выполненных в Кубани в последней трети XIII — начале XIV в., сохранились изображения людей в монгольских и северокавказских костюмах[269].

Халаты с эмблемами небесных светил относились к особой категории одежды кочевой элиты Монгольской империи. Они удостоверяли политическую, а не генеалогическую причастность к правящему роду Чингизидов.

Часть 5.

Какой праздник отметил хан Узбек в июне 1334 г.?

На венецианской морской карте 1367 г. братьев Пицигани изображена столица Улуса Джучи с пояснительной надписью: «В городе Сарай находится император Узбек; его империя огромна, и она простирается от провинции Болгария, от города Вичина до города Органджи (Ургенча)»[270]. Ибн Баттута (1304–1369) проехал большую часть этой территории и был удостоен приема у хана Узбека, чья орда пребывала на летних пастбищах на Северном Кавказе. Впечатления марокканского путешественника таковы: «Этот султан — [обладатель] огромного царства, силен могуществом, велик саном, высок достоинством, сокрушитель врагов Аллаха, жителей Константинополя Великого, [усердный] борец за веру в войне с ними. Владения его обширны, и города велики. В числе их: Кафа, Крым, Маджар, Азов, Судак, Хорезм и столица его (султана) Сарай. Он один из тех семи царей, которые величайшие и могущественнейшие цари мира» (Сборник материалов. Т. I. С. 217).

Мусульманского путешественника, как и венецианских картографов, влечет столица кочевой империи; город для них — символ цивилизации, неопровержимое свидетельство освоенного культурой пространства. Большой Орде они не придают особого значения, тогда как Орда была сосредоточением всех политических и административных связей. С позиции кочевой аристократии, стационарная столица не имела особого значения в геополитическом раскладе. Центр кочевой империи находился там, где находился правитель и его двор. Великий хан Угедей имел четыре сезонные резиденции, причем весенние и зимние дворцы разделяло расстояние в 450 км.[271] У великого хана Хубилая, правившего Китаем, было три резиденции: зиму он проводил в Ханбалыке, кит. Чжунду (Срединная Столица), весной двор перемещался к Южному морю, занимаясь охотой на птиц, а лето великий хан проводил в Шанду (Верхняя Столица), на границе китайских возделанных земель и монгольских пастбищ. Передвижения двора определялись практикой перекочевок и хронологией государственных праздников. Наличие дворцов не следует путать со стремлением к оседлому образу жизни. Так, например, Абдулла, улусный правитель Мавераннахра из тюрко-монгольских эмиров, получив власть в 1358 г. после гибели отца, своим желанием постоянно жить в Самарканде вызвал недовольство кочевой части населения и был низложен эмирами главных племен Мавераннахра[272].

Два концепта, два призрака, Всемирный Халифат и Монгольская империя столкнулись в борьбе за обладание над степным поясом Евразии. Это была битва идей, а не битва мечей. Речь шла о принципах легитимации власти. Доминировала империя с идеей небесного мандата, ибо обладала очевидным военным ресурсом. Ее внешним проявлением был расцвет, я бы сказал, роскошь всаднической культуры. Существование городов, с их иным культурным и религиозным потенциалом, не тревожило кочевую элиту, осознававшую свое превосходство. Противостояние военной и административной элит можно охарактеризовать как конфликт целей[273]. Символически он выглядел так. Для европейцев хан Узбек был императором, для мусульман — султаном. Стоит ли уточнять, что за этими титулами стоят разные стратегии, разное видение мира, в идеальной перспективе — Империя или Халифат, мультирелигиозное государство или теократия. Ислам обладал ресурсами как во владениях Узбека, так и вовне. Узбек, как ему казалось, использовал эти ресурсы в собственных целях. Мусульмане трактовали ситуацию в свою пользу. Корпус составленных ими текстов пронизан идеей Халифата. В этих сочинениях историческая реальность принесена в жертву высшей идее. Почти вся выборка египетских и сирийских текстов из известного сборника В. Г. Тизенгаузена — это декларативные либо пропагандистские сюжеты, принадлежащие перу мусульманских дипломатов и чиновников. Однако мы не можем проверить степень и глубину искажения исторической реальности, поскольку нам не с чем сравнивать дипломатические отчеты, и в этом пикантность ситуации. Часть материалов из сборника В. Г. Тизенгаузена является разведовательными^{95} или космографическими сведениями, то есть связана с прогнозами или сравнительными характеристиками Египта и Улуса Джучи, что в любом случае должно исключать буквальное прочтение этих сведений. На практике же наблюдается иное.